Изгоняющий бесов. Трилогия - Андрей Олегович Белянин
Передняя дверь открылась и, к моему немалому изумлению, из авто вылез Бельдыев.
— Прибыли, ваше превосходительство, — подобострастно кивнул он кому-то внутри. — Вот их двор, здесь и проживает отец Пафнутий со своим послушником Фёдором Фроловым. Собака у них тоже есть, доберман, я сам видел. Прикажете пристрелить?
Кто-то тихо ответил из тёмной глубины чёрной машины. Сержант Бельдыев счастливо закивал и кинулся к нам на порог, по ходу расстёгивая кобуру. Отец Пафнутий лично распахнул двери, смиренно, с поклоном, пропуская его в сени:
— Паря, проверь от дурачка, нет ли в нём бесов-то?
Башкир-полицейский даже и пикнуть не успел, как получил с ноги в солнечное сплетение, а потом два контрольных удара ребром ладони по шее. После чего я на своём горбу внёс его в дом. Даже брошенного вскользь взгляда было достаточно, ясно — бесноватостью тут и не пахнет. Он скорее искренне очарован, то есть полностью находится под властью того, кто сидит в машине.
Я хотел спросить батюшку, что, собственно, теперь надо делать, но не успел. Он накинул тулуп на плечи и вышел за порог. Кажется, всё начинается. И разумеется, не так, как нам бы (мне бы) хотелось. Да лысина Сократова, а когда оно было так, как мне надо?!
— Дед, я с тобой! — Седая Дарья, никого не слушаясь, рванула в сени с ружьём.
Я беспомощно обернулся к Гессу, мой доберман так же недоуменно передёрнул плечами.
— Что с ним, майн либер? — Из кухни высунул породистый нос безрогий брюнет. — А-а, понятно. Сильвупле, мне тот самый крест, что ты отвоевал в храме.
— Откуда я знаю, где он?
— Я знаю! — тут же подал голос Гесс, завиляв хвостом. — Он пахнет ладаном и лампадным маслом, а у собаченьки чуткий нос. Я хороший мальчик?
Мы с Анчуткой дружно признали, что да, самый лучший из всех известных нам доберманов. Православная реликвия оказалась завёрнута в обычное белое полотенце и находилась за иконой Николы Можайского в углу на стене. Я передал его бесу, тот закусил нижнюю губу почти до крови, но взял серебряный крест и со всей дури приложил Бельдыева в лоб! Сержант выпучил глаза, вскочил на ноги, выругался матом, а потом удивлённо уставился на нас:
— Э-э, а что я тут делаю?
Я забрал у нечистого красавчика крест, на руках бедолаги вздулись ожоги, кожа пострадала едва ли не до кости. Он покривился от боли, но глаза искрились легким сумасшествием:
— Веселье начинается, мон ами!
Меж тем во дворе грохнул первый выстрел, и мы с Гессом бросились на выручку нашим. Упёртый на всю голову Бельдыев, не переставая матюкаться, полез за нами. Отец Пафнутий валялся у крыльца на спине, раскинув руки, а над ним на коленях стояла седая внучка, перезаряжающая ружьё. Патроны выпали из кармана её куртки, и она лихорадочно собирала их в снегу. Итак, говорите, Хан?
— Тео…
— Для вас Фёдор Фролов, — неизвестно кому, задумываясь, ответил я.
Возможно, это было невежливо. Но, Декарт мне в печень, на данный момент оно мне было глубочайше фиолетово. Хороший цвет, кстати. Не все ценят, но где-то я читал, что фиолет относится к цветам королевского дома. Наверное, это фантастика, да? Не важно.
Наш двор был накрыт полупрозрачным куполом вроде того, что в прошлый раз создавала Якутянка. Он переливался призрачными оттенками радуги, сквозь него пролетали снежинки и прекрасно проходил лунный свет, однако уверен, что возможные выстрелы и любые шумы эту тончайшую стену не пробивали. Чёрный автомобиль стоял у самого забора, весь вид этой странной машины был неуловимо угрожающим, словно в любой момент она могла бы броситься на нас.
А из передней дверцы вылез высокий немолодой мужчина, почти лысый, с идеальной формой черепа, индейскими или испанскими чертами лица, длинные чёрные волосы заплетены в косу почти до середины лопаток. Одет в дорогое бежевое пальто свободного кроя, тёмные брюки, жёлтые итальянские туфли ручной работы. В его губах подрагивала длинная сигара. Кого я вижу-у…
— Алимхан Иезуитович?
— Мы уже знакомы. Тео короче, чем Фёдор. Не люблю запоминать длинные имена.
Вот прямо сейчас Хан показался мне «глубоко старым человеком», по выражению того же Басилашвили. В чём-то они даже были похожи, не внешне, скорее усталыми морщинками возле глаз. Ну и, разумеется, демон был значительно менее приятным в общении, не как в прошлый раз, когда он изображал из себя дипломированного психолога…
Подчёркнуто вежлив, расслаблен, но максимально отстранён. Он не делал предложений, от которых нельзя отказаться, скорее просто констатировал факты. Хан вёл диалог без обсуждений или переговоров, но всё равно что-то подсказало мне не спешить хвататься за рукоять нагана.
— У тебя есть вопросы. Спрашивай.
— Зачем всё это? — Я обвёл взглядом двор и всех присутствующих.
— Ответ очевиден. Ты же философ, посмотри на ситуацию со стороны, вспомни, чем занимался по жизни ранее и чем последние недели и месяцы. Неужели не ясно, чем всё это должно было кончиться?
— Но почему именно я?
— Потому что ты пешка, Фролов. Песчинка, пыль, ничто. Но именно ты волей слепой судьбы оказался в ненужном месте в нежелательный час, и теперь мне приходится с этим считаться. На заре христианства или даже в мрачном Средневековье тебе бы давно свернул шею любой, самый мелкий бес. А сейчас все мы соблюдаем некое подобие правил игры.
— Кто их придумал, ваши правила?
— Не я. — Покачав головой, он стряхнул пепел с сигары и указал взглядом вверх, подчёркивая: — И даже не Он. На одну силу всегда сыщется другая, если не во вселенском, так в галактическом масштабе. Поэтому противостояние полюсов будет вечным, покой не гарантирован даже мёртвым. Ты можешь сказать, что не подписывался под этими правилами, что не играешь в чужие игры, но это не будет иметь никакого значения. Поэтому просто убей её.
— Кого?
В этот момент задняя дверь чёрной машины распахнулась, на наш двор шагнула Марта, в легкой зимней куртке, синих джинсах и коротких ботинках. Головного убора на ней не было, рыжие кудри картинно рассыпались по плечам. Мой доберман тут же завилял хвостом или тем, что он так называет:
— Вкусняшки, вкусняшки, вкусняш…
Только в этот момент мы оба осознали, что запястья моей любимой сковывают стальные наручники. Следом из той же машины появилась Якутянка, в роскошной шубе и высоких сапогах, на её шее вновь блистали гроздья алмазов, а на губах играла змеиная улыбка.
— Мальчик мой,
