Проклятая квартира - Светлана Игоревна Бестужева-Лада
Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, начала тереть веревку о перекладину кресла. Пока шли препирательства, на меня не обращали внимания, но, похоже, только в детективных фильмах можно таким образом освободиться от пут. В жизни — практически невозможно. Веревки держались намертво. Да и что толку, если перетрутся? Руки онемели так, что как минимум час пальцем шевельнуть будет невозможно.
А время работало против. Саша потерял терпение и заорал на Гену:
— Или ты, мразь уголовная, делаешь, что велят, или пристрелю тебя сейчас к чертям собачьим! Выбирай! Живой — при бабках или дохлый — на свалке. Считаю до трех, потом стреляю. Ну!
Блефовал Сан Саныч. Уж кто-кто, а он патологически боится покойников и пистолет свой носит в основном для самоуважения. Да и стреляет… как я готовлю: удивляется, если попадает в мишень. Так Павел с сожалением рассказывал. Но Гена-то этого не знал. Поэтому покорно отправился в дальний угол, где на полу валялся мой плащ. Белый. В голову пришла идиотская мысль: интересно, за чей счет будет химчистка? Сейчас — довольно дорогое удовольствие.
В эту самую минуту заметила, что дядя окончательно пришел в себя. Сидели мы с ним на расстоянии пары метров друг от друга, он — лицом к двери, я — спиной. И провалиться мне на этом самом месте, «Книжник» видел что-то такое, чего я видеть не могла.
Гена нехотя подошел к своим «начальникам», держа на ладони связку ключей. Моих, между прочим. И не только от квартиры, но и от моего собственного офиса. Если он не полный идиот, сможет очистить и то, и другое и смыться от подельщиков с вполне приличным кушем.
Троица повернулась ко мне, полностью загородив дядю. Саша протянул ключи: хотел, наверное, чтобы я объяснила, какой от чего. Но не успел. Послышался громкий крик дяди: «Падай с креслом!» — и, вспомнив кое-какой каскадерский опыт, я сильно накренила дубовую махину и рухнула вместе с ней. Грохот от падения кресел слился с выстрелом. Невезучий Гена свалился, как сосна на лесоповале. А Саша и бээмвэшник резко повернулись к двери на звук выстрела. Сева достал пистолет первым, но на курок нажал уже мертвец, и пуля ушла в потолок.
А краса и гордость отечественного правосудия, Александр Александрович Чернов, не мудрствуя лукаво, бросился к окну. Успел вскочить на подоконник, но третья пуля достала и его — на правом плече появилось (точь-в-точь, каку Кеши!) красное пятно, и Саша пробил собой окно…
Дальше уже началось опять что-то вроде галлюцинации. Из коридора в комнату с моим пистолетом в руке вошла баба Катя. Положила «пушку» на стол, небрежно, как скалку или консервный нож, и присела перед дядей. А в разбитом окне возник… Павел Павлович, собственной персоной, и тоже с пистолетом в руке. Своим, что характерно. Наверное, я прилично стукнулась об пол при падении, если видела такие веселые картинки. Зато теперь меня уже можно было пытать до посинения, ничего бы не добились. У человека поехала крыша — какой с него спрос?
— Пошли вы все к черту! — только и смогла произнести и отключилась.
Глава двенадцатая
Павел Шервуд
Первый и, надеюсь, последний раз в жизни гнал машину так, как это любит Вера. На спидометр даже не смотрел, чтобы зря не расстраиваться и не отвлекаться. На милицию тоже не реагировал — ехал, похоже, под непрерывный аккомпанемент свистков. Каким чудом никого не сбил и ни во что не вмазался — удивляюсь по сей день.
Говорят, в стрессовых ситуациях у человека обостряются все чувства. Если, конечно, полностью не атрофируются. Со мной, к счастью, было первое. Обычно соображаю не слишком быстро, но в этой сумасшедшей поездке мозг работал, как компьютер. И то, что никак не вписывалось в схему, фрагмент за фрагментом укладывалось в стройную картину. Не слишком, кстати, сложную.
Конечно, потребуются проверки. Но и так в принципе было ясно: пострадавший банк, скорее всего, исчез бы в ближайшие несколько дней к неописуемой трагедии одураченных вкладчиков. Говоря научно, обанкротился бы. Президент уже уехал за границу, вице-президент, насколько мне было известно, должен был присоединиться к нему со дня на день. По-видимому, он оставался, чтобы доделать какие-то формальности, дошлифовать мелочи. Но не успел — получил пулю. От Иннокентия?
Полная чушь! Ведь этот самый Игнатенко обмолвился, что компаньоны — бывшие. Значит, с их отъездом и ликвидацией банка он лишался своей «законной» доли пирога. И пошел ва-банк, простите за невольный каламбур, лишь бы отыграть свое, пусть даже ценой крови. Иннокентия должны были убить там же, в самом офисе или около него, как только он передал бы Всеволоду Эмильевичу нечто. Но что именно? Вот это, пожалуй, и было последним, недостающим звеном. Узнать, за чем охотились и что охраняли бывшие и нынешние «банкиры» и их помощники, и дело решится само собой.
Главное, имелось четкое впечатление, что речь об этом «нечто» возникала, и неоднократно. И в повествовании Иннокентия, и в рассказе Екатерины Павловны проскальзывала какая-то мелочь, несообразица, одинаково удивлявшая их обоих.
Но они ее не фиксировали, поэтому и я никак не мог вспомнить, что именно. Без конца спотыкался именно здесь, пытался повернуть дело то так, то эдак, а все равно упирался в стену.
Очень плохо (хотя вполне естественно) было и то, что в деле замешаны профессиональные уголовники. Какими бы «крутыми» ни казались сами себе большинство свежеиспеченных банкиров, бизнесменов и прочих коммерсантов, «совковое» прошлое оставило на их психике неизгладимый отпечаток. Если, конечно, это прошлое не было уголовным. Но бывшему инженеру, преподавателю, научному сотруднику — кто там у них деньги считает — очень трудно, практически невозможно убить. Поэтому чаще убивают их, несмотря на телохранителей и прочие меры предосторожности. Для Всеволода Игнатенко убить человека — почти гамлетовский вопрос, уверен. Для Генки Белова — Таракана — раз плюнуть. А вместе, как говорилось в одном всенародно любимом фильме, они делают общее дело. И не без успеха.
И Вера, как бы она ни хорохорилась, вряд
