Аркадий Аверченко - Том 2. Круги по воде
— Да. Я не признаю этих комедий с пустыми выстрелами.
— И ты совершенно прав, — подтвердил Громов. — В кои-то веки соберешься ухлопать человека — и терять такой случай… Правда, Саша?
— Изумительная правда.
Дверь скрипнула. Все обернулись и увидели квартирную хозяйку, с двусмысленной улыбкой кивавшую нам головой.
— Ах, черт возьми! — прошептал Костя, бледнея.
Хозяйка подошла к нему и сделала веселое лицо.
— Ну-с? Обещали сегодня, Константин Петрович.
— В чем дело? — спросил, хмурясь, Громов.
— Да видишь ли… В этом месяце за квартиру плачу я. Моя очередь.
— Ну?
— Ну, вот и больше ничего.
— То есть как же ничего? Вы на сегодня обещали! Неужели, сегодня? Непростительный легкомысленный поступок. Гм… Что это у вас, новая кофточка? Прехорошенькая.
— Новая. Позвольте получить, Константин Петрович.
— Что получить?
— Да деньги же! Пожалуйста, не задерживайте, мне на кухню нужно.
— Хозяйничаете все? Хлопочете? — ласково спросил Костя. — Хе-хе.
— Может, вам разменять нужно? Я пошлю.
— Сколько там с меня?
— 20 рублей,
— Деньги, деньги… — задумчиво прошептал Громов.
— Шесть букв… а какай громадная сила в этом коротеньком словце! Вы читали, Анна Марковна, роман Золя «Деньги»?
— А вы читали когда-нибудь повестку о выселении? — полюбопытствовала хозяйка.
— К сожалению, я до сих пор не мог расширить своего кругозора чтением этих любопытных произведений. Но на досуге, даю вам слово, прочту.
— Хорошо-с! Если вы еще позволяете себе смеяться, я сяду здесь и не сдвинусь с места, пока не получу денег.
— Просто признайтесь, хитрая женщина, что вы соскучились по изысканному обществу. Костя! Стул Анне Марковне.
С мрачным лицом хозяйка уселась у дверей… Тягостная пауза нависла над обществом.
Коломянкин побарабанил пальцами по столу и смущенно обвел взглядом нашу комнату. Потом, в качестве воспитанного человека, начал разговор:
— Сами белили?
— Что такое?
Коломянкин смутился.
— Комнату, говорю, сами белили?
— Да-с! я все сама… День-деньской на ногах, а за это, вместо благодарности, изволите видеть!
Помолчали опять.
— Погодка сегодня разгулялась, — сказал Коломянкин, смотря в окно.
— Это ее дело. А когда человек разгуливается и тратит деньги на пьянство, это, извините-с! Извините-с!
Костя нервно вскочил и подошел ко мне.
— У тебя нет денег?
— У меня? Нет. Громов!
— Ну?
— У тебя нет денег? — спросил я.
— У меня? Нет. Коломянкин!
— Что?
— У тебя нет денег?
— Есть. Сколько нужно? 20? Вот, пожалуйста.
— Господа! — возмутился Костя. — Это черт знает что! Я с Коломянкиным в… таких… отношениях, а он — мне деньги занимает!! Вы не имели права делать этого!
Молча Громов взял у Коломянкина деньги и передал их мне. Я молча взял их и сунул в руку Кости.
Костя простонал, положил деньги на ладонь хозяйки и сказал, указывая ей на дверь:
— Прямо, потом налево.
Громов, растянувшись на кровати, принялся что-то насвистывать.
Противники, избегая встречаться взглядами, смущенно смотрели в окна, а потом Коломянкин неуверенно сказал:
— Александр! Ты позаботишься о том, что нужно? Вот тебе записка к моему знакомому офицеру, у которого есть отличные пистолеты.
— Браво! — сказал я, одеваясь. — Дело начинает налаживаться! По дороге я забегу также в погребальную контору… Костя, ты какие больше предпочитаешь, глазетовые?
— Все равно.
— С кистями?
— Все равно.
Я вышел.
* * *«Знакомый офицер» оказался очень симпатичным человеком. Узнав, что мне нужны пистолеты, он засуетился, достал ящик и, подавая его мне, сказал:
— Для Коломянкина я это сделаю с удовольствием! Вот пистолеты. Прекрасные — за пару плачено полтораста рублей!
А ведь их после дуэли могут конфисковать, — возразил я с искусственным сожалением.
Он омрачился.
— Неужели?
— А что вы думаете! «А, скажут, стреляетесь! Убиваете друг друга!» И отнимут.
Офицер, вздохнув, посмотрел на ящик.
— Знаете, что? — сказал я. — Положитесь на меня. Пистолеты не пропадут. Я эти самые дуэли умею преотлично устраивать. Есть у вас десять рублей?
— Как… десять рублей?
— Очень просто, взаймы. Первого числа возвращу.
Он, вынув кошелек, засуетился снова.
— Вот… У меня все трехрублевки. Ничего, здесь 12 рублей?
— Что уж с вами делать, — снисходительно сказал я. — Давайте! Вы водку пьете?
— Пью. Иногда.
— Вот видите! Командный состав нашей армии всегда приводил меня в восхищение. Одевайтесь, поедем к нам…
— А… пистолеты?
— Мы их забудем здесь. На меня иногда находят припадки непонятной рассеянности. Едем!
Он рассмеялся.
— А вы, видно, рубаха-парень?!
— Совершенно верно. Многие до вас тоже находили у меня поразительное сходство с этой частью туалета.
Мы заехали по дороге в гастрономический магазин и купили вина, водки и закуски.
* * *У Кости был трагический характер. Каждый час, каждую минуту он был кому-нибудь должен, и каждый час, каждую минуту ему приходилось выпутываться из самых тяжелых, критических обстоятельств.
Но занимал он деньги без нашей помощи, а ликвидировал свои запутанные дела, прибегая к живейшему участию: моему и Громова.
Отношений наших это не портило, тем более что Громов признавал Костю:
— Лучшим специалистом по съестному.
Это значило вот что:
Когда мы сидели без копейки денег, не имея ни напитков, ни пропитания, ленивый Костя долго крепился, а потом, махнув рукой, вставал с кровати, ворчал загадочное:
— Обождите!
Натягивал пальто и выходил из комнаты.
Последующие Костины операции усложнялись тем, что водка в бакалейных лавках не продавалась, а в казенных ее отпускали за наличный расчет.
Костя по дороге заходил к соседу по номерам, какому-нибудь обдерганному студенту, и говорил ему крайне обязательно:
— Петров! Я, кстати, иду в лавку. Не купить ли вам четверку табаку?
— Да у меня есть еще немного.
— Тем лучше! Новый табак немного подсохнет. А? Право, куплю.
Студент долго задумчиво глядел в окно, ворочая отяжелевшими от римского права мозгами, и отвечал:
— Пожалуй! Буду вам очень благодарен.
Костя получал 45 копеек и, выйдя, на улицу, непосредственно затем смело входил в дверь бакалейной лавочки на углу.
— Здравствуйте, хозяйка! Позвольте-ка мне фунт колбасы и нарежьте ветчины!
Потом беззаботно опускался на какой-нибудь ящик и, оглядев лавку, сочувственно говорил:
— Магазинчик-то сырой, кажется!
— Какое там сырой! — подхватывала хозяйка. — Прямо со стен вода течет!
Костя омрачался.
— Экие мерзавцы! Им бы только деньги за помещение драть! Небось три шкуры с вас дерет?
— И не говорите! 600 рублей в год.
— 600 рублей? Да ведь он разбойник. Ах, негодяй… 600 рублей… Каково?! Коробочку сардин, сударыня, и десятое яиц.
Рассеянный взгляд Кости падал на ребенка, хныкавшего на руках хозяйки, и с Костей внезапно приключился истеричный припадок любви к измызганному пищавшему малышу.
— Прехорошенький мальчишка! Ваш?
Хозяйка расплывалась в улыбку.
— Девочка. Моя.
— Учится?
— Помилуйте. Ей три года.
— Что вы говорите! Три года — а как… двенадцать. Она, кажется, на вас похожа?
— Носик мой. А глазки папины.
— Совершенно верно. Ах ты, маленький поросеночек! Ну, иди ко мне на руки, а мама пока отрежет три- фунта хлеба и даст четверку табаку. Она уже говорит?
— Да, уже почти все.
— Неслыханно! Это гениальный ребенок. Вырастешь, я тебя за генерала замуж отдам. Хочешь?
Тронутая хозяйка брала счеты и высчитывала, что с Кости приходится 2 рубля 30 копеек.
— Только-то? Детская сумма! Вот что, уважаемая… Вы отметьте сумму в книжечке, — я знаю, у вас есть такая, — а первого числа я уж, как следует, чистоганом! Мы тут же живем, у Щемилина.
Взор хозяйки омрачался, так как Костя был ей лицом совершенно чуждым, но он строил такие забавные гримасы ее дочке и с таким простодушием просил, забирая покупки, «непременно передать поклон мужу», что она молча вздыхала и разворачивала книгу на конторке.
Купив затем на студентовы деньги водки. Костя, торжествующий, возвращался в наши номера, вручал студенту табак и, получив от него теплую благодарность, насыщал принесенным наши вечно пустые желудки.
* * *Когда мы с офицером вошли в нашу квартиру, то нашли четырех человек: Громова, Костю, Коломянкина и Костиного портного, всех — в очень удрученных, скорбных позах.
— Меня интересует, — говорил опечаленный Костя, — почему я обещал вам именно сегодня и почему именно 8 рублей?
