В. Розанов - Опавшие листья (Короб первый)
* * *
Таня вернулась из классов.
— Веру видела?
Вере нездоровится и осталась дома.
— Как «видела»? Как же я ее увижу, когда ты знаешь, что она дома. Мне:
— Она Веру не видела и пришла без Нади.
— Ну что же. У Нади позднее кончается, и она придет потом.
— Отчего без Нади пришла? Не зашла за ней. Обе бы и пришли вместе, старшая и маленькая.
Надя бежит тут, — умывать руки (перед обедом).
— Да вот Надя. Она дома. И значит, вместе пришли. (Наде:) Вместе ли?
— Вместе.
Успокоилась. И горит. И нет сил. Душа горит, а тело сохнет.
(7 ноября).
От Вильборга (портрет Суворина).
— Пришлю дополнительную смету. Из Казани (письмо читается):
— У Николая…
— Какого "Николая"?
— Сын ее, т. е. матери моей, но от другого мужа.
У Николая есть приемная дочь. И вот плату за учение ее трудно ему вносить, и, может быть, вы поможете?
Да я и «Николая» никогда не видал. Матери его не видал. Приемной же дочери невиданного сына никогда не виденной мною женщины уже совсем не видал, и не знаю, и совсем не понимаю сцепления их имен с моим…
Студент — длинное письмо: пишет, что тяжело обременять отца, "а уроки — Вы знаете, что такое уроки" (не знаю). "Прочел в "Уедин.", что у вас 35 000, поэтому не дадите ли мне 2,5 тысячи на окончание курса?"
Почему "отцу тяжело", а "чужому человеку не тяжело"? И почему не прочел там же, в "Уед.", что у меня "11 человек кормятся около моего труда". Но студенту вообще ни до чего другого, кроме себя, нет дела.
Фамилия нерусская, к счастью. 2 /2 т. не на взнос платы за учение, а чтобы "не обременять отца" едой, комнатой и прочее. Наверное — и удовольствиями.
"Честная молодежь" вообще далеко идет.
(7 ноября).
* * *
Мы проходим не зоологическую фазу существования, а каменную фазу существования.
* * *
Анкета
— Кто самый благородный писатель в современной русской литературе?
Выставился Оль-д-Ор[215] «откуда-то» и сказал:
— Я.
* * *
Русский болтун везде болтается. "Русский болтун" еще не учитанная политиками сила. Между тем она главная в родной истории.
С ней ничего не могут поделать — и никто не может. Он начинает революции и замышляет реакцию. Он созывает рабочих, послал в первую Думу кадетов. Вдруг Россия оказалась не церковной, не царской, не крестьянской, — и не выпивочной, не ухарской: а в белых перчатках и с книжкой "Вестника Европы"[216] под мышкой. Это необыкновенное и почти вселенское чудо совершил просто русский болтун.
Русь молчалива и застенчива, и говорить почти не умеет на этом просторе и разгулялся русский болтун.
* * *
В либерализме есть некоторые удобства, без которых трет плечо. Школ будет много, и мне будет куда отдать сына. И в либеральной школе моего сына не выпорют, а научат легко и хорошо. Сам захвораю: позову просвещенного доктора, который болезнь сердца не смешает с заворотом кишок, как Звягинцев у Петропавловского[217] (+). Таким образ., «прогресс» и «либерализм» есть английский чемодан, в котором "все положено" и "все удобно" и который предпочтительно возьмет в дорогу и не либерал.
Либерал красивее издаст "Войну и мир".
Но либерал никогда не напишет "Войны и мира": и здесь его граница. Либерал "к услугам", но не душа. Душа — именно не либерал, а энтузиазм, вера. Душа — безумие, огонь.
Душа — воин: а ходит пусть "он в сапогах", сшитых либералом. На либерализм мы должны оглядываться и придерживать его надо рукою, как носовой платок. Платок, конечно, нужен: но кто же на него "Богу молится"? "Не любуемая" вещь — он и лежит в заднем кармане, и обладатель не смотрит на него. Так и на либерализм не надо никогда смотреть (сосредоточиваться), но столь же ошибочно ("трет плечо") было бы не допускать его.
Я бы, напр., закрыл все газеты, но дал автономию высшим учебным заведениям, и даже студенчеству — самостоятельность Запорожской сечи. Пусть даже республики устраивают. Русскому царству вообще следовало бы допустить внутри себя 2–3 республики, напр. Вычегодская республика (по реке Вычегде), Рионская республика (по реке Риону, на Кавказе). И Новгород и Псков, "Великие Господа Города" — с вечем. Что за красота "везде губернаторы". Ну их в дыру-Князей бы восстановил: Тверских, Нижегородских, с маленькими полупорфирами и полувенцами. "Русь — раздолье, всего — есть". Конечно, над всем Царь с "секим башка". И пустыни. И степи. Ледовитый океан и (дотянулись бы) Индийский океан (Персидский залив). И прекрасный княжий Совет — с 1/2-венцами и посадниками; и внизу — голытьба Максима Горького. И все прекрасно и полно, как в "Подводном Царстве" у Садко.
Но эта воля и свобода — "пожалуйста, без газет": ибо сведется к управству редакторишек и писателишек. И все даже можно бы либерально: "Каждый редактор да возит на своей спине "Вестник Европы" подписчикам". А по государственной почте "заплатите как за частное письмо, 7 коп. с лота[218]". Я бы сказал демократически: "Почему же солдат, от матери получая письмо, платит 7 коп., а подписчик "Вестн. Европы", богатый человек, получает ему ненужную повестушку об аресте студента по 1/200 коп. за лот?" Так что у меня закрытие периодической печати было бы либерально и филантропично. "Во имя равенства и братства" — это с одной стороны, и "Сам Господь благословил" — это с другой.
* * *
Если бы предложили в Тамбове или Пензе "выбрать излюбленного человека в законодатели", но поставили условием — выбирать только на жаргоне (еврейско-немецкий говор в Литве), то Пенза и выбрала бы еврея. Как? Да очень просто. Русские не смогли бы и не сумели, а наконец, даже и не захотели бы "правильно по закону, т. е. на жаргоне, подать голоса". А сумели бы исполнить это законное требование только 10–15 пензенских башмачников-евреев. Они и выставили бы "народного трибуна в Думу".
Механизм выборов в Думу для русского то же, что жаргон, и "не родясь в Винавера" — не приступишь к нему. Вот отчего выбирают везде "приблизительно Винавера" и "Винавер есть представитель России".
"Коренной ее представитель".
Но Россия даже и не знает "Винавера".
И Россия, в сущности, знать не знает своего "представительства".
Что делать. Ее метод не «бюллетени», "избирательные ящики" и "предвыборная агитация". А другой:
Жребий — "как Бог укажет".
И — потасовка: "чья сила возьмет".
Так и выбирали "на Волховом мосту".[219] Пока Иван III не сказал:
— Будет драться.
И послал Вечевой Колокол[220] куда-то в Тверь и вообще в "места не столь отдаленные".
Не спорю, что это печально. Но ведь вся Русь печальна. "Все русское печально", и тут только разведешь руками, — тоже по-русски.
(выборы в 4-ю Думу;[221] от имеющих право выбирать явилось не более 30 %).
* * *
Грубы люди, ужасающе грубы, — и даже по этому одному, или главным образом по этому — и боль в жизни, столько боли…
(на билете в Славянское Общество;[222] "победы").
* * *
Болит душа о себе, болит о мире, болит о прошлом, будущее… "и не взглянул бы на него".
(там же).
* * *
У Мережковского есть замечательный афоризм: "Пошло то, что пошло"… Нельзя было никогда предполагать, чтобы он оделся в этот афоризм. Но судьба сломила его. Что же такое писатель без читателей? Что такое десятки лет глумления таких господ, как Михайловский, Скабичевский, как Горнфельд (Кранифельд), Иванов-Разумников, и вообще литературных лаптей, сапогов и туфель. И он добровольно и сознательно стал «пошл», чтобы "пойти"…
И «пошел»… Смотрите, он уже сюсюкает и инсинуирует, что Александр I имел "вторую семью". Такой ужас для декадента, ницшеанца и певца "белой дьяволицы".[223] Да, — "нам позволено" иметь любовниц, актрис; но, по Мережковскому, народу "с высот власти" должен быть подаваем пример семейных добродетелей. Мережковский, я думаю, и сам не понимает, выражает ли он в своих инсинуациях злость парижских эмигрантов, или он только жалуется, что вообще Александр I допускал в своей жизни[224] отступления от "Устава духовных консисторий".
И это «пошлое» его — «пошло». Теперь он видный либеральный писатель щедринской Руси, «обличающий» даже недобродетель императоров.
Но Мережковский, при кротких и милых его чертах, никогда не был умен; не был практически, "под ногами", умен.
Все же почему-то издали и в разделении, я жму ему руку. Мало от кого я видел долгие годы непонятную (для меня; дружбу, которая, казалось, даже имела характер любви. Да простит Бог ему грехи; да простит Он мне мои (против него) грехи. А они есть. Он — из немногих людей, которых я необъяснимо почему не мог любить. В нем есть много грусти; но поразительно, что самая грусть его — холодная. Грусть вообще тепла по природе своей, но у Мер-ого она изменила своей природе.
