Собрание сочинений в десяти томах. Том 5 - Юзеф Игнаций Крашевский
Король ударял себя в грудь.
— Меа culpa![14] Это возмездие за грехи юности. Сохрани Боже, чтобы об этом узнала королева. Она и без того ежедневно попрекает меня всеми моими прежними увлечениями… Достанется же мне и за эту… как же ее зовут? Бризасье! Бризасье! — И он пожимал плечами, не зная, как ему поступить.
В течение нескольких дней король был очень озабочен, вздыхал, советовался с приятелями, наконец, не смея отказать французской королеве, решил втайне написать письмо к Людовику и попросить его посредничества, для того чтобы уладить дело с секретарем.
Но легко было предвидеть, что в Париже, где на страже польских интересов находились Бетюн, шурин королевы, и ее отец, такое письмо не останется секретом… и содержание его станет известным Марысеньке.
Король хотел хоть временно отвлечь неминуемую грозу.
Старый маркиз д'Аркиен, отец королевы, старавшийся заполучить княжеский титул для самого себя, тотчас же узнал, что Собеский, вместо того чтобы писать о нем, хлопочет о каком-то бедняке… неизвестно почему и для чего. Это наделало много шума в Париже и скоро стало известно в Варшаве.
Понятно, что королева первая узнала об этом и грозно накинулась на мужа. Одному Богу известно, что между ними произошло, но, как истая женщина, королева, разобравшись в этой интриге, открыла в ней фальшь и обман. Написали во Францию и попросили расследовать, действительно ли королева хлопотала о получении титула для своего секретаря, но оказалось, что она ни о чем не знала и письмо было подложное.
Обманщика наказали, прогнав его со службы и засадив вместе с матерью в тюрьму; король много страдал из-за всей этой истории, так как королева, несмотря на его невиновность, не скоро его простила. Вследствие того что Людовик XIV, вежливо отказавшись наградить господина д'Аркиена княжеским титулом, предложил ему удовольствоваться орденом, королева страшно рассердилась и превратилась из французской партизанки в покровительницу австрийского соглашения и австрийских приверженцев. В заботах и хлопотах у нас проходило время, потому что явно разорвать с Францией не хотели, избегали этого, а королева, затаив в душе обиду, почтительно отзывалась о Людовике XIV.
Прежде чем говорить подробнее об этих отношениях, вспомню нечто о себе и о своих переживаниях.
Король, которому я у Журавно старался, по возможности, услужить, видя меня постоянно старательным, благоразумным, в хорошем расположении духа, — а он не переносил возле себя печальных лиц, — полюбил меня и иногда даже фамильярно подшучивал надо мной. Я не могу жаловаться, потому что был награжден подарками, и что еще дороже — его доверием. Кто-то меня выдал, рассказав королю о моей безумной любви к Фелиции, и он постоянно отпускал шутки по этому поводу, советуя мне излечиться от этой болезни, утверждая, что эта девушка непостоянна и что она кружила голову и другим. Но мне кто-то удружил, рассказав королю и о Федерб, и он со смехом сватал мне Скелета, расхваливая ее как благоразумную и серьезную девушку.
— Эта тебе не изменит, — со смехом говорил он, — так как вряд ли кто ею соблазнится.
Мне неприятны были шутки короля, но и в них чувствовалось его доброе сердце.
Возвратившись из похода, мы присоединились к двору королевы, и Шанявский тотчас предупредил меня, чтобы я вычеркнул из своего сердца Фелицию и не думал бы о ней, потому что к ней сватался француз Бонкур, которому королева обещала ее руку.
Бонкур был слуга королевы, исполнявший ее секретные поручения и пользовавшийся большим уважением; говорили, что он немало денег скопил, выманив их у королевы. Неказистый, немолодой, немного рябой, но находчивый и живой, он был большим интриганом и плутом.
Несмотря на то что всем известно было, что он жених Фелиции, и она этого не оспаривала, девушка по приезде встретила меня очень сердечно, окинув нежным взглядом, как будто в действительности была неравнодушна ко мне, и я снова потерял голову.
Для меня это было непонятным, и хотя я знал, что француженки привыкли обманывать своих мужей и что обыкновенно их мужья не владеют их сердцем, но во мне это вызвало отвращение и презрение, потому что я человек прямой.
Когда при встрече она начала строить мне глазки, я ее поздравил как невесту Бонкура.
— Еще далеко до этого, — произнесла она, — королева меня сватает, а я не хочу сопротивляться моей благодетельнице и покровительнице, но я Бонкура не люблю.
Расставшись с ней, я замечтался и готов был поверить кокетке, но на следующий день она уже кокетничала с другими, не обращая на меня внимания.
С ума сойти можно было от этой девушки! В довершение всех бед, Федерб, снова воспылав ко мне, к моему огорчению, начала меня преследовать своим вниманием. Шанявский, шутя, завидовал мне, повторяя:
— Ты должен благодарить Бога, что вскружил голову старой деве, так как она имеет большое влияние на королеву, и даже король перед ней заискивает.
В действительности король побаивался Летре и Федерб и часто обращался за помощью к одной из них, когда ему нужно было добиться какой-нибудь уступки от жены. Точно так же епископ Форбен пользовался их услугами, подкупая их реликвиями.
Обе девушки постоянно соперничали, хотя ни одной из них не удалось лишить другую расположения королевы. Случалось, что в продолжение нескольких недель Федерб брала верх, находясь исключительно при королеве, относившейся временно равнодушно к Летре; затем королева меняла свое расположение, проникалась любовью к Летре, и Федерб должна была придумывать, как бы опять угодить королеве. Почти все, хлопотавшие о чем-нибудь у королевы, предварительно заручались согласием одной из фавориток. Для виду они жили в мире и согласии, но в действительности вредили одна другой, безуспешно стараясь одна другую вытеснить.
Княжна Радзивилл, приезжая к брату, каждый раз привозила для обеих подарки; то же самое впоследствии должна была делать родная сестра королевы Велепольская, хотя ни одна, ни другая не предохранили себя этим ни от сплетен, ни от подозрений.
Федерб, не скрывая, хвасталась своим влиянием и вздумала мне покровительствовать, но Летре, следившая за ней, заметив ее намерения, не могла удержаться, чтобы не сделать чего-нибудь ей наперекор.
Однажды во время обеда, в отсутствие Федерб, оставшейся у королевы, которая в это время была более расположена к Федерб, чем к Летре, последняя, встав от стола и с улыбкой приблизившись ко мне, выразила желание со мною поговорить.
— Садитесь, — сказала она, отойдя со мной в сторону. — Я давно уже знаю, что вы влюблены в Фелицию, которую королева выдает за Бонкура, и что старая Федерб льнет к вам. Все над
