Аркадий Аверченко - Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
— Уважаемые соратники! По праву председателя собрания беру слово.
— А в репу? — недобро отозвался в принципе добрый Василий, опрокидывая в традиционно широко открытый рот содержимое неизменного гранёного стакана и отправляя туда же ложку ожидаемой красной икры. — Кто ты такой, чтоб слова брать? Нам паршивые председатели без надобности. Лучше пусть вон Джоник председательствует, он хоть существо и примитивное, это всем известно, и души моей, ясное дело, не понимает, да и куда ему, а всё равно, Срулька, ты ему не чета.
Джон, известный Василию своей примитивностью, примитивно и снисходительно ухмыльнулся, ожидаемо положил ноги на круглый стол, откусил и выплюнул кончик сигары и надвинул шляпу на лоб.
— При всём моём явном уважении к Джону и тайном презрении к вам, Василий, — всё так же неприятно резанул слух Василия Сруль, — председателем может быть только ваш покорный слуга. Впрочем, служить вам не намерен, увольте.
— Поясните, почему же только вы? — тонко, но зловеще, как ему и надлежит, улыбнулся дон Чарлеоне, поправляя неизменный, безукоризненно выложенный воротник белоснежной рубашки. Его до боли знакомая почти всем иссиня-чёрная, блестящая лаком безукоризненная шевелюра гармонировала со стандартными белоснежными зубами, чёрными брюками и лакированными туфлями. Сруль открыл рот, чтобы мотивировать свою точку зрения, но в это мгновение у дона Чарлеоне зазвонил мобильный телефон. Дон с непроницаемым лицом послушал и произнёс с нетерпением ожидаемую всеми фразу:
— Разумеется, в асфальт. Начинайте без меня, Виченцо, у меня важный строительный проект.
Тут же зазвонил мобильный телефон Василия. Предварительно опорожнив стакан и заев икрой, Василий профессионально распорядился:
— Ваня, покупай асфальтовый завод.
Франсуаза, в сумочке которой творился традиционный милый беспорядок, ухитрилась найти среди десятков флакончиков наимоднейший, небрежно капнула себе за ушками и обвела присутствующих наивным, почти детским взглядом, оценивая, кому бы и с кем бы изменить. Дон Чарлеоне нервно выбросил свой мобильный телефон из окна, после чего, разумеется, намотал на вилку полуметровый макарон, сдобренный помидорным соком и посыпанный сыром.
— Потому что вы же сами говорили, что я — самый хитрый из вас! — наконец-то смог ответить Сруль и поднял крючковатый палец.
— Я всё равно хитрей всех! — возразил Срулю Грыць, откусывая сала. — Васька вон знает, можете кто угодно у него спросить. А тебя, Срулька, ни в жизнь никуда не допущу.
Сруль принял услышанное сказанное за неизбежное должное, а Василий возразил:
— Не самообольщайся, Гриц. Ты так же примитивен, как Джон, только у Джона сигара большая и кольт в заднем кармане, а у тебя, кроме меня, никого нет.
Грыць невесело махнул рукой:
— Краще самому, але з салом, ніж з твоєю клятою ікрою замість сала.
— Ты, Гриц, без меня, как Франсуаза без своего Франсуа. Не советую забывать. — И довольный Василий снова обильно выпил и плотно закусил.
Франсуаза, уже решившая, с кем изменить, но ещё не выбравшая, кому, традиционно откусила от лягушачьей ножки и улыбнулась ещё тоньше, чем дон Чарлеоне:
— Измена потому и называется изменой, — соблазнительно програссировала она, — что носит непостоянный характер. А что может быть очаровательнее непостоянного характера?
Джон потянул виски, затянулся сигарой и, не целясь, от бедра выстрелил из кольта в переносицу сонной мухе, отдыхавшей на потолке.
— Терпеть не могу жуков, особенно в зале заседаний, буркнул он, явно щеголяя перед Василием своей решительной примитивностью.
— Но это же муха! — картинно всплеснула руками Франсуаза и заела неизменным сыром. — Причём сонная. — Наконец-то она поняла, кому следует изменить.
— Какая разница, как назвать раздражающий объект? — Джон равнодушно дунул в кольт и снова надвинул шляпу на глаза.
Сруль тем временем продолжил гнуть свою линию:
— Я, как самый — с чем вы не будете спорить, — жадный из вас, требую слова.
Дон Чарлеоне блеснул широкозубой улыбкой и массивным чёрным перстнем на мизинце:
— Ждём от вас разумного предложения, Сруль. Вы, разумеется, поддержите идею траттории?
И почти незаметным ловким движением снял рекордно длинную лапшу с оттопыренного уха Василия.
— А я всё равно жадней Сруля, — возразил Грыць, но никто не обратил на него внимания.
— При всём моём сдержанном уважении к дону Чарлеоне, — продолжал Сруль, — траттория не выглядит лучшим вариантом. Слишком уж это специфично. Предлагаю кошерный ресторан.
И, перекрикивая зашумевших, картаво добавил:
— Эта идея сулит нам баснословные барыши!
Василий заел из ложки, прополоскал горло из стакана и спросил саркастически:
— А кто наладит бесперебойную поставку ритуальных младенцев?
— Повякайте тут! — отозвался Джон и вытер ствол кольта рукавом Грыця. — Салун надо делать, и точка.
— Вот именно! — осклабился Грыць. — Развякался. А ну закрыл рот!
— Грыць, не переходите границу, — заметил Джон. — И вообще, ваша неконструктивность и недемократичность меня разочаровывают.
Франсуаза отпила неизменно красного вина, вздохнула и снова принялась искать, с кем бы изменить, тем временем соблазнительно улыбаясь каждому из присутствующих, кроме Сруля:
— Кафе-шантан. Более романтического заведения не сыщешь! Где ещё можно романтично отдохнуть от семейной жизни?..
Зазвонивший мобильный телефон прервал её на полуслове:
— Алло! — игриво отозвалась Франсуаза. — Это ты, Франсуа? Не беспокойся, милый, я помню: пока не изменю, домой не явлюсь, я же знаю, какой ты у меня строгий!.. А как ты? Изменяешь? Умница, при встрече обменяемся впечатлениями. Да-да, и партнёрами, разумеется, тоже.
— А я, братцы, — пустил ностальгическую слезу Василий, — предлагаю открыть гадюшник.
Партнёры насторожились и прислушались.
— Сами посудите, — ещё не полностью успокоившись от нахлынувшей ностальгии, продолжил он. — Салун — для тех, кто не при понятиях, больше любит без дела пострелять. Которые по понятиям — тем больше траттория подходит, это заведение семейное, тихое, но и навару никакого. Кафе-шантан — скорее для женатых, а таких в наше время, сами знаете, негусто. Про кошерную забегаловку я вообще молчу: разве ж ихней мацой приличного человека накормишь?.. А гадюшник, братцы, это самое то, что нам надо, самый тип-топ, уж вы мне поверьте! Там всё будет общее, все будут вместе: и женатые, и разведённые, и кто по понятиям, и кто пострелять зашёл, и кто просто культурно отдохнуть. Гадюшник, братцы, это святое. Без гадюшника жизнь не жизнь, уж я-то знаю. Которые говорят «обойдёмся без гадюшника, кому он нужен, устарел и всё такое», — не верьте, это они тоску заглушают. Им без гадюшника — как Франсуазе сами знаете без чего…
Присутствующие хотели возразить, но в этот момент у Василия зазвонил мобильный телефон.
— Привет, кореш! — широко улыбнулся Василий и кивнул напрягшемуся Джону: — Это твой дружбан звонит. Как жизнь кочевая, брательник? Борода в такую жару не мешает? Ну, извини, извини, неудачно пошутил. Знаю, для тебя борода — святое дело, как для меня сам знаешь что.
Сруль махнул рукой и вышел, не прощаясь, так и не дождавшись никем не только не данного, но даже не обещанного слова, однако убеждённый в том, что он самый хитрый и самый жадный.
Василий радостно послушал, потом дал отбой.
— Вот видите, я ж говорил, и корешок со мной согласен. Говорит, что ни стройте — хоть макаронную столовку, хоть фаршированную забегаловку, хоть гусиный буфет, — цена им одна, и суть у них одна — как есть гадюшник. Я, говорит, не угрожаю, но попомните, говорит, моё слово: всем вам, говорит, самое место в гадюшнике. Уж за мной, говорит, не заржавеет.
И Василий на радостях запил и заел, как полагается: возможно, предвкушая радость от обещающей скоро начаться стройки, возможно, тоскуя по старым, добрым временами, когда гадюшником было не удивить.
Дон Чарлеоне подошёл к окну, задумчиво откусил пиццы и, как бы мысленно рисуя очертания грядущего всеобщего гадюшника, посмотрел вниз, на усеянный лужами асфальт. Потом позвонил по запасному мобильному телефону и распорядился:
— Виченцо, продавайте асфальтовый завод за полцены. Асфальт нам скоро не понадобится.
Джон с криком «Не люблю жуков!» выстрелил в комара и снова продул кольт. Комар пискнул, но успел улететь в форточку.
Франсуаза, доев лягушку с сыром, набрала номер Франсуа и загадочно прощебетала:
— Любимый, сегодня спи без меня!
И добавила многообещающе:
— Нас с тобой ждут экзотические приключения!..
Один только Грыць ничего не слышал и ни о чём не думал — он беззаботно спал под боком у Василия. Каждый из соратников был занят своими мыслями и планами и не обращал на него ни малейшего внимания.
