Шломо Вульф - В обход черной кошки
***
"Кто тебе позволил говорить от моего имени! - задыхаясь от бешенства орал премьер-министр Израиля прямо в посеревшее от страха загорелое лицо генерала Бени, говорившего вчера почти то же самое Фридману. - Кто ты вообще такой, что решаешь, кто нам нужен, а кто нет, кому и сколько платить? Ты хоть приблизительно понимаешь, что ты натворил, оскорбив его русско-общинные чувства? Ведь он к нам не вернется никогда! Ага, теперь ты киваешь, умник.. А ты лучше подумай, как ты, тупица, сможешь его теперь разыскать для наших запоздалых извинений за твою наглость." "Но, Худи, о чем ты говоришь? Как же я его разыщу? Я генерал-танкист, а не математик-тополог. Что я понимаю в их конверсиях?.." "А если ты генерал, то расскажи-ка мне, как ты собираешься защищать Израиль, если обиженный Фридман предоставит свое открытие этой параллельной, неслыханно богатой и могучей России, в которой его, скорее всего, оценили. Иначе бы его жена не говорила с тобой таким тоном. И вообще, если бы они умели оценивать людей так, как мы с тобой, были бы они вроде России нашего измерения, а не СШР от Аляски до Адриатики и от Афганистана до полюса. Когда мне принесли эту запись твоего идиотского разговора с Парижем, я сразу понял, что произошла катастрофа. Что если завтра их антисемиты подарят с десяток "тараканов" той же Сирии? Ты генерал, Бени? Отлично, поясни мне, как двое наших обуздают десяток арабских шагающих боевых бронемашин?.. Надеюсь, после этого ты не рассчитываешь хоть на день задержаться в армии? Ну, спасибо, хоть на это у тебя ума хватило. Он поучает оле, как следует любить Израиль! Да он все любят нашу страну в сто раз больше чем мы с тобой, причем, как правило, без взаимности. Я молю Бога, чтобы доктор Фридман оказался из числа таких дураков и все-таки возник в поле зрения хоть в одной стране нашего измерения. Весь Мосад будет поставлен на ноги, чтобы его не упустить. Я уволю любого из твоих никчемных высоколобых товарищей по партии, если Фридман согласится занять его место. Ты выставил меня перед параллеьным миром таким идиотом, что оттуда теперь появятся люди где угодно, но не в еврейской стране. Спасибо тебе... А теперь уходи. В твоем мисраде получишь все документы на увольнение. И запомни, единственный шанс тебе вернуться в ЦАХАЛ - это разыскать кого-то, кто знает, как найти Фридмана. Мы ему дадим любую должность и любые деньги, чтобы он хотя бы не отдал свою голову другим... Потерять такого экономического и военного партнера, как СШР! Да над нами весь мир смеяться будет, если узнает! Уходи..."
***
"Ты хоть приблизительно представляешь, кто бы это мог быть с такими глобальными предложениями? - тревожно спрашивал шустрый элегантный молодой эксперт крупнейшей нефтяной компании Российской Федерации у своего такого же ушлого коллеги. - Во всяком случае, с нами давно никто так уважительно не разговаривал." "Но удивительно слабый английский, я уж не говорю о явно русском акценте. Похоже на рога и копыта, а?" "Мне велено пока ничего не обещать, хотя мы тщательно проверили их финансовые возможности. В иностранных банках на их счетах недавно положены сотни миллиардов долларов!" "Я сразу угадаю, кто бы это мог быть, - вмешался третий, которого все называли не иначе как "маэстро". - Я столько общался в последние годы с богатыми иностранцами, что за минуту определяю, на каком бы языке ни говорили, who is who... Так или иначе, никто из русских такие суммы положить на счета не мог, это точно. Значит, иностранцы, А потому скорее всего, не рога и копыта..."
***
Фридман наблюдал за этой группой, спешащей по заросшим травой асфальтовым тропинкам к его временной резиденции. В окно веранды был виден голубой залив с едва заметной зеленой полоской противоположного берега. Между заливом и особняком простирался широкий песчаный пляж, на котором когда-то, в аспирантские еще времена Арон неизменно проводил свои выходные с молодой и эффектной Жанной. Здесь был особняк его научного руководителя - профессора Драгомилова. Отношения с сановным стариканом не ладились, как и диссертация в целом. Именно это и обсуждали молодые супруги как-то на пляже, едва выплыв из грутых желтых волн, когда Жанна обратила внимание Арона на странную пару в прибое. Древние старичок и старушка, крепко держась друг за друга мужественно сопротивлялись волнам и всё-таки успешно вышли на сушу. "Да это же мой Драгомилов... - поразился Арон. - Мне говорили, что он живёт летом как раз здесь - в Солнечном." "Подойди хоть, поздоровайся..." "Ты что! Он такой подозрительный, высокомерный; решит, что я его тут подкарауливаю... Я тебе только что говорил: встречи назначает редко, минут на пятнадцать. И вообще он мной не доволен и собирается выгонять..." "А ты подойди все-таки." Драгомилов действительно удивился бестактности одного из своих "нахальных еврейских аспирантов", которых он упорно принимал под своё крыло, но едва переносил за врождёееую бестактность. Вот и этот, надо же, лезет в плавках к неодетому академику. Уже привычно собираясь поставить наглеца на место, академик вдруг заметил взволнованную Жанну. Она стояла на фоне золотистых в закатном солнце стволов высоких стройных сосен и тоже была золотисто-загорелая, полногрудая, статная с удивительно стройными ногами и густыми каштановыми волосами. Драгомилов мгновенно преобразился, выпрамился, выпятил грудь и кашлянул. Поклонившись издали Жанне, он тихо сказал под добрым понимающим взглядом своей обаятельной крохотной супруги: "В приличном обществе, молодой человек, принято представлять свою даму знакомым людям." Жанна подошла, непринужденно разговаривала, впопад смеялась, проявляя врожденный аристократизм, чем совершенно поразила восьмидесятилетнего серцеееда. Он пригласил их на свою дачу, показавшуюся им дворцом в сосновой роще, демонстрировал свои розы, угощал вином и обедом, даже читал по-французски стихи, в которых Фридманы не поняли, естественно, ни слова. Милейшая Антонина Кирилловна вспоминала, как она в начале века познакомилась со студентом-математиком как-то на балу в Институте благородных девиц: "Все, представьте себе, Жанна Борисовна, танцевали только с гусарскими и драгунскими офицерами, а я, урежденная шведская графиня - со студентом." "Ну, положим твой студент тоже оказался из старинной княжеской фамилии, Тоня. Вы об этом не подозревали, Аркадий Ефимович? Сами знаете, какие до Двадцатого съезда были нравы. Приходилось всю жизнь скрывать..." Фридманы зачастили в Солнечное. Во-первых, тут были лучшие в Ленинграде пляжи, а,во-вторых, Драгомилов оказался милейшим стариком, "из прежних" и преподал бедному еврею урок хороших манер самим своим поведением за столом, в саду, на аллее, даже на лестнице. К тому же, он просто по-стариковски влюбился в красивую Жанну, дарил ей букеты из своего розария, рассказывал истории из дореволюционных студенческих времен и пел песни про то, как Исаакий бражничет со студентами. Научные дела Арона немедленно пошли на поправку, а вот старики вскоре умерли, один за другим... И Солнечное после постройки Лениградской дамбы тоже умерло. Залив подернулся сине-зеленой ряской, с него тянуло такой вонью, что отсюда потянулись к озерам бывшие сановные дачники. В заброшенной теперь даче Драгомилова, которую они недавно посетили с Жанной просто, чтобы вспомнить молодость, Фридман и решил разместить сейчас его "штаб". Снять дачу не составило никакого труда: все кругом были полуразграбленными. Наследники академика прямо уцепились за возможность подзаработать. "Штаб" составляли молодые экономисты-аналитики, призванные оценить торговые возможности параллельной России для СШР. Дом пришлось срочно переобрудовать, не меняя его внешнего неприглядного вида. Окна загерметизировали, внутри дома установили кондиционеры, чтобы воздух с моря не петравил всю группу, второй месяц сидящую у посткоммунистического интернета. Гости же, элегантные и тоже молодые референты крупнейших федеральных компаний, приглашенные на первую деловую встречу, мерзкого запаха словно и не замечали, гуляли в заброшенном саду и даже приехали со стороны моря. Они с удивлением осматривались в гостиной, где был накрыт стол с напитками и закусками, а обстановка не позволяла предположить даже ушлому "маэстро", кто его нынешние визави. "На каком языке будем говорить? - бодро и привычно начал он по-английски. - Вы, как я понял, европейцы. Я имею в виду американцев, израильтян, но не японцев." "Говорить мы будем по-русски, - ответил Фридман. - И начнём, с вашего позволения, сразу с дела. Наши активы уже в европейских и прочих банках. И у вас было время всё это проверить. Так что вы оценили нашу кредитоспособность. Не так ли?" Федералы, как их заочно называли в группе Фридмана, степенно кивнули, несколько ошеломленно вглядываясь в собеседников. Если Фридман, почти до неузнаваемости изменившийся после полугодичной интенсивной терапии, обновления зубов и корней волос, все-таки отдаленно напоминал им не то американца, не то израильтянина, короче, явно бывшего русского еврея, то остальные трое, не говоря об удивительно профессиональной охране снаружи, вообще ни на кого похожи не были. А уж "федералы"-референты были ребята тертые, весь мир у них давно на ладони... "Что вас интересует прежде всего? - спросил представитель нефтяных королей. - Нефть или газ?" "И то, и другое, - впервые подал голос Миша из команды Арона, и референты тут же вздрогнули от его голоса и акцента. - Мы хотели бы немедленно перекупить все энергоносители, которые ваши концерны продают сегодня на Запад." "Повторяю, всё - до последнего кубометра, - добавил Фридман жёстко. - И по максимально долгосрочному контракту." "Позвольте... - удивился референт. - Но у нас и так довольно долгосрочные международные контракты. Мы не можем их так просто разорвать." "Мы оплатим всё, - сказал Миша. - Вы получите вдвое больше того, что заплатите в виде неустойки. В любой валюте. И цену за нефть и газ мы предлагаем вдвое больше той, что была, до последнего кризиса на вашем нефтяном рынке." "А куда, простите, вам ее транспортировать? Ведь у нас трубопроводы..." "Никуда, - совершенно огорошил их Миша, смеясь. - Мы из-под земли подсоединяем нашу трубу к истоку вашего трибопровода, сразу за первым турбонасосом, а дальше не ваша забота." "То есть... Я все-таки пытаюсь понять... Нефть уйдёт обратно в недра, откуда её только что выкачали?!" "Если вы находите облегчение в таком объяснении, - с наслаждением обнажил в улыбке Арон свои новые ровные юношеские зубы, то считайте, что в недра. Вам-то что? Ведь вам платят до тех пор, пока вы не перекрыли кран. И платят так, как вам никогда не платили и платить не собирались." "Но... как же наши партнёры на Западе? - вступил в разговор "маэстро". - Если мы нагло перекроем краны на всех трубопроводах, в Европе наступит энергетический кризис! Они перестанут продавать нам продукты питания и..." "Мы продадим вам всё, что вам и не снилось с Запада, гораздо лучшего качества, дешевле и в неограниченном количестве." "Тот же вопрос откуда вывозить продукты?" "Тот же ответ - ниоткуда. Наша забота заполнять выделяемые для этого ваши склады. В любой точке Федерации. А вы из них развозите куда хотите. Не исключен бартер, но проще - расчет через ваши или иностранные банки." "Но... это же триллионы долларов! Россия вдруг выпадает из мировой экономической системы и..." "А вам там больно уютно? снова рассмеялся Фридман. - Вот именно. Жили они без вас до перестройки, проживут и далее. Это их проблемы, не так ли?" "А этикетки на продуктах на каком языке? - подбирался к тайне еврей-"федерал", самый хитрый из референтов. - Нельзя ли попробовать ваши продукты на вкус?" "Да вы их-то и едите за этим столом. Не вкусно?" "Удивительно вкусно, но... П-позвольте, но тут же все написано по-русски, только... только, Боже!.. с дореволюционным правописанием. Да откуда же вы, господа?!" "Я могу дать вам только одно объяснение, а уж ваше дело, верить ему или нет, - ответил Фридман. - Мы представляем некую богатую зарубежную русско-эмигрантскую массонскую ложу, оскорблённую отношением мирового сообщества к своей бывшей Родине. И одержимы желанием сохранить для грядущих поколений сокровища наших недр. Но я полагаю, что вам это не так уж и важно. А важно то, что, как вы уже убедились, мы вам друзья. Я прав?" "Безусловно..." "Тогда сообщите тем, кого вы представляете, что мы готовы подписать все контракты по мере их готовности на оговорённых сегодня условиях: мы покупаем энергоносители по цене вдвое больше, чем платит вам Запад, а продаём вам всё, что вы покупали до сих пор там, но вдвое дешевле. О чем ещё можно думать, господа?"
