Библиотекарист - Патрик де Витт
Через неделю после этого события Конни пришла в библиотеку одна. Одета она была как всегда, но капюшон лежал на плечах. Волосы у нее оказались средней длины, светлые и прямые, на лице ни следа косметики, но у Боба создалось впечатление, что она наслаждается уже тем, что ее видят, вообще тем, что она молодая женщина, в отличие от бесполой фигуры, какой хотел видеть ее отец, когда они были вместе.
Выложив на стойку высокую стопку книг, она встала рядом, не спуская глаз с Боба.
– Сдаете? – спросил он, и она кивнула.
Он уже спрашивал себя, может, ей не разрешено высказываться публично или вообще как-нибудь, когда она шевельнулась и сказала скрипуче:
– Не знаю, признали вы меня или нет.
– Признал, – сказал он. – Вас выдает накидка.
– О, точно, – сказала она, глянув вниз. – Что ж, возвращаю вам папины книги. Но у меня есть еще список, который мне поручено проверить, есть ли эти книги у вас. Это можно или нельзя?
– С чего бы это было нельзя?
– С того, что произошло. Книги нужны отцу, а не мне.
– Не мое это дело, спрашивать, кому нужны книги, – сказал Боб, – и вам не обязательно это мне сообщать. Если у вас есть действующий читательский билет и нет непогашенных штрафов, вы вправе взять любые книги, какие хотите.
– А если у меня нет читательского билета?
– Тогда мы его вам оформим.
– А что, если у меня нет документов, удостоверяющих личность?
– Вы хотите сказать, что у вас при себе их нет?
– Я хочу сказать, что у меня их нет вообще. Идентификация личности входит в число пунктов, против которых выступает отец.
Боб не стал бы высказываться по этому поводу, если бы не видел, что девушку явно забавляет обсуждать закидоны отца, почему и решился заметить:
– Он и впрямь производит впечатление человека, который много против чего.
– Да уж, и чем дальше, тем больше. – И девушка принялась перечислять: – Телевидение, это само собой, и движущиеся изображения в кино. Но также и радио, и вымышленные писания любого рода. Те автомобили, что в частной собственности. Все неестественные запахи или привкусы. Вся музыка. Упражнения ради упражнений. Солнцезащитные очки. Календари, часы. Эскалаторы, лифты. Полиция, правительство, врачи, медицина.
– Тогда за что же он выступает?
– За гендерную сегрегацию. За стерилизацию преступников. За общественный транспорт. За смертную казнь. За болезни. За садоводство.
– То есть садоводство ему по нраву?
– Сам он этим не занимается, но занятие одобряет; оно из очень немногих, в чем он меня поощряет.
– Вам нравится садоводство?
– Да, очень.
– Декоративное садоводство или плодовое?
– И то, и другое.
Ей понравилось, что он задал этот вопрос. Вообще она смотрела на него без опаски, и Боб почувствовал себя беззащитным, но, насколько сумел, сымитировал непринужденность.
– Но как можно быть за болезни? – спросил он.
– Он верит, что на все Божья воля.
– Не очень-то это человеколюбиво.
– Ну, человеколюбие – совсем не по его части. И все-таки это не так просто, как если бы он верил в то, что тот, кто умирает от рака, заслуживает такой смерти. Он говорит, что есть много людей, которых Господь призывает к себе потому, что хочет, чтобы они были с ним рядом.
Боб и Конни улыбнулись друг другу.
– А как, интересно, он думает, вы получите книги без удостоверения личности?
– Он считает, что я потерплю неудачу, но готов к тому, что я попытаюсь.
– Так, значит, это ваша идея?
– О да. Книги по истории хоть сколько-то его занимают. Он уходит в них с головой, по нескольку часов каждый день читает, читает, пока видят глаза. Для меня это часы драгоценные и очень нужные, и я, честно сказать, не знаю, что мне делать, если я останусь без них, так что вот… – Она сделала паузу. – Я не хочу ставить вас в неловкое положение. Я понимаю, что, возможно, вы не захотите вмешаться. Я бы вообще эту тему, с читательским билетом, не подняла, но мне казалось, в последние несколько месяцев, что вы мне сочувствуете.
Боб понял из этого, что он – необходимая часть планов молодой женщины, и так обрадовался, что присутствует в ее мыслях, что дал бы ей ключи от своей машины, если бы она захотела ее одолжить.
– Ну конечно, мы сделаем вам билет, – сказал он.
– Правда? Вы уверены, что это сойдет вам с рук?
– Сойдет. Но просил бы не распространяться, что я в этом участвовал.
– Ну конечно.
– И посоветовал бы в следующий раз оставить эту вашу накидку дома. Даже когда вы без капюшона, мисс Огилви может сложить два и два.
– Это та женщина, которая напустилась на моего отца?
– Да.
– Она потрясающая. Отец думает, что в ней сидит Сатана.
– Это популярное мнение, – сказал Боб. – Но сам я так не считаю.
Он достал бланки, необходимые для получения читательского билета, сам их за нее заполнил, воспользовавшись этим, чтобы провести с ней побольше времени и задать всякие личные вопросы. Так он узнал ее имя: Конни Коулман.
– Сколько вам лет, Конни Коулман?
– Двадцать.
– А мне двадцать четыре.
– Здорово.
Он протянул ей временный билет и, глядя, как она смотрит, что там на обороте, спросил себя, так ли мала ее жизнь, как его собственная. Понимая, что переходит границу дозволенного, он сказал:
– Интересно, верите ли вы во что-нибудь из того, что проповедует ваш отец?
Конни спрятала свой билет в складках накидки.
– Ну, – сказала она, – я ведь живу в ненормальной среде. Значит, я и сама должна, хотя бы немного, быть ненормальной, верно?
– Верно, – сказал Боб.
– И хотя отчасти правда заключается в том, что нет, я не верю, более полная правда в том, что я верю ровно настолько, чтобы мне совестно было признаться в своем неверии.
Боб поднял руку, как бы говоря, что все понял и больше вопросов не будет.
– Я стремлюсь к тому, чтобы стать абсолютно нормальной, – сказала Конни.
– Это и мое стремление тоже, – сказал Боб и, сочтя, что разговор завершен, решил сделать это на благожелательной ноте: – Знаете, я сожалею о том, что с вашим отцом так вышло.
– Да ладно, – беспечно сказала Конни.
– Я имею в виду… мне жаль, что все произошло именно так.
– Что ж, спасибо, – сказала она. – Но так оно всегда и бывает.
На этом Боб пожелал ей доброго дня и отошел – однако ж недалеко, остановился и стал наблюдать, как она просматривает
