Сахарские новеллы - Сань-мао
В лице его не было гнева. Он приподнял обожженные руки, посмотрел сначала на одну, потом на другую. Из глаз его потекли слезы. Ни слова не говоря, он бросился к двери и скрылся в ночной темноте.
– Думаешь, он понял, что его обманывают? – тихо спросил Хосе.
– Он с самого начала прекрасно все знал, но не позволял себе в это поверить. Разве можно спасти кого-то, кто сам не желает спасения… – Я хорошо понимала его чувства.
– Саида его прямо околдовала, – сказал Хосе.
– Саида околдовала его не тем, что утолила его страсть. Она олицетворяет для него все, чего ему так не хватает в жизни. Он мечтал о любви, о сочувствии, о семье, о ласке. Когда робкий и одинокий молодой человек находит любовь, пусть даже фальшивую, он, конечно, будет держаться за нее до последнего, наперекор всему.
Хосе молчал. Погасив свет, он долго сидел в темноте.
Мы думали, что Сейлум больше не придет, но на следующий день он появился снова. Я сменила ему повязки на руках.
– Ну вот! Сегодня печь хлеб будет уже не больно. Через несколько дней совсем заживет.
Сейлум был спокоен и немногословен. Уходя, он как будто хотел что-то сказать, но, видно, так и не решился. Уже подойдя к двери, он вдруг обернулся и произнес:
– Спасибо.
Было в этом что-то настораживающее. Но я ответила небрежным тоном:
– Да ладно тебе. Хватит сходить с ума. Иди, а то на работу опоздаешь.
И тут он улыбнулся мне странной улыбкой. Я закрыла за ним дверь, и сердце у меня защемило. Что-то явно было не так. Сейлум никогда прежде не улыбался!
На третий день рано утром я пошла выбрасывать мусор. Открыла дверь и увидела подходивших к дому двоих полицейских.
– Простите, вы сеньора Кэро?
– Да, а в чем дело? – И подумала про себя: ну все, Сейлум умер.
– Вам знаком человек по имени Сейлум Хамид?
– Это наш друг, – тихо сказала я.
– Не знаете, где он может быть?
– Что значит – «где он может быть»? – переспросила я.
– Вчера вечером он похитил деньги из магазина своего брата и выручку из пекарни, после чего скрылся.
– Ох…
Не думала я, что Сейлум решится на такое.
– Может быть, он в последнее время упоминал о чем-то необычном, например что хочет куда-то поехать? – спросил полицейский.
– Нет. Если вы с ним знакомы, то должны знать: Сейлум крайне немногословен.
Проводив полицейских, я закрыла дверь и пошла еще немного поспать.
– И как он мог решиться уехать из пустыни? Ведь здесь его корни, – сказал Хосе за ужином.
– В любом случае, вернуться он уже не сможет. Его повсюду ищут.
После ужина мы сидели на крыше. Ночь стояла безветренная. Хосе попросил меня зажечь лампу. Как только она загорелась, к свету устремился рой мотыльков. Мы смотрели, как они вьются вокруг лампы, словно она – цель и смысл их существования.
– О чем ты думаешь? – спросил Хосе.
– Я думаю о том, что мгновение, когда мотылек летит на огонь, – самое счастливое в его жизни.
Соседи
Мои соседи-сахрави на вид чумазы и неряшливы. Испачканная одежда и неприятный запах создают у людей впечатление, будто они имеют дело с нищими и жалкими людьми. А на деле каждая семья в нашей округе получает от испанского правительства денежную помощь, у людей есть работа и дополнительный заработок: кто-то сдает комнаты европейцам, кто-то держит коз, а кто-то открыл в поселке магазин и получает неплохой и стабильный доход. Сами местные говорят, что в Эль-Аюне живут только сахрави, крепко стоящие на ногах.
В прошлом году, в первые месяцы жизни в Сахаре, я еще не была замужем и часто выезжала путешествовать по пустыне. Каждый раз я возвращалась домой ободранная до нитки, как после налета грабителей. Нищие жители пустыни даже колышки от палатки готовы были у меня утащить; о носильных вещах и говорить нечего.
Поселившись на улице, носившей имя «Золотая река», я узнала, что наши соседи считаются в пустыне людьми зажиточными, и, признаюсь, была обрадована: мне рисовались радужные перспективы соседства с богачами.
Во всем, что произошло после, я, конечно, сама виновата.
Как-то раз соседская семья пригласила нас на чай. Едва мы переступили порог, как на наши башмаки налип козий помет, а мою длинную юбку обслюнявил сынишка Хамди. На следующий день я принялась обучать дочерей Хамди мыть пол шваброй и развешивать циновки на солнце. Стоит ли говорить, что и ведро, и стиральный порошок, и швабру, да и воду дала им я.
Отношения между соседями здесь самые что ни на есть задушевные, и мои ведро со шваброй ходили по рукам до самого вечера. Но это ладно, ведь в конце концов мне их все же вернули.
Не успела я обжиться на улице Золотой реки, как к моей двери, на которой и таблички-то с номером не было, начали сходиться соседи со всей округи.
Двери моего дома были открыты, когда я раздавала лекарства, но в остальное время я избегала избыточного общения. «Благородный муж в общении пресен, как вода…»[9] – я всегда придерживалась этой истины.
С некоторых пор, однако, жилище мое превратилось в проходной двор. Едва я приоткрывала дверь, как в дом врывалась толпа женщин и детей. От пытливых глаз соседей не ускользала ни единая мелочь из нашей жизни и обихода.
Мы с Хосе люди не жадные, к людям относимся с радушием, и постепенно соседи приучились в полной мере пользоваться этой нашей слабостью.
Каждый день начиная чуть ли не с девяти утра в доме непрерывно толпились дети, требовавшие наших вещей.
– Брат прислал меня за лампочкой.
– Мама велела взять у вас луковицу.
– Отцу срочно нужна бутылка бензина.
– Дайте нам ваты.
– Дайте фен.
– Одолжите сестре утюг.
– Мне нужны гвозди и немного проволоки.
Каких только вещей они не требовали! Самое ужасное, что все эти вещи у нас были. Не дашь – будешь потом корить себя за жадность, а дашь – обратно, конечно, уже не получишь.
– До чего назойливый народ. В поселке ведь все продается, – то и дело повторял Хосе. Но стоило на пороге появиться очередному маленькому разбойнику, как он тут же все ему отдавал.
И – уж не знаю, когда это началось, – соседские детишки принялись
