М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Мы пьяны…. господинъ храбрый полковникъ…. но мы понимаемъ…. Во хмѣлю душа чутче…. къ правдѣ и благородству…. Позвольте пожать…. руку вашу, храбрый воинъ….

— Ну, хорошо, хорошо, прощайте, идите себѣ скорѣй, пожимая руку Переѣхавшаго, торопливо говорилъ полковникъ.

— И вы…. Homo, humanian est…. Если вы въ нашихъ…. Homo…. ты не тутошній!.. Руку твою человѣкъ и перлъ, хватая руку Могутова, говорилъ Переѣхавшій.

— Пусти, пусти меня! крикнулъ Ахневъ и, толкнувъ Пантюхина такъ, что тотъ далеко отскочилъ въ сторону и еле удержался на ногахъ, пустился бѣжать. Онъ набѣжалъ на столъ, ударился объ него животомъ, отскочилъ отъ него и грянулся на полъ, растянувшись на немъ во всю длину и безсмысленно вытаращивъ глаза въ потолокъ.

— Ай, ай!.. Убился…. Женатый…. Бѣдная жена! жалобно кричалъ Пантюхинъ, схватившись руками за голову и качая ею изъ стороны въ сторону, во не двигаясь подать помощь Ахневу.

— Смирно!.. Піано и адажіо!.. Ратуй ближняго, пантюха плаксивая! кричалъ грозно Переѣхавшій, бросая руку Могутова и устремляясь на помощь Ахневу.

— Кто это? спросилъ полковникъ у буфетчика, когда пьяная компанія, вмѣстѣ съ человѣкомъ, подняла и увела Ахнева, у котораго отъ удара, какъ-будто, прояснилось въ головѣ и походка сдѣлалась болѣе твердой.

— Чиновники, отвѣчалъ недовольно буфетчикъ. Въ нашемъ дѣлѣ нельзя дюже строгимъ на счетъ словъ…. Ежели всякое слово слушать, особливо пьянаго, такъ торговлю — брось, и ходи знай по судамъ….

— Но нельзя же и позволять дѣлать и болтать чертъ знаетъ что! раздражительно, но и конфузливо вмѣстѣ, сказалъ полковникъ.

— А что съ пьянаго взять? Пьяный — малое дитя, уходя сказалъ буфетчикъ. — Ты вотъ словъ этихъ не говоришь, да только на гривенникъ торговать даешь, а свѣчки за газетою на семь копѣекъ спалишь…. А они, вона, чуть не на четыре цѣлковыхъ дали торговать…. А что слово? Тьфу — вотъ и все! и буфетчикъ плюнулъ и растеръ плевокъ ногою, такъ что и слѣда не оставилъ отъ плевка.

— Мнѣ очень пріятно съ вами познакомиться, колодой человѣкъ, обратился полковникъ къ Могутову. — Я отставной полковникъ Митрофанъ Карнѣевичъ Масловъ.

— Очень пріятно. Дворянинъ Гордій Петровичъ Могутовъ.

— Очень пріятно. Разсудительныхъ молодыхъ людей мало. Всегда, положимъ, молодежь была распутна, но теперь молодежь — хуже самаго распутства. Въ каждомъ номерѣ «Московскихъ» читаешь и только удивляешься. Очень, очень пріятно видѣть въ васъ исключеніе. Прошу быть знакомымъ, а сегодня мнѣ пора: шестой годъ минута въ минуту въ одиннадцать часовъ спать ложусь.

Глава V

Сцены и образы ранняго дѣтства вреднаго человѣка. — Разбитый человѣкъ съ чуткою душою, и какъ онъ игралъ на віолончели

Было двѣнадцать часовъ, когда Могутовъ возвращался изъ трактира, и около половины перваго, когда онъ дошелъ до городского сада. Дорога была не близкая, все въ гору, и онъ, идя хотя и не очень скоро, вступивъ въ садъ, захотѣлъ отдохнуть.

— Что за люди? задалъ онъ себѣ вопросъ, когда усѣлся на уединенной скамьѣ по срединѣ главной аллеи, откуда не видно было однообразныхъ желтыхъ домовъ, а видна была луна на синемъ, безоблачномъ небѣ и много было тѣней отъ деревьевъ на землѣ. Одинъ женщину — водку ищетъ и, не находя, дичаетъ; другой — даже и искать не хочетъ, потому бракъ отвергаетъ, а третій пошелъ далѣе всѣхъ: всѣхъ въ Сибирь!.. Не много-ли и такъ уже! Стоитъ-ли и тебя туда посылать?… «Будь ты честенъ, когда жена»…. А примѣръ отца…. и въ умѣ его, нѣтъ, предъ его глазами проносятся сцены его ранняго дѣтства.

Степь земли Войска Донскаго оборвалась широкимъ, извилистымъ оврагомъ, за которымъ мѣстность мало-по-малу переходитъ сперва въ небольшіе пологіе холмы, потомъ — въ горки причудливой формы, потомъ — въ сплошную цѣпь горъ, далеко на горизонтѣ теряющихся въ небѣ. Среди этихъ горъ виднѣется двухъ-вершинный Эльбрусъ, какъ громадная колоссальная масса чего-то синеватаго, дымчатаго, и только ночью, когда взойдетъ луна, онъ, какъ громадная глыба стекла, блѣднѣетъ и поблескиваетъ на горизонтѣ.

Въ извилистомъ оврагѣ раскинулся губернскій городъ С-ль, въ которомъ родился, учился въ гимназіи, и изъ котораго, года четыре назадъ, уѣхалъ въ Петербургъ Могутовъ. На окраинѣ степи, прямо надъ оврагами, противъ города и горъ стоитъ пятиглавый кафедральный соборъ съ высокою колокольнею. Прекрасный видъ съ площади вокругъ собора и разнообразныя картины открываются взору, если смотрѣть съ разныхъ сторонъ собора. На югъ отъ собора идетъ широкая лѣстница съ площадками между ступенекъ, усаженныхъ по сторонамъ стройными тополями; у подножья лѣстницы — небольшая площадка, среди нея — бассейнъ, а на право и на лѣво — длинные, болѣе версты, бульвары изъ акацій и тополей; за бульварами — красивые, каменные, двухъ и трехъ-этажные дома, расположенные параллельно бульварамъ въ нѣсколько длинныхъ и широкихъ улицъ; далѣе — нѣсколько улицъ изъ рядовъ маленькихъ домиковъ, за ними — покатые холмы, потомъ — горы и сплошная цѣпь горъ съ Эльбрусомъ; противъ самой лѣстницы, противъ площадки съ бассейномъ — длинное, выходящее на двѣ улицы, трехъ-этажное зданіе, съ красивенькой башенькой на углу, на темномъ шпилѣ которой блеститъ золотой крестъ, это гимназія. На востокъ — тоже хорошая часть города, съ расположенными въ правильныя улицы домами, хотя дома болѣе деревянные и крыши на нихъ только изрѣдка желѣзныя, а большею частію деревянныя и даже соломенныя, но за то здѣсь много домовъ въ зелени садовъ; но за то среди этой части города видна торговая площадь, базаръ, на которомъ вѣчно копошатся люди. Позади этой части города — тѣ-же холмы и горы, но среди нихъ нѣтъ Эльбруса. На западъ — оврагъ съузился, въ глубинѣ его течетъ небольшая рѣченка, а по обоимъ бокамъ оврага — маленькіе, бѣленькіе, турлучные (изъ глины) домишки, неправильно разбросанные, но каждый домикъ въ зелени садовъ; посреди этихъ садовъ и домиковъ улицы, какъ развѣваемыя вѣтромъ ленты на головѣ красавицы, разбѣгаются въ разныя стороны, перепутываются, вьются около садовъ, взбираются то круто, то полого на гору и теряются въ садахъ. На сѣверъ — громадная площадь, на дальнемъ концѣ которой — сумрачное, съ высокой стѣной, огромное зданіе острога, а по другимъ окраинамъ площади расположены казармы, провіантскіе и коммиссаріатскіе магазины, всевозможныя присутственныя мѣста — все однообразное, длинное, каменное; далѣе за площадью — ровная, безпредѣльная степь.

Два часа. Жаркій день. По небу медленно ходятъ обрывки облачковъ, тѣнь отъ которыхъ также медленно двигается по зелени садовъ, по бѣлымъ домамъ и по сѣрымъ улицамъ и дорогамъ. На площади собора, спрятавшись за уголъ колокольни, противъ изображенія Христа, несущаго крестъ на Голгофу, стоитъ на колѣняхъ гимназистъ лѣтъ десяти. По щекамъ его бѣгутъ слезы, глаза, полные восторженной вѣры, обращены ко Христу, руки сложены одна въ другую на груди и уста тихо произносятъ молитву. О чемъ такъ укромно, такъ горячо молится дитя?

Молю тебя, Христосъ, шепчетъ ребенокъ, — пошли отцу моему денегъ! Пусть онъ, старикъ, придетъ веселый домой! Пусть мать перестанетъ плакать и бранить отца. Пусть отецъ не будетъ до поздней ночи писать, а разскажетъ мнѣ и Васѣ, какъ жили въ старину запорожскіе казаки, какъ они боролись съ врагами твоими, турками; какъ нашъ дядя, молясь Тебѣ, Господи, имѣлъ успѣхъ во всѣхъ дѣлахъ!.. Пусть мать дастъ намъ на ужинъ кислаго молока съ бѣлымъ хлѣбомъ! Вѣдь мы вчера не обѣдали и сегодня не будемъ ничего ѣсть, если Ты, Господи, не пошлешь моему отцу денегъ!.. Я буду молиться Тебѣ, Господи! Я буду поступать по Твоимъ заповѣдямъ! Пошли же, Господи, денегъ моему отцу….

Такъ около часу молится дитя. Но вотъ, завидя идущаго человѣка, оно вскочило на ноги, отерло слезы съ глазъ и щекъ, приняло беззаботный видъ, заложило рученки назадъ и тихой походкой отправилось къ той части города, въ которой турлучные домишки терялись въ зелени садовъ и въ которой нанималъ квартиру Петръ Афанасьевичъ Могутовъ, чиновникъ губернскаго правленія, получавшій двадцать рублей въ мѣсяцъ и имѣвшій жену и пятерыхъ дѣтей.

Опять жаркій день, два часа, и тотъ-же гимназистъ возвращается изъ гимназіи домой, съ улыбающимся лицомъ и поспѣшной, но приличной походкой. Онъ дома, и, полный величія и радости, сообщаетъ отцу, что его приняли на казенный счетъ въ пансіонъ при гимназіи. Онъ будетъ тамъ жить, у него будетъ все платье казенное, онъ будетъ ѣсть казенный обѣдъ, ужинъ, пить казенный чай и имѣть казенныя книги…. Его вся семья поздравляетъ, отецъ плачетъ и цѣлуетъ; мать гладитъ по головкѣ и говоритъ, что теперь и остальной семьѣ будетъ полегче: все однимъ ртомъ будетъ менѣе; три сестры цѣлуютъ его и говорятъ, что Гордюша будетъ красавчикомъ въ сюртукѣ съ краснымъ воротникомъ и золотыми петлицами…. Одинъ только брать Вася, худенькій блондинъ, лѣтъ семи, съ большими голубыми глазами, въ которые, казалось, вылилась вся добрая, пугливая душа мальчика, смотрѣлъ тоскливо.