И горы смотрят сверху - Майя Гельфанд
– Внучок, – почти неслышно сказала она, будто бы в воздух, – не уберегли.
И, обняв почерневшее тельце, зарыдала утробно и безутешно.
Несколько суток Верный был без воды. Не осталось ни одного неповрежденного здания. Погибли люди, околел скот. Город был почти полностью уничтожен. Особо пострадали большие кирпичные дома – гимназия, архиерейский дом с церковью, губернаторский дом. Рухнула соборная колокольня, развалилась Покровская церковь… В горах стоял невероятный грохот, рушились скалы, перегораживая долины, а изменившие свое русло реки заливали дороги, тропы, аулы, стоянки, людей, скот.
А для Ланцбергов наступили долгие годы скитаний по разным углам, по чужим домам.
Глава девятая
Я приходила к своей подопечной рано утром, пока солнце еще не пекло в полную силу. Обычно старуха почти не обращала на меня внимания и развлекала себя самостоятельно: подолгу сидела возле окна, и, вооружившись маленьким зеркальцем и пинцетом, выкорчевывала темные волоски, растущие на подбородке, пропалывала все еще густые брови, даже пыталась выдавливать несуществующие угри. Тут уж я не выдерживала и забирала у нее из рук оружие, после чего она, конечно, страшно на меня обижалась. Иногда она смотрела телевизор, после чего особо важные факты записывала в свою записную книжку. Например, такие: «Андропов – настоящая фамилия Файнштейн». Или «Кассандра – незаконная дочь Педро Луиджи».
Однажды она спросила меня:
– А что такое «эвтаназия»?
Я на секунду замерла.
– А вам зачем?
– Просто интересно. А по телевизору все говорят: эвтаназия, эвтаназия. А что это?
– Это когда человеку по его просьбе делают смертельный укол.
– Это как самоубийство, что ли?
– Ну да. Только гуманное.
Она надолго задумалась.
– Нет, я бы так не хотела, – сказала она наконец.
Мне была неприятна эта тема, и я ответила уклончиво:
– Ну, когда смертельная болезнь… Это чтобы не мучиться.
– Нет, нет. Я бы все равно этого не хотела. Сколько уж судьба отмерила тебе мучений, все надо пережить.
Мы снова замолчали. Я чувствовала неловкость от этих разговоров, попыталась отвлечь ее внимание, но она продолжала:
– Я самоубийц никогда не понимала. Вот честное слово! Ты что думаешь, убивая себя, избавляешься от страданий? Нет. Только эти страдания перейдут на других, и от этого не только больно, но еще и стыдно.
Она снова замолчала и ушла в какой-то свой тайный мир, но через некоторое время вдруг оживилась и произнесла с заговорщицким видом:
– Пойдем, покажу тебе что-то.
Я удивилась: какие могут быть секреты у древней старухи? Но она уже с трудом встала со своего кресла-качалки и проковыляла к двери. Я послушно пошла за ней. Мы вышли из квартиры.
– Нет, только не это! Только не эти ступеньки!
Но старуха не обратила внимания на мои стоны. Она крепко схватилась за поручни и, аккуратно переставляя ноги, стараясь не потерять концентрации, начала опасный спуск. Я смотрела на нее завороженно. Медленно, но уверенно она продвигалась от ступеньки к ступеньке, ни разу не оступившись, не поскользнувшись и не попросив моей помощи. Когда же наконец она опустила ногу на последнюю, пятнадцатую, ступеньку, я не выдержала:
– Так вы умеете спускаться?
Она победоносно взглянула на меня, на губах заиграла лукавая улыбка.
– Почему же вы это скрывали?
– Ты не болтай. А лучше принеси мне ходунки. Без них тяжело.
Я спустила ее ходунки по лестнице, все еще не веря, что старуха самостоятельно проделала этот сложный путь.
– Ну, пошли! – скомандовала она.
Я засеменила за ней, а она неторопливо, но твердо вела меня. Мы обогнули маленький запущенный садик, который был разбит возле дома, прошли по дорожке, выложенной из плоских широких камней, завернули за дом, и я ахнула, увидев маленькую беседку, скрытую в глубине сада, укутанную листвой деревьев и утонувшую в их тени. Здесь с трудом могли уместиться два человека. В беседке стояли столик из бамбука и два стульчика. Кувшин с водой и лимоном и стакан свидетельствовали о том, что здесь часто бывают и поддерживают порядок.
– Это что? – спросила я.
– Это мое укромное место, – объяснила старуха. – Ну, не стесняйся. Садись!
Она уселась на стульчик. Было видно, что здесь она чувствует себя уверенно и спокойно. В этой крохотной беседке, укрытой тенью от изнурительного летнего зноя, огражденной от чужих глаз густой листвой и защищенной от шума городской жизни, она была настоящей хозяйкой.
– Откуда это здесь взялось? – спросила я.
– Я сама себе устроила. Хорошо, правда? – На ее губах, тонких и бескровных, играла настоящая девичья улыбка. В глазах светилась радость. Она была горда собой.
– Правда, хорошо! – Я не смогла сдержать удивления и восхищения.
– Ну, ну, садись! – пригласила она меня.
Я зашла внутрь и уселась на второй стул.
– Ты в карты играть умеешь?
– Нет.
– Ладно, научу.
Она открыла ящичек под столом, вынула оттуда колоду карт – старых, потертых и потрепанных. На них с трудом можно было различить картинки.
– Красные – это черви и бубны. Черные – это трефы и пики. Запомнила?
