Федор Решетников - Ставленник
— Ничего; веселее здешнего.
— Ах, какая здесь скука проклятая!..
— А вы родом отколе?
— Я в губернском родилась. Отец у меня протопопом был. Знали Первушина?
— Слыхал. У нас Первушин есть профессор.
— Это дядя мой. Ну, а отец ректор каков?
Пришла дочь Надежда.
— Ты зачем?
— Мамаша, одолжите шелку!
— А ты разве весь издержала?
— Весь. — Она взглянула на Егора Иваныча; Егор Иваныч на нее глядел. Она ему понравилась, то есть ему понравилось ее лицо, платье и голос, и не понравилось то, что он заметил в ней какую-то гордость, и она, вошедши в комнату, не поклонилась ему.
Жена благочинного вышла, за ней вышла и дочь, взглянув еще раз на Егора Иваныча. До прихода благочинного их не было видно. Пришел благочинный.
— Просто смучился весь… Ну, как Вася?
— У него есть способности.
— Да, я это замечаю, только он баловник, каналья.
Стали обедать все, и к обеду пригласили Егора Иваныча. За обедом говорили о лицах губернского города. Егор Иваныч робел, руки тряслись, и он говорил невпопад. Благочинный приглашал его выпить рюмку наливки, он отказался, говоря, что он ничего не пьет.
Когда Егор Иваныч стал прощаться с благочинным, то сказал ему:
— Я, отец благочинный, осмеливаюсь побеспокоить вас: мне нужна невеста, а я не знаю, где высватать.
— Уж не на моей ли дочери вы хотите жениться? — спросил тот, улыбаясь.
Егору Иванычу стало стыдно. Он ничего не мог ответить.
— Впрочем, я подумаю.
— Могу я надеяться?
— Завтра я вам скажу ответ.
«Нужно быть только смелым, все будет хорошо. Ищите и обрящете, толцыте, и отверзется вам… Теперь все дело обделано», — думал Егор Иваныч, придя домой.
Надежда Антоновна росла и воспитывалась матерью и отцом на барский манер, с тем различием, что родители держали ее очень строго. Она не умела стряпать, а умела шить себе платья, вышивать, читать и писать. Читать светское ей запрещалось, и она доставала украдкой книги от своей сестры Анны, которая за лекарем. Дни ее шли скучно. Ее будили к обедне, в праздники она должна была идти в церковь, после того должна сесть за работу, после обеда спать, или вышивать, или читать книги духовного содержания, обучать брата Петра и сестру Татьяну; вечером, после чаю, опять что-нибудь делать. Гулять в Столешинске не в моде. Светское общество она видела только у сестры Анны, но так как лекарь женился на Анне с год и уехал в другой город, то она мало поняла обычаи этого общества, тем более общества уездной аристократии. Там, и вообще в гостях, она вела себя как богатая невеста, говорила отрывочно, не умела держать себя по-барски, не умела танцевать, говорить по-светски, но считала каждую женщину или девушку и каждого мужчину дрянью. Ей хотя и хотелось вырваться из дому куда-нибудь, но всегда делалось досадно, что она бывает в этих обществах. Начитавшись светских книг, она сначала плохо верила им, потом стала бредить о различных героях, а когда бывала в обществе светских людей, она там видела все обыкновенных — глупых — людей и ругала это общество и книги.
Ей надоела жизнь с отцом, хотелось уйти куда-нибудь. Но куда уйдешь? У отца все-таки почет. Авось жених какой-нибудь посватается. Но какой жених? Чиновников она ненавидела; военных тоже. Молодых семинаристов она видела мало… Ей хочется жениха в камилавке и с наперсным крестом.
Когда Егор Иваныч пришел домой, там кутили: Иван Иваныч, Андрей Филимоныч и Алексей Борисыч Коровин. Коровин был толстый, здоровый мужчина, с оплывшим лицом, густыми черными волосами и бородой. Он говорил октавой.
— Здравствуйте, здравствуйте! Что, по невесту приехали? — спросил его Алексей Борисыч.
— Да.
— Доброе дело, доброе дело.
Алексей Борисыч выпил. Заставили выпить и Егора Иваныча.
— А если хотите, Егор Иваныч, берите мою дочь.
— Надо еще подумать, Алексей Борисыч.
— Думают только одни немцы да индейские петухи.
— Славно сказано! — сказал Иван Иваныч, уже опьяневший.
Вечером компания отправилась к Алексею Борисычу. Он живет в своем доме, уже старом, с пятью окнами на улицу и с четырьмя комнатами и кухней. Их встретила жена его, Дарья Ивановна, худенькая, низенькая женщина.
Гости вошли в комнату. Лизавета, румяная девушка, в ситцевом платье желтого цвета, что-то вышивала у окна. При входе гостей в комнату она поклонилась им, Егор Иваныч тоже поклонился робко. Лицо ее ему очень понравилось.
— Лиза, поставь самовар, — сказала ей мать.
Дочь ушла. По какому-то обстоятельству на ней было надето новое платье, которое, как она шла, шумело. И это понравилось Егору Иванычу. «Она, кажется, славная девушка. Немножко рябовата, да ведь и я-то неказист», — думал он.
— Какой вы гордый! Нет, чтобы раньше прийти к нам, — сказала Дарья Ивановна Егору Иванычу.
— Извините, что не мог, потому что не был знаком с отцом дьяконом.
— А ты, дьяконица, где давече была? — спросил ее Андрей Филимоныч.
— По грибы ходила. Нынче ужас сколько их! Лиза сказала, что вы были и хотели прийти, — я и принарядилась.
— Зачем принарядилась-то?
— По-вашему, так и ходить, как в будни? Ведь гости, пожалуй, ни на есть что скажут про меня.
— А ты, Дарья, дай водки, — сказал Алексей Борисыч.
— Ох, уж эта мне водка!
— Для гостей, дура! А я только смотреть стану.
Лиза принесла самовар, чайник, чашки, сливки, малины и сдобных крендельков. Мать велела ей принести поднос, чтобы угощать гостей с подносу; но Андрей Филимоныч отговорил, сказав, что мы сами будем брать чашки со стола. Лиза стала разливать чай.
— А ничего, Лизанька — невеста хоть куда! — сказал Андрей Филимоныч.
Лиза закраснелась. Она и мать ее знали, зачем Попов пришел.
— Я не невеста, — сказала робко Лиза.
— Какая она еще невеста! — заметила мать.
— Полно вам притворяться-то! Вот моя жена в девушках говорила, что она ни за кого замуж не пойдет, а обречет себя монашеской жизни, а вышла-таки за меня.
— Да вы человек славный. Такого жениха не скоро найдешь.
— Полно вам лясы-то точить! Выпьем, — сказал хозяин и налил три рюмки.
Дарья Ивановна стала расспрашивать Егора Иваныча о разных дьяконах и рассказывала про свою родню и несчастье ее мужа.
Егору Иванычу было очень неловко при Лизе. Прежде он мечтал только об девушке, представлял ее красивой, смирной, умной, представлял такой, какую он вычитал в книге и которая ему чем-нибудь понравилась. Теперь девушка налицо, и эта девушка от одного его слова может быть его женой. Она ему нравится, взглядывает на него так ласково, никакой гордости незаметно, а заметно, что ей хочется замуж. Надо бы поговорить с ней, но как заговорить и что говорить? Протопопская дочь ему не нравилась теперь, и он сожалел, что просил протопопа о невесте. А что, если протопоп согласится выдать свою дочь за него? Оно, конечно, лучше: больше почету тогда будет; а если жениться на этой, то весь век останешься священником, да еще протопоп, пожалуй, обидится, напишет владыке, и тебя турнут в такое место, что весь век будешь каяться: «А я уж знаю, каково быть бедным священником». Так рассуждал про себя Егор Иваныч. А Лиза между тем уже начала вздыхать… Она была рада и не рада, что наконец-то ей бог послал жениха и она будет женой городского священника. «Кто его знает, какой он, — думает она: — некрасив, да что толку; обрастет бородой, лучше будет… Уж скорее бы…» Мать и дочь простились с Егором Иванычем очень любезно, и даже сама дочь сказала ему: «Ходите к нам, Егор Иваныч, почаще»,
— Ну, что? — спросил дорогой Егора Иваныча Андрей Филимоныч.
— Ничего.
— Нравится?
— Да, ничего. Надо бы с ней поговорить наедине.
— А мы завтра пошлем просвирню к ним.
— Зачем?
— Свататься и уговариваться о приданом.
— Не рано ли?
— Знаете пословицу: куй железо, пока горячо, — чем скорее, тем лучше.
— Лучше через день.
— Ну, как знаете.
Отец очень обиделся тем, что Егор Иваныч откладывает сватовство так долго.
— Ты, Егорушко, уж больно привередничаешь. Как не было ни одной невесты, так ты говорил: где найду, да как женюсь; а как есть они, ты и заважничал: не хочу, подумаю. Нечего тут думать, я тоже не думал. А вот тебе сказ: чтобы завтра же сваха была послана.
— А если я не хочу?
— Ну, так и бог с тобой. Я не то и уеду.
— Вы, тятенька, не сердитесь, а предоставьте это дело мне одному.
— А я тебе кто: отец или пес?
— Я вас люблю как отца, но в этом деле прошу не мешать.
— Коли ты так, я сейчас же уеду.
— Послушайте, тятенька, ведь с женой жить не вам, а мне.
— Мне все равно, а я уеду.
Отец стал собираться,
— Полно, Иван Иваныч, егозить. Он правду говори. — уговаривал Ивана Иваныча Андрей Филимоныч.
— А я хочу, чтоб ты по-моему делал, — и все тут! — сердился Иван Иваныч.
