Бегство со Светлого берега - Айви Вальтеровна Лоу-Литвинова
— Здесь, — сказала Эйлин, приподняв откидную крышку стола, прислоненного к стене. Он удивился, увидев, как она повернулась на стуле, на котором она устроилась рядом со столом, подняла щеколду маленькой дверцы у себя за спиной и просунула руку в отверстие; еще более он был удивлен, увидев, что ее рука вернулась назад с пишущей машинкой.
Мистер Белкин поднес напечатанное письмо к глазам и прочистил горло, но вместо того чтобы начать диктовать, сказал, глядя поверх бумаги:
— Я хочу вас кое о чем попросить.
Эйлин густо покраснела.
— Не дадите ли вы мне уроки английского?
Он бросил на нее острый взгляд, и Эйлин была уверена, что он заметил ее побагровевшие щеки.
— Я никогда в жизни не давала уроков, — пробормотала она.
Мистер Белкин откинулся в кресле и даже перекинул ногу на ногу.
— Вы могли бы объяснить употребление present perfect?
— Зачем вам это?
Мистер Белкин вздохнул.
— Мы могли бы читать, — сказал он, снова вздохнул и попросил разрешения закурить.
Вынув сигарету, он положил пачку на стол, а Эйлин вытрясла оттуда еще пару сигарет на папку с письмами.
— Да в них почти нет табака! — воскликнула она.
— Это русские папиросы, с мундштуком. Очень гигиенично.
— Их можно достать в Лондоне?
— Я вез с собой. Они хотели отобрать у меня в Довере — говорят, слишком много, но я сказал: «Я думал, Англия позволит мне курить сигареты моей родной страны». И таможенник засмеялся и пометил каждую пачку. Я слышал, он сказал человеку рядом с ним: «У парня тоска по родине».
Эйлин сняла крышку с машинки, но в этот момент высокий ясный голос внизу спросил у хозяйки, дома ли мисс Шелли. Эйлин метнулась к двери и повернула ключ в замке. Невидимый посетитель поднялся по лестнице и стал стучать в дверь снова и снова, пробовал между стуком ручку двери и, наконец, сдался и стал медленно спускаться вниз. Даже услышав стук каблуков по тротуару на улице, двое в комнате отважились заговорить только вполголоса. В комнате стало темнеть, и перед тем как сесть к столу и заправить лист бумаги в машинку, Эйлин зажгла газ. В правом верхнем углу листа она напечатала адрес мистера Белкина и дату и передвинула каретку, чтобы строчкой ниже напечатать «Уважаемые господа». Но больше в этот день они не печатали[39]. Она встала и оперлась на ручку кресла, в котором сидел Белкин. Тут же он рукой обвил ее талию и прижал к своему твердому бедру. Она почувствовала беглые поцелуи на щеке, но когда повернулась и подставила под поцелуй губы, Белкин отвернулся. «Негигиенично», — сказал он. Эйлин отпрянула, сидя на спинке кресла. Он провел пухлой белой рукой по ее вспыхнувшему лицу и убрал со своего лба волосы.
— В моей стране, — сказал он, — девушки целуются, только если готовы на всё.
Честно говоря, Эйлин в этот момент была не так уж готова на всё — немного подготовительных действий, думала она, не помешало бы, — но она не могла допустить, чтобы он усомнился в искренности ее чувств, и упала в его объятья. Всё, как оказалось, было не так уж и много, но что-то не позволило ей выказать свое разочарование. Ей так и не удалось убедить его поцеловать ее «по-настоящему». Даже самые целомудренные романы заканчивались словами «их уста встретились», и Эйлин вполне невинно осведомилась, почему ему это так не нравится.
— Нет, нравится, — успокоил он ее, — но это негигиенично. — И добавил с разрушительной натуралистичностью: — И потом, я не могу дышать только носом. Наверное, у меня миндалины.
— Надо их удалить, — сказала Эйлин.
И все же она не могла смеяться над ним, как она потешалась раньше над многими молодыми людьми по куда более пустячным поводам. В нем были теплота и надежность, в которых она так нуждалась.
Когда ее возлюбленный ушел, Эйлин спустилась по деревянной лестнице запереть за ним дверь, но прелесть ночи поманила ее выйти из дому. Под огромной луной дома и мостовые казались белыми, а листья Populus alba tremula парили над чернильным озером, созданным их собственной тенью на мостовой. Легкий ветерок прошелестел сквозь листву и взъерошил короткие волосы на висках Эйлин. Она зашла в сарай, чтобы умыться из крана ледяной водой, прежде чем подняться в свою комнату. Она не ощущала восторга, но на нее, казалось, снизошло великое спокойствие, и она легла в постель и проспала девять часов.
Первое, что увидела Эйлин, раскрыв глаза, была портативная пишущая машинка мистера Белкина. «Ему придется вернуться за ней», — сказала она себе, бессознательно выдав страх от мысли, что он никогда не вернется. Не говорила ли ей мама, что для девушки поистине роковой поступок отдать все до брака? Большую часть дня она провела у окна, а к восьми часам вечера стала строить планы, как вернуть Белкину его машинку. Она как раз размышляла, будет ли лучше снять чехол и положить внутрь полное достоинства письмо или послать мистера Ламберта отнести машинку по адресу Белкина и вручить ему ее, не говоря ни слова, когда услышала легкие шаги на лестнице и осторожный стук в дверь.
Мистер Белкин с обычной своей серьезной вежливостью поздоровался и поцеловал ей руку, что она сочла очень милым: до сих пор никто не целовал ей рук. Первые его слова, после того как он повесил пальто и шляпу и уселся у камина, были:
— Прошлой ночью по моим следам шли до самого дома.
Эйлин была поражена.
— Неужели Беатрис?
— О, нет, нет!
— Ну так уж, конечно, и не полиция!
Он лучезарно улыбнулся.
— Собака! Маленькая беленькая собачка! Она шла за мной всю дорогу до твоего дома, а когда я выходил от тебя, она ждала меня на углу. Я думаю, она, как я, — у нее нет дома.
Эйлин подошла к нему и положила голову на плечо, счастливая от гигиенических поцелуев, которые осыпали ее щеку.
— Ты храбрая девушка, — пробормотал он. — Ты доверилась чужаку, иностранцу. Мне нравится. Ты не пожалеешь. Мне доверено много денег, жизни многих товарищей, и я никого не подвел. Со мной ты будешь в безопасности.
— С тобой я чувствую себя защищенной, — сказала Эйлин. — Не знаю почему.
— Со мной ты всегда будешь в безопасности, — повторил он, — но когда прозвучит набат Революции, я должен буду пойти за ним, где бы я ни был, даже если мне придется покинуть тебя.
— Я пойду за тобой. И никто из нас не покинет друг друга.
— Ты станешь революционеркой? — улыбнулся он.
— Тебе придется меня научить, — ответила Эйлин.
