Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Ты хочешь сказать, что разрешаешь снять комнату и жить на Монмартре? – уточнил он, все еще не веря своему счастью.
Она устало кивнула:
– Да, Анри. Ты можешь жить на Монмартре.
– Спасибо, мамочка! – затараторил он. Импульсивно вскочил со стула и поцеловал ее. – О, спасибо! Я знал, что ты меня поймешь. Одно из окон той квартиры выходит во двор, а как раз напротив находится студия господина Дега. Представляешь, как здорово жить напротив самого Дега!
– А кто он такой, этот господин Дега? – равнодушно спросила Адель.
– Дега?! Ну, мамочка, это же величайший художник из ныне живущих. Ты обязательно должна увидеть «Танцовщиц». Мы с Рашу на прошлой неделе ходили на его выставку в галерею Дюран-Рюэля…
Но графиня не слушала Анри. Он покидает ее… Искусство забирает у нее сына. Он отправлялся в путешествие по жизни, такой самонадеянный и такой уверенный в себе. Все ее надежды удержать его рядом, уберечь, защитить его от жестокого мира рухнули в одночасье. Как же одиноко будет ей в этой огромной пустой квартире…
Когда Анри уснул, она тихонько проскользнула к нему в комнату. Держа лампу в высоко поднятой руке, в тысячный раз вглядывалась в его лицо. Затем взгляд медленно скользнул по очертаниям тела под одеялом. Маленький, какой же все-таки он маленький! Немногим больше того веселого, непоседливого мальчишки-школьника. Как мирно он спит! Даже случайный приступ боли, от которого в детстве его черты искажались страдальческой гримасой, не нарушает его покой. Нет, буря еще впереди. Он еще не испорчен и не развращен духом похабства, царящим на Монмартре. Застольными разговорами в кафе, видом обнаженных натурщиц. Но время неумолимо бежит вперед. Скоро он начнет искать знакомства с женщинами, к нему придет первая любовь. И вот тогда он неминуемо узнает правду о себе. И что потом? О господи, что станется с ним потом?
– Вставай, Гренье! Подъем!
Из смежной комнаты раздается жалобный стон.
– Черт возьми, ну что ты разорался? Который час?
– Пора вставать! Уже почти восемь. – Шум плещущейся воды в оловянной лохани, сопровождаемый радостным фырканьем. – Мы опоздаем к Кормону! Вставай!
– Иди к черту! И перестань греметь лоханью! Я вообще не понимаю, какого дьявола согласился сдать тебе комнату!
Картина повторялась изо дня в день, каждое утро, и это тоже казалось частью магии Монмартра. Было так здорово просыпаться каждое утро в крохотной комнатке, всю скромную обстановку которой составляли узкая железная кровать, некрашеный сосновый платяной шкаф и старенький умывальник. Как славно чувствовать себя совершенно свободным и взрослым, вырвавшимся из-под опеки Аннет, Жозефа и матери.
Теперь он как Рашу и остальные друзья живет в старом, ветхом доме на Монмартре, и никто больше не назовет его маменькиным сынком или дилетантом. На сей раз он взаправду один из них!
Он завтракал с Гренье в бистро, затем друзья отправлялись в мастерскую. Больше Анри не приходилось заранее выбираться из ландо, чтобы избежать насмешек. Не нужно было бросать друзей в самый разгар захватывающих споров, чтобы тащиться через полгорода в тихую квартиру на бульваре Малезарб, где царила ужасная скука. Жизнь стала замечательной. Он мог проводить вечера с друзьями, ходить вместе с ними в грязные, но такие притягивающие кафешантаны. А чего стоил только один невероятный цирк Фернандо, где зрители дружно жевали апельсины из Испании, с замиранием сердца наблюдая за головокружительными трюками воздушных гимнастов на трапециях, наездницами, скачущими без седла, дрессированными пуделями и клоунами! Или «Мерлитон», находившийся в сыром подвале, где над столиками всегда висело густое облако табачного дыма, пахло прокисшим пивом, но где можно было шуметь сколько угодно, хором орать патриотические песни или слушать Аристида Брюана.
Но главное – теперь у него появилась возможность бывать в «Эли».
«Элизе-Монмартр», или просто «Эли», как любовно называли его завсегдатаи, был старым и обшарпанным танцевальным залом – дешевым, шумным и веселым. Подобно фонтану на площади Пигаль, у которого собирались натурщицы, или заброшенным ветряным мельницам, что стояли, широко раскинув давно замершие лопасти, «Эли» стал частью местного пейзажа, одним из пережитков старых времен, когда Монмартр считался отдаленной деревенькой, пристанищем столичных головорезов, проституток и прочей шпаны, оценившей по достоинству уединенное месторасположение и отсутствие полиции.
На протяжении целого столетия «Эли» оставался исключительно местным заведением, зависевшим только от здешних покровителей и не имевшим никаких связей со столичными кафе. Современная молодежь Монмартра по-прежнему наведывалась сюда, чтобы потанцевать, поскандалить и пропустить порцию-другую глинтвейна, который разносили в выщербленных чашках официанты в рубашках с закатанными рукавами. Смех и шелест кринолинов все еще отдавались гулким эхом под темными сводами. Замысловатые инициалы и пронзенные стрелами сердца, вырезанные на дубовых столах, затерлись от времени, но все еще напоминали о давних идиллиях. Это место населяли призраки прошлого, но это были добрые, всепрощающие призраки.
Для юных прачек, белошвеек и натурщиц, главных завсегдатаев данного заведения, «Эли» стал не только местом развлечения – это был рай, где всегда играла музыка и где всего за несколько су можно было на время забыть об убогих буднях и танцевать без устали, заглушая гложущую сердце тоску. Там они чувствовали себя как дома, где можно позволить себе любую шалость, ибо царившая в «Эли» непринужденная атмосфера не предполагала никаких запретов, и, что бы они ни вытворяли в «Эли», это никого не касалось. Порядок в кафе поддерживал – увы, безуспешно, – папаша Пюдэ, робкий плешивый старичок.
В «Эли» Анри пил вино, тайком делал наброски, наблюдал, как веселятся его друзья, и всякий раз, встречаясь с ними глазами, махал, тем самым показывая, что и он хорошо проводит время. Иногда папаша Пюдэ подсаживался к нему за столик и, потягивая горячее вино, обстоятельно рассказывал о своих невзгодах.
– У этих девиц с Монмартра, скажу я вам, порядочности не больше, чем у уличных кошек! Еще их матери и бабки приходили сюда и занимались любовью под столами, вот и эти теперь считают, что могут делать все, что в голову взбредет. В уборных и по углам вытворяют такое, что, ей-богу, волосы становятся дыбом! Куда мир катится? А тут еще этот, свинья из Дюфора, – он ткнул пальцем в дирижера, – сочинил злосчастный канкан. Так публика совсем от рук отбилась. Девчонки просто сходят с ума, когда слышат эту музыку. Знаете, что они делают? Тайком пробираются в уборную и снимают панталоны, вот
