Это останется с нами - Виржини Гримальди
– Привет, Клеман.
– Как ты? Говори как есть.
Я целый час рассказываю брату все, о чем молчала, чтобы не расстраивать его. И защитить Жереми. Я не хотела, чтобы о нем плохо думали. Мой брат – один из немногих, кто никогда в нем не сомневался. Я опасалась его реакции, когда сказала, что уезжаю в Ла-Рошель, но он поддержал меня и подбодрил, чтобы смягчить боль, причиненную смертью нашего отца. Я тысячу раз хотела позвонить Клеману – и тысячу раз не звонила, потому что была старшей сестрой, защищавшей его на переменах в школьном дворе, покрывала прогулы, не находила себе места, когда он не возвращался вовремя. Я знала, что сам Клеман не позвонит, ему больше нравится общение в Инстаграме[35], поэтому установила приложение и создала аккаунт. Клеман – путешественник. В детстве он засыпал, любуясь горящим торшером-глобусом, а в восемнадцать лет, сдав по настоянию родителей бакалавриатский экзамен, отправился открывать мир с лучшим другом-рюкзаком на спине. Год спустя он вернулся. Мама надеялась, что ее любимый сын утолил жажду открытий, но это было только начало. Вот уже десять лет я чаще вижу его на фотографиях, чем живьем, зато он уже покоряет заокеанские земли. В Инстаграме* больше ста тысяч подписчиков ждут его съемок северного сияния, российских гор, прозрачных озерных вод и песчаных бурь.
– Откуда у тебя мой номер?
– Мама дала.
– Ничего ей не рассказывай, ладно?
– Заметано… Она считает, ты просто захотела проветриться и вот-вот вернешься. Кстати, не затягивай с радостным известием, пусть она узнает, что станет бабушкой, до того, как ребенку исполнится двадцать!
Я говорю, что пока мне удается прятать живот под свитерами на три размера больше моего, признаюсь в страхах за будущее малыша. Говорю сбивчиво и многословно, ведь Клеман первый, с кем я могу поделиться. Хорошо хоть хватает ума не описывать во всех подробностях состояние шейки матки!
Он слушает – терпеливо, не перебивая, смеется, иногда охает. Разговор с братом доставляет мне несказанное наслаждение, и я в который раз понимаю, как тяжело быть в разлуке с близкими.
– Я возвращаюсь через три недели. Мы сможем увидеться?
– Конечно!
– Только для начала мне придется заехать в Ла-Рошель, нужно кое-кому… посчитать зубы.
– Не смей! – со смехом восклицаю я. – Я сама справлюсь. Эта история и так стоила мне многих потерь.
– Хорошо, что ты об этом заговорила! Я получил сообщение от Мел, она попросила твой телефон, пришлось связаться с мамой. Ну так что, можно дать ей номер?
40
Жанна
Жанна ждала писем и боялась их: получив очередное, она на несколько минут возвращала Пьера к жизни и оживала сама. Но до чего же тяжело было читать последнее слово, как больно оно ранило сердце, напоминая об утрате! Одноразовая магия, ничего не поделаешь…
Письмо, пришедшее сегодня, подействовало, как и предыдущее, разбудив давнее воспоминание. Послания окутывала непроницаемая тайна. Кому могли быть известны мельчайшие эпизоды их с Пьером истории? Она теперь ясно осознавала, что любовь, которую они столько лет питали друг к другу, была чередой коротких мгновений счастья. Коротких, но нескончаемых.
Весна 2012-го
Сегодня Пьер работает последний день. Он сорок с лишним лет преподавал английский более или менее внимательным студентам, а теперь уходит на пенсию. Свою работу Пьер делал со страстью и строгой пунктуальностью.
Жанна – она уже несколько месяцев пенсионерка – знает, как угнетающе действуют на человека ощущение собственной ненужности вкупе со скукой, и радуется, что муж будет проводить с ней долгие дни без необходимости вставать в определенное время и следовать заведенному ритму жизни. Она решила устроить Пьеру сюрприз, чтобы отпраздновать великое событие. Много недель, с помощью сестры, разбиравшейся в технике, компьютере и социальных сетях, она связывалась с учениками, которые год за годом составляли круг общения мужа. Каждый согласился записать видео для старого учителя, и все они растрогали Пьера до слез. Он до конца жизни каждый месяц пересматривал запись, снова и снова восхищаясь той безграничной мерой любви, которая понадобилась его жене, чтобы он получил этот подарок.
Жанна долго держала письмо в руках, чтобы не прерывать связь с миром, где теперь обретался Пьер, а когда очнулась от наваждения, убрала его в ящик ночного столика к остальным и села за швейную машинку. Это была старая ручная модель, требовавшая деликатного обращения, чтобы не порвалась нитка и не застряла игла. Жанна знала свою машинку наизусть и умела так поговорить с ней, чтобы все получалось наилучшим образом. Рассказ Ирис о женщине в инвалидном кресле зажег в ее душе слабую искорку. Она послала «сонанимателей» в подвал за оборудованием, не объяснив своих намерений, но как бы между прочим спросила у Ирис, какая фигура у ее подруги. Потом она сделала выкройку – понадобилось несколько минут, чтобы вернулись все прежние навыки.
Больше сорока лет Жанна была швеей у Диора. Она поступила на работу в Дом в двадцать лет по протекции подруги матери, подметившей терпение и талант девушки. Начав ученицей, она за десятилетия проделала путь до первой швеи мастерской. Ей одинаково нравились высокая мода и готовое платье, изготовление выкроек, вышивка и ассамбляж, она пожертвовала ради своего дела зрением и пальцами, она шила, распарывала, перешивала и переперешивала, ее терпение подверглось суровым испытаниям, но страсть не иссякла. Создание каждой вещи требовало десятков, сотен часов командной работы, а конечный результат вызывал всеобщий восторг. Уход на пенсию стал одновременно радостным событием и самопожертвованием. Жанна радовалась, что сможет проводить с Пьером гораздо больше времени, но понимала, как сильно ей будет не хватать особой атмосферы мастерской. И она
