Игорь Ефимов - Новгородский толмач
Огромность города в какой-то мере связана с тем, что дворы в Москве гораздо просторнее, чем в Новгороде или Пскове. Москвичи уверяют, что постройка домов далеко друг от друга ослабляет угрозу распространения пожаров. Не верьте: пожары в Москве свирепствуют еще хуже, чем в северных городах.
Я поначалу не мог понять, почему огонь в русских городах перелетает с улицы на улицу, как их сказочная жар-птица. Ведь искрам, падающим на заснеженную крышу или мокрую бревенчатую стену, не так легко превратиться в огненный язычок. Потом понял: сено! Каждый дом запасает на зиму большое количество сена для лошадей и скота. Достаточно одной искре залететь на сеновал - и дом вспыхивает как факел. Вместо моря зелени получается море огня. Отряды тушителей носятся в дыму по улицам, длинными топорами разбивая загоревшиеся дома, катая бревна по земле. В Москве, говорят, сам великий князь порой скачет посреди ночи на помощь пожарным, хватает топор, лезет в огненные вихри. Но когда я спрашиваю, почему бы не хранить сено во дворе, в виде стогов, местные только пожимают плечами. "У отцов наших и дедов так было заведено, чтобы в доме, под крышей - не нам то менять. Да и разворуют во дворе того и гляди".
Великого князя я видел только один раз, когда псковское посольство было допущено лицезреть его возвращение из поездки в Коломенский монастырь. Копыта его коня оставили ошметки грязи на расстеленном ковре. Право подъехать верхом к дворцовой лестнице принадлежит только великому князю. Всякий, кто попытается нарушить эту прерогативу, будет сурово наказан. Сойдя с коня, князь Иван ласково обратился к псковским послам и назначил им явиться с грамотами и подарками назавтра. Но на самих переговорах я не присутствовал.
Зато посадник Терентий Андреевич взял меня с собой, когда его принимала великая княгиня Софья. Она запомнила его с первой встречи на берегу Чудского озера и обошлась как со старым другом: милостиво приняла подарки от Пскова, доверительно поделилась своими тревогами. Детей у нее еще нет, однако она крепко верит, что Богородица услышит ее молитвы и пошлет ей потомство. Но что действительно раздражает, тяготит, а порой и возмущает ее - это постоянное и назойливое шныряние по Москве посланников, баскаков, собирателей дани из Золотой Орды и их вооруженной свиты.
Оказывается, до недавнего времени у них был свой дом даже в Кремле. Княгиня Софья решила с этим покончить. Она послала дары жене главного монгольского хана Ахмата и письмо, в котором извещала, что во сне ей было видение: Богородица повелела построить церковь на том самом месте, где в Кремле было Ордынское подворье, то есть резиденция непрошеных гостей из Сарая. Княгиня просила уступить ей это место, а взамен взять в два раза больший участок к югу от Москва-реки. Монгольская царица согласилась (при всем своем мусульманстве монголы порой побаиваются Бога христиан и стараются без нужды не гневить Его), и теперь монгольские баскаки переселились в место, именуемое Ордынка.
Но все равно, существующее положение кажется княгине Софье невыносимым. "Доколе мне быть рабыней ханской?" - доверительно шептала она Терентию Андреевичу. Она подбивает своего мужа перестать наконец платить дань монголам. И ни в коем случае не подчиняться их требованиям вернуться к старым обычаям, когда московский князь должен был ездить в Орду на поклон, должен был выходить из города пешком навстречу монгольскому послу, подносить ему кубок с кобыльим молоком и выслушивать чтение ханской грамоты, стоя на коленях.
Князь Иван прислушивается к словам жены. Все же она - живой свидетель того, что может случиться с христианским государем, надеявшимся на прочный мир с магометанами. Но, с другой стороны, страх Москвы перед монголами еще слишком свеж и силен. Примерно сто лет назад русские впервые победили монголов в большой битве. Но уже два года спустя их князь Дмитрий Донской (прадедушка нынешнего князя Ивана) не смог отбить новое нашествие. Монголы вторглись в русские земли, захватили Москву и другие города, перебили и увели в рабство чуть ли не миллион жителей.
Потом наступило для русских некоторое облегчение: с юга в монгольские владения ворвались полчища знаменитого Тамерлана. Да и внутренние раздоры монголов становились все свирепее. Один из великих ханов, Улу Мехмед, был убит собственным сыном, который основал на Волге независимое Казанское ханство. Его братья убежали от отцеубийцы, вступили в союз с московским князем Василием Темным и создали другое независимое ханство с главным городом Касимов. Это Касимское ханство до сих пор остается верным союзником Москвы. Да и другие монгольские царевичи и монгольские отряды все чаще откалываются от Орды и поступают на службу к русским и литовским князьям.
На сегодняшний день, как я понял, особый интерес представляет независомое татаро-монгольское ханство, утвердившееся в Крыму. Его глава, хан Менгли-Гирей, через посредничество богатого еврейского купца Хози Кокоса вступил недавно в переговоры о союзе с московским князем Иваном. Кто еще, кроме еврея, мог бы состряпать союз между христианским государем и мусульманским? Видимо, он правильно подметил, что у этих двоих - общие враги: монгольский хан Ахмат и литовский король Казимир. А ведь ничто так не сближает, как общий враг. Этим летом в Москве побывало огромное посольство Менгли-Гирея, с которым прибыли также сотни купцов, пригнавших сорок тысяч азиатских лошадей на продажу. (Лошади эти невелики, но очень выносливы и хороши для дальних переходов через степи.)
Насколько мне известно, венецианский посол Тревизан сейчас находится в столице Золотой Орды, городе Сарае-Берке, и пытается уговорить хана Ахмата вступить в союз с Венецией против турок. А Менгли-Гирей стал союзником турецкого султана. Таким образом, военное противоборство в далеких донских и волжских степях вдруг может оказать сильное влияние на борьбу, которую христианская Европа должна сегодня вести с турецким нашествием. Именно поэтому я предполагаю внимательно следить за всеми новостями из этих районов и поспешно передавать их Вам.
Еще несколько слов о Крыме. Уже древние греки проложили морской путь к этому полуострову. Потом он был частью Боспорского царства, потом Скифского, хотя прибрежные города долго оставались в руках европейцев. В самом крупном городе Крыма, Феодосии или Кафе, до сих пор существует торговая колония генуэзцев. Но вряд ли ей удастся удержаться там надолго, посреди враждебного мусульманского окружения. Итальянские развалины наслоятся на греческие и боспорские и будут дожидаться, чтобы какие-то неведомые будущие племена пришли откапывать их с такой же жадностью, с какой мы сегодня откапываем развалины Древнего Рима, Неаполя, Афин.
Что еще сказать о Москве? Мне бросилось в глаза, что врут и жульничают здесь гораздо больше и легче, чем в Пскове и Новгороде. Пристав, которому было поручено снабжать псковское посольство всем необходимым, привез нам провонявшую солонину, двух кур, три дюжины яиц и еще какой-то дряни. Не желая портить отношения с княжеским двором, мы не стали жаловаться, а просто прикупили все необходимое у хозяина постоялого двора. На следующий день пристав таскал хозяина за волосы и кричал нам, что все добавочное мы должны закупать только через него. Тут Терентий Андреевич пригрозил ему доложить о его проделках в Посольский приказ и отправил меня с двумя слугами на базар. Но и на базаре нам пришлось быть все время начеку. Можно прямо сказать, что если московский рубль дешевле новгородского в два раза, то слово москвича дешевле слова новгородца раза в четыре.
Псковские послы уехали из Москвы довольные и обнадеженные. Великий князь Иван говорил с ними милостиво, подношение в сто пятьдесят рублей принял, обещал во всем "держать мою вотчину Псков по старине". Но на днях прибыл из Москвы назначенный наместником князь Ярослав Васильевич Оболенский и сразу начал такие нововведения с налогами, что псковичи только охают, кряхтят и не знают уже, кому жаловаться, у кого искать заступы. Алольцев мне сказал, что раздаются даже голоса, чтобы просить покровительства Литвы. Но страшная судьба Новгорода у всех еще слишком свежа в памяти - дальше разговоров литовские планы не идут.
На этом я кончаю затянувшееся послание и еще раз припадаю к стопам Вашего преосвященства с просьбой немедленно сообщать мне любые новости о моем враге, о безбожном и коварном приказчике Досвальде.
Вечно преданный Вам и благодарный,
С. З.
Эстонский дневник
Перечитываю "Божественную комедию". Впервые заметил, что она переполнена птицами. Души в загробном мире проносятся, как ласточки, как голуби, как журавли, как стрижи. Наверное, поэт-изгнанник имел много пустых часов, чтобы смотреть на небеса и провожать глазами птичьи стаи. Они не долетали до его родной Флоренции, но оставались в поэме.
