Николай Михин - Повести и рассказы
Друга, конечно, он прозевал. Когда поднялся, долго еще ждал. Потом спросил в кабинете, где Женька долго находился, и ему ответили, что Малышев уже давно ушел. И Колька сразу поехал в моршколу.
Все необходимые документы он собрал за три дня. На работу вышел только для оформления расчета. Потом комиссия. А еще через неделю он был зачислен курсантом в третью учебную группу матросов Ленморшколы Балтийского Государственного морского пароходства.
Во время учебы в мореходной школе Колька чаще жил в Саперной, чем на Даче Долгорукова, дорога выходила немного короче. За год особых впечатлений о Даче Долгорукова не осталось.
22
А потом - бесконечные морские просторы. Первый теплоход - "Кисловодск". Первое плавание, первые впечатления: экзотическая Куба, чистота английских улиц, переход балластом (то есть, без груза) через Атлантику, деревянная Игарка. Город, о котором Колька знал еще в школе из учебника географии, крупнейший лесной порт, выглядел большой, но захудалой деревней. Деревянные улицы и покосившиеся неказистые домики вдоль них. Курить на улицах не разрешалось. По известным причинам. Фотографировать также. По неизвестным причинам.
В местной газете "Коммунист Заполярья" были опубликованы его стихи. Самые первые стихи он опубликовал в газете "Знамя Ленина", когда ездил в отпуск. Потом его публикации все чаще и чаще стали появляться нс страницах бассейновой газеты "Советская Балтика". Писать он не бросил. Море как бы внесло в его творчество свежую поэтическую струю. Поэзия его пропитывалась соленой морской романтикой. Помогали в написании стихов занятия в литературном объединении при ДК Первой Пятилетки, которые он посещал, будучи курсантом мореходной школы. Объединением руководил талантливый поэт Глеб Сергеевич Семенов. Занимался Колька всего один сезон, но получил много. В это время занимались у Семенова такие поэты, как Соснора, Кушнер, Городницкий, Галушко, Кучинский. Приходил на занятия и читал стихи издавший тогда первую книжку Лев
Мочалов. Попал Николай в это ЛИТО таким образом.
Пришел на встречу выпускников вечерней школы. Сразу зашел к Маргарите Николаевне. И в разговоре:
- Я теперь не одна. К нам после института поступил молодой преподаватель русского языка и литературы Саша Кушнер. Он тоже сочиняет стихи, и довольно хорошие.
Маргарита познакомила его с Кушнером, Кушнер с двумя товарищами, выступавшими на вечере встречи со стихами. Один из них был Александр Городницкий. В фойе во время перекура Колька прочитал им несколько своих стихотворений. Нашли, что можно его рекомендовать в их объединение. Дали адрес и время занятий. Плавание эти занятия прервало.
Уходил в первый рейс Николай в нерадостном настроении. Мать положили в онкологическую больницу. Сын навестил ее перед уходом в рейс. Она его благословила. С "Кисловодска" списывались в отпуск сразу несколько моряков. По его просьбе практикант ЛВИМУ кореец Борис Дегай навестил Александру Николаевну в больнице, чем она была очень тронута.
С приходом в Ленинград он шел в свой первый морской отпуск. Целый год он не был дома. Пришли ночью. Ждать до утра - никакого терпения. Таможенный автобус довез моряков до кинотеатра "Москва", где легче сесть на какой-либо последний трамвай. Но таковые уже прошли. А он даже толком не знал, где мать и сестры. Знал, что мать выписалась из больницы, но где она сейчас: в Саперной или на Даче Долгорукова?.. Ни туда, ни туда таксисты везти не соглашались. И поехал он на Лесной, к Науму. У Наума уже спали. Наумова друга встретили радостно, как своего сына. Утром он должен был поехать на судно, оформить отпуск, а затем, заехав на Лесной за вещами - домой. Но куда? Николай попросил Наума зайти после работы ( он все ездил работать на "Прогресс") на Дачу Долгорукова или в ясли, где работала мать, и узнать, куда ему ехать. Но о его приходе просил никому не говорить, узнать все разведывательно. Александру Николаевну Наум нашел в яслях. Не удалось ему, однако, обмануть материнского сердца. Сюрприза у сына не получилось.
Сюрприз получился для него. Когда он из порта прибыл к другу за вещами, все смотрели на него как-то странно, будто с каим ожиданием. Не успел он этого осознать, как сзади, откуда-то из-за занавески выскочила его мать и стала его обнимать, целовать, разглядывать. И, конечно же, плакать. У Бруков отметили его прибытие. Потом молодой моряк с матерью поехали в Саперную. Там, у дедушки с бабушкой находились и Юлька с Ольгой.
Мать рассказала Кольке последние новости о Даче Долгорукова. После отъезда из поселка второго потока переселенцев, жильцов червертого, пятого и шестого бараков переселили в освободившиеся комнаты первого, второго и третьего бараков. А их бараки и оба здания в конце поселка окружили колючей проволокой, переделали все под тюрьму и поселили заключенных с большими сроками. И все стали жить, как зеки. От колючей проволоки их отделяло полтора метра деревянного настила. Дорожка. По этой дорожке люди ходили по своим делам. Укатится мяч у ребенка за проволоку, тот хочет его достать, а охранник с вышки кричит:
- Уберите ребенка!
По ночам часто слышались автоматные очереди. Побеги. Все бараки: и тюрьма, и жилье вольных людей - окружили высоким сплошным частоколом. В нем имелись ворота на случай проезда машин. Ворота охранялись и были почти всегда закрыты. Единственная дырка шириною в две доски была у входа, на конце деревянной дорожки. Яблоновские и корпусовские шутники не раз заколачивали эту дырку досками. Идут люди на работу, а выход забит. Да и сама Дача Долгорукова числилась как спецучреждение, а не как населенный пункт. Баня и прачечная уже не функционировали, но общая система отопления действовала. Квартплату с жильцов не брали, и сама контора на Новгородской улице уже не существовала. Руководство ЛенГЭС торопило строителей со сдачей домов для поселения оставшихся за забором. И так в течении двух лет. Доски полов в бараках прогнили. Стекла окон были выбиты, окна затыкались подушками и одеялами. Люди
уже не расселиться мечтали, а наоборот, съезжались друг к другу для совместного проживания. В одной комнате с Александрой Николаевной и ее дочерьми в третьем бараке проживали еще три девушки. Веселее, экономнее, теплее.
Бывшие зеки из числа жильцов или те, у кого сидели близкие, кидали через забор заключенным запрещенное для передач: водку в мешочках с песком, чай, наркотики в сигаретах или конфетах. Конфликты с охранниками были постоянными.
Рассказывают, может это и брехня, будто в Мариинский Дворец, что на Исаакиевской площади, направлялась делегация из трех человек: многодетная блокадница Тамара, круглогодично не вылезавшая из своих валенок Анна Сегина и молодой, по-модному одетый (для контраста, что ли) Вася Кедык. Вася во время войны подростком был вывезен фашистами из оккупированной Украины и проживал в немецком концлагере довольно продолжительное время. Его речь трудно было представить без "майн либен фрейляйн", "зер гут", "ауфвидерзеен" и других расхожих немецких выражений. На прием к руководству попасть оказалось невозможным. А к "слугам руководства" с большим трудом через одну уборщицу, что провела их запасным ходом, они попали. Хотели узнать о перспективах еще не расселенных жителей Дачи Долгорукова, а узнали, как умеют грубить просителям в высоких соетских инстанциях. Все трое были выдворены оттуда с милицией, так как Сегина уже схватила чернильницу и намеревалась пустить ее в голову грубой чиновницы в доме на Исаакиевской.
Александра Николаевна с дочерьми чаще находились в Саперной. А в комнате оставалась баба Мотя. Много изменений и среди самих жильцов. Умер новый сосед, муж материной подруги Калачев. По пьянке. Умерла Анна Сегина. Попал под поезд (шел из Песочной от больной матери по шпалам) Толя Блинов. Повесился сапожник и гитарист Юрка Малков. Застрелился Чудак. В третьем бараке их комната стала соседней с комнатой Колькиной матери. Чудак пришел с улицы, а мать его смотрела какое-то кино по телику у Калачевых. Чудак пришел хмурый.
- Пойдем домой.
- Сейчас, Гена, приду...
- Иди скорей...
- Ну, Генка, ну, право слово, чудак... Дай кино-то досмотреть.
- А то застрелюсь...
- Ну, иди, иди, сейчас приду.
Генка ушел, а минут через пятнадцать грянул выстрел. Первой прибежала в его комнату из соседней баба Мотя, за ней Генкина мать и другие соседи. Генка полулежал, откинувшись, на диване. Все лицо и грудь были в крови. Здесь же валялось ружье. Правая нога Генки была разута. Он стрелял себе в рот.
Новости были далеко не из приятных. Как люди жили?!. Лично Николай за время работы в пароходстве всего несколько раз ночевал на Даче Долгорукова. Один раз в сплошном окружении женского пола: три жилички, сестры, мать и баба Мотя. Он храпел и сквозь сон слышал, как над ним дружно все смеялись.
- Вот тебе и поэт... Моряк... Ну, почему же так храпит он? Не
