Виктор Савин - Прошу к нашему шалашу (сборник)
- Чересчур памятный и горький.
- Ну-ну, слушаем.
- Даже ворошить-то это происшествие неприятно. Но уж коли замахнулся, говорят, так ударь. От этого происшествия и началось все. Нет худа без добра... Однажды, как обычно, обходил я на лыжах свой околоток. Солнце изрядно припекало. Ручьи гуторили под снегом, проталины начали появляться. Иду и радуюсь. Словно и душа-то у меня оттаяла и, как почки на березе, вот-вот листочки выпустит. Иду этак-то возле горы, снег под лыжами оседает целыми полями, ухает. Вижу впереди - узкая длинная полоска обнаженной земли, а на прошлогодней травяной ветоши пасется козочка. Услышала, увидела меня - и не бежит никуда, подняла голову и смотрит такими кроткими глазами, что только сказать не может: "Дяденька, не тронь меня, на этой полянке все мое спасение". А я иду своей дорогой, обхожу обтаявший мысок, чтобы не побеспокоить козочку. Она все же поостереглась меня, поднялась по каменным уступчикам на горку и озирается. А за горкой, там северная сторона, снегу надуло метра три-четыре. Знаю, что податься ей дальше некуда. Смотрю на нее, она - на меня, да такая жалкая, линяет, шерсть на ней висит клочьями, бока раздутые, суягная, значит. "Дурочка, - говорю, - мамочка, не бойся. Никому тебя в обиду не дам". Она, видно, поняла меня. Отошел я в дальний конец проталинки и сел на пенек отдохнуть. Шапку снял, она дымится от пота. А вокруг меня, гляжу, подснежники белые распустились, лепесточки раскрыли солнышку. А у ног муравьи копошатся, бревна таскают, строятся. Тут же бабочка нарядная кружится. Ах ты, думаю, до чего же ты, жизнь, хороша! Всем ты дорога, все тебя славят, радуются - не нарадуются. Посидел так, призадумался и про козочку забыл. А она напомнила о себе, камешек с горки уронила. Поднял я голову. Она спускается сверху, с уступчика на уступчик, да уж очень осторожно, бережет себя. Сошла на проталинку и начала пастись, совсем почти рядом: нагнет голову, сорвет мочалочку из-под ног и жует, глаз с меня не спускает, словно говорит: "Ох, как я наголодалась за зиму-то!" "Да ешь ты, ешь, не беспокойся", - сказал ей и пошел дальше.
- И ружье с тобою было, Кузьма Терентьич?
- Как не было, было. Только ношу я его так, по должности, для острастки.
- А ведь другой бы, браконьер, ту козочку не пощадил, товарищ Кононов?
- Насчет "пощады" погодите, доскажу... Через день после этого я опять был в обходе. Специально пошел, чтобы еще раз взглянуть на мою замухрышку-мамочку. Почему-то она из головы у меня не выходила: линючая, пузатая, кроткая. Ну словно своя, родная, домашняя!.. Прихожу к проталинке. Она уже пошире стала, побольше. А цветов повысыпало! Будто снег выпал, навалило хлопьями. Гляжу во все глаза, а козочки не вижу. Ушла, думаю, куда-нибудь. По ступенькам-камешкам поднялся на горку, на скалу. Поднялся и ахнул: "Батюшки!" На сугробе за горкой совершилось злодеяние. На алом снегу лежит шкурка косулечки, а на ней - ножки и голова с незакрытыми поблекшими глазами. И так-то мне стало обидно, горько! Словно из родни потерял кого-то дорогого и близкого. "Ну, думаю, попался бы ты мне, мерзавец, так я бы показал тебе, как бандитизмом в лесу заниматься!" Стал разглядывать следы. И следы-то будто детские или женские. Это меня поразило еще больше. Сделав свое, злодей встал на лыжи и пошел по направлению к городу. И лыжи-то, гляжу, у него не фабричные, а самодельные. Решил идти до конца лыжни, куда-то она меня поведет? Ноша, видать, была непосильна вору, он часто останавливался у деревьев, садился на пеньки, на колодины, курил, осыпал пепелок на снег. В одном месте возле сосны я подобрал скомканную бумажку, оторванную на цигарку, но худую. А на бумажке, читаю, написано: "ник пятого класса "Б" Чер..." Так вот оно что: ученик пятого класса "Б" Чернышев, Чернев, Черепков... "Ну-ну, по этому адресу найти преступника нетрудно", думаю. Лыжня вывела меня в Демидовскую часть города, к небольшим домишкам в два-три окна, еле заметным из-за огромных снежных надувов, заметенным почти по самые крыши. А среди этих домишек в центре стоит большущее четырехэтажное здание школы. Вот я и направился было прямо к школьному начальству. Но по дороге мне встретилась ватага ребят с сумками, с портфелями. Остановил их:
- Здравствуйте! Какой класс?
- Пятый, шестой, - отвечают. - Здрасте.
- В пятом классе "Б" у вас есть ученик Чер...
- Черепанов? Есть! Фомка.
- А где у него отец работает?
- Нет у него отца, в тюрьме сидит.
- А мать?
- Мать есть, на базаре спекулирует.
Тут для меня все стало ясно. Яблочко от яблоньки недалеко падает.
- А где сейчас этот Черепанов?
- Не знаем. Он уже три дня на уроках не был.
- А учится как?
Ребята переглянулись.
- О, учится здорово! На двойках да на тройках гоняет, колом подхлестывает. Никто его не обгонит.
- А где он живет?
- А вот избушка на курьих ножках, дыра в окне подушкой заткнута.
Школьники показали на угловой покосившийся домик, подпертый с проулка толстыми жердями.
Попрощавшись с детьми, я пошел к жилью Черепановых.
- Дяденька, а вам зачем Фомку надо? - послышалось мне вслед. - Он у вас украл что-нибудь?
Я ничего не ответил. Вошел во двор, полный снега. К полуразрушенному крыльцу вела узенькая черная тропинка. Из-под крыльца на меня тявкнул и зарычал маленький толстый щенок. Перед ним лежал большой кусок синего, неприглядного мяса. Дверь в сени была приоткрыта, я распахнул ее. В полумраке на крышке ларя под тряпкой лежала распочатая тушка мяса. Я приподнял тряпку. Да, это было то, чего я искал. На мясе виднелись прилипшие короткие серые шерстинки.
В грязной, закопченной избе на полу среди стружек сидел в шапке-кубанке чумазый черноглазый паренек лет двенадцати-тринадцати. В одной руке у него был большой кухонный нож, в другой полуобструганная палка. Увидев меня с ружьем, он вдруг вспыхнул.
- Здравствуй, Черепанов! - сказал я совершенно спокойно, подавив в себе чувство отвращения. Ведь все-таки это еще ребенок, а не взрослый преступник. Однако решил держаться, с ним строго, прощупать, что это за человек, а потом уже сообразить, как мне поступать с ним дальше.
Парень исподлобья посмотрел на меня.
- Когда в помещение входят старшие и здороваются с учеником, как он должен вести себя? - говорю ему внушительно. - Ты же школьник, пятый класс.
Малый нехотя поднялся с пола, стал возле незаправленной кровати, под которой валялись пустые бутылки из-под водки.
- Нож и палку положи, - говорю ему, - а то люди подумают, что ты собрался меня бить и резать.
В это время в окнах показались лица ребят. Тех самых, которых я расспрашивал о Черепанове. Школьников я прогнал - дескать, нечего тут вам делать. Они ушли. Фомка освободил руки.
- Вот так-то лучше, Черепанов! Можно мне сесть?
- Садись, вон табуретка, - пробурчал он.
- "Не садись", а "садитесь". Понятно?.. А где твоя мать?
- Она на рынке. Вы к ней? Надо, так я сбегаю, позову.
И Фомка оживился, повеселел.
- Нет, я не к матери. Я к тебе... Какое у вас мясо лежит в сенях?
Парень опять вспыхнул.
- Это баран. Мать на базаре купила.
- А почему ты краснеешь? Ведь я знаю, где ты его "покупал". Я все знаю. Ты не отпирайся. А станешь отпираться - тебе же будет хуже. По отцовской дорожке, что ли, собираешься пойти? Сначала детская трудколония, а потом что? Зачем ты козочку в лесу зарезал? Есть, что ли, нечего было?
- Еда у нас есть.
- В чем тогда дело? Зачем тебе мясо?
- Шарика кормить.
- Это щенка, который под крыльцом?
- Ага, его.
- Зачем тебе щенок?
- Играть. Кататься потом на нем буду, запрягать. С мяса-то он станет большой, сильный и злой.
- А для чего, что бы он был злой?
- Чтобы других собак рвал, во двор никого не пускал.
- У вас добра много?
- Да нет.
- Так зачем же тебе такую собаку, чтобы других рвала, во двор никого не пускала?
- Ну, чтобы геройская была. Как у пограничников.
- А, вон оно что. Ты читал книжки про пограничников?
- Читал.
- Нравятся?
- Очень нравятся. А собаки у них - вот это собаки! Я хотел назвать своего щенка Джульбарсом, а мать велела назвать Шариком. Джульбарса она выговаривать не умеет.
- Значит, пограничники тебе по душе? А ты знаешь, они злых собак держат не для того, чтобы собака собаку рвала и чтобы не пускала на заставу своих же пограничников, пусть они и с соседней заставы. Они держат собак, чтобы лучше Родину охранять от врагов, от шпионов, от злоумышленников. Народу служат... А ты кому будешь служить со своим Шариком? Думал ты об этом?
- Нет.
- То-то вот оно и есть! Ты вырастишь Шарика, весной, как начнутся каникулы, пойдешь с ним в лес. Он норку7 подымет и начнет нюхать по ветру, искать, где птичье гнездо, где выводок. И начнет пожирать яйца, птенцов, маленьких зайчишек, косулечек. Да и лосенка не пощадит. В лесу от этого станет пусто, мертво, все звери и птицы повыведутся. Попробуй потом разведи их. А ведь без птиц лес погибнет. Выходит, со своим Шариком ты будешь не народу служить, а только вредить ему. А ты не один со своим Шариком. Тут чуть не в каждом дворе собака. Люди отправляются в лес заготовлять дрова, сено, собирать грибы, ягоды, а с ними и собаки бегут. Хозяин-то идет по дороге, а собака - стороной, шныряет-ищет по лесу все, что ей попадет живое, подручное, пожирает. Разве хорошо это, а? Ну, что молчишь?
