Византийский двор - Петр Немировский
Влад смотрел на друзей, их лица были уже хорошо различимы привыкшим к темноте глазам. Он чувствовал, что они все – из одного источника, что жизнь по какой-то своей прихоти свела их однажды, соединила. И эта связь не может так легко прерваться, есть что-то выше и сильнее наших желаний и наших поступков... – Вот, батя, и Влад к тебе пришел, видишь. Ты в нем не ошибся... Ах, да, блин! – Юрка вдруг хлопнул себя по лбу, едва не пролив водку из стакана. – Тебе же батя книги оставил, пять томов этого, как его... Норова. Ты когда-то им зачитывался. Заберешь их у меня. Мы же еще с тобой увидимся?
– Конечно.
Они выпили водку. Юрка поправил в банке поставленные цветы. Погладил рукой гранитный камень, сбросил с ребра какой-то прилипший комочек. Вдруг прижал руки к своему лицу и стал тихо вздрагивать.
– Юрчик, Юрчик, не надо, не надо, брат, – Сашка стал хлопать его по плечу.
Влад тоже подошел, обнял Юрку с другой стороны.
– Да, да... Жизнь наша, видите, как бежит, – сказал Сашка.
Юрка отнял руки от своего лица. Глубоко и свободно вздохнул, как будто сейчас что-то решил для себя. Наконец разрешил что-то важное, мучительно лежавшее на его сердце долгие годы.
Повернулся к Владу и вдруг обнял его. Так сильно обнял, стиснул, словно хотел раздавить в объятиях…
Глава 11
Влад с Матвеем остановились возле дома на Андреевском спуске под номером 13. Влад сказал, что в этом доме сто лет назад жил Мастер, написавший немало замечательных романов.
Жаль, что Матвей имени этого писателя-Мастера не запомнил, потому что его внимание в тот момент отвлек черный кот, вынырнувший из раскрытого окна того дома под номером 13. Кот прыгнул на водосточную трубу.
– Мр-ря-у! – и к самым ногам Матвея.
– Бегемот! Папа, смотри, наш Бегемот! – воскликнул Матвей.
И вправду, этот кот был поразительно похож на чикагского, бездомного, которого Матвей кормил по утрам рыбками. У него тоже было белое пятнышко на передней правой лапке и белый элегантный галстук на груди. Приблизительно тех же размеров, что и чикагский Бегемот. Только тот, чикагский, хоть и бездомный, все же был толстоват и немного ленив, а этот, киевский, худощав, подвижен и, кажется, очень дерзок.
Кот увязался за ними и шел следом по всему Андреевскому. Потом они с папой сидели в открытом кафе. Матвей кормил нового Бегемота кусочками котлетой из гамбургера.
Папа спрашивал, не скучает ли Матвей по дому, по маме. Сказал, что осталось два дня «памолвничества» – и домой, в Чикаго.
Матвей гладил кота. Кот, когда на его спину легла ладонь ребенка, выгнулся весь, вытянул шею и заурчал: мр-р... мр-р... Один глаз у него был зеленый, а другой – чуточку синеватый. Он явно блаженствовал, и по всему было видно, что с Матвеем расставаться не собирается.
Все-таки, как бы ни был забавен кот, сердце Матвея обливалось кровью. В своем воображении он видел гору, на вершине которой стоит красивое, как дворец, рок-кафе. И на эту гору с грозным рычанием ползет чудовищный экскаватор с опущенным железным ковшом. Густой едкий дым вылетает из его выхлопных труб...
Сидя на корточках, Матвей гладил пушистое брюшко кота. В голове его вдруг начало мутиться – то ли от усталости, то ли от дыма воображаемого экскаватора, то ли из-за перемены погоды, – вокруг стало пасмурно и очень душно. До уха Матвея отовсюду доносились непонятные слова: «отож», «гнидаянык», «трэнд-брэнд», «во бля»...
Кот вдруг выпустил когти и царапнул так, что на руке Матвея протянулась красная полоска и выступила капелька крови...
«...Дерзкий Кот потом вскочил на лапы и широко разинул пасть, показав острые клыки. В считанные секунды он вырос до человеческих размеров.
– О`кей! Бежим! – решительно промолвил Матвей и ринулся следом за Котом.
Джинсы оказались слишком тяжелыми для бега по столь гористому городу. Матвей не видел ничего перед собой: ни машин, ни троллейбусов, ни супермаркетов. Ничего, кроме черного хвоста Кота, несущегося по дороге.
Где-то далеко, в посеревшем небе, сверкнули молнии, и через несколько мгновений над городом ударили сильные раскаты. Ветер задул сильнее, закачались голые ветки деревьев, с земли в воздух взметнулись листья.
Запыхавшись, Матвей добежал до каменных стен с деревянными воротами. Стены возле ворот были покрыты фресками святых мужей в черных рясах. Ворота, однако, были закрыты, и вокруг – никого.
Досадливо Матвей посмотрел, нельзя ли как-то пробраться внутрь, но монастырские стены были слишком высоки для него.
А Кот приблизился к воротам и жалобно замяукал. Потом жестом подозвал Матвея. Подтянув штаны, Матвей подошел к воротам и потянул на себя железное кольцо.
О чудо! – одна створка с веселым скрипом отворилась. Кот юркнул в образовавшуюся щель, за ним и Матвей.
Здесь, в монастыре, провожатые ему уже не были нужны. В Лавре он знал все. Зря, что ли, мама столько раз читала ему перед сном Киево-Печерский патерик? А с папой вчера спускались в пещеры – в Ближние, к Антонию, и Дальние, к Феодосию.
Миновав высоченную колокольню, верхушку которой Матвей так и не увидел, сколько ни задирал голову вверх, подошел к небольшой кирпичной арке под крестом.
Кот все это время бежал рядом. Но, оказавшись перед этой аркой, вдруг ощетинился, стал пускать искры из глаз, поднял хвост трубой. Затем обиженно помяукал и, отойдя в сторонку, улегся на земле.
...Темно в пещерах, сыро, страшно. Матвей спускался по ступенькам ниже, ниже. Ни звука, только глухое эхо его шагов бежало впереди него в подземных лабиринтах.
Но вот, из глубины круто спускающегося тоннеля стал сочиться слабый свет. Матвей направился туда.
– Здравствуй, чадо, – раздался вдруг мужской голос.
– Здравствуйте, – ответил Матвей, входя в келью, где на вырезанной в земле «скамье» сидел старый черноризец.
Голова его была покрыта черной схимой в белых крестах, длинная седая борода достигала старцу едва ли не до пояса.
В земляную стену вверху был вделан железный крюк, на котором висела зажженная лампада. Перед старцем на столе стояла деревянная уточка с чернилами, лежали какие-то заостренные палочки и толстая книга.
