Алексей Писемский - Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (Брак по страсти)
Прощай, мой друг!
Твоя Barbe Мамилова".
Вскоре за сим письмом в маленьком, но прелестном домике происходила, по крайней мере вначале, самая утешительная, самая отрадная семейная сцена. Это было вечером: Сергей Петрович Хозаров, в бархатном халате, сидел на краю мягкого дивана, на котором полулежала Марья Антоновна, склонив прекрасную головку свою на колени супруга, и дремала. Хозаров тоже полудремал. Одна только Катерина Архиповна бодрствовала и вязала чулок. Страстная мать уже переселилась к молодым и спровадила Антона Федотыча с двумя старшими дочерями в деревню.
- Мари, а Мари! Вставай, друг мой, - сказал Хозаров, которому, видно, наскучило сидеть в положении подушки.
Мари открыла ненадолго глаза, улыбнулась и опять задремала. Хозаров наклонился и поцеловал жену.
- Перестаньте, Сергей Петрович, тормошить ее... что это, какой вы странный! Не дадите успокоиться, - сказала Катерина Архиповна.
- Но что ж такое, мамаша? Я полагаю, что по вечерам спать очень вредно, - возразил Хозаров.
- Как это вы смешно говорите: вредно! Разве вы знаете, в каком она теперь положении; может быть, ей это даже нужно; может быть, этого сама природа требует.
- Мне самому бы, мамаша, встать хотелось.
- Да, вот это справедливее, что вам самому скучно. Ну, это, Сергей Петрович, не большое доказательство любви.
- Помилуйте, Катерина Архиповна, любовь доказывается не в подобных вещах.
- К чему же вы все это говорите так громко?.. Вероятно, чтобы разбудить ее. Я этого, признаюсь, не ожидала от вас, Сергей Петрович!
- Я не знаю, почему вам, мамаша, угодно таким образом перетолковывать мои слова.
- Я не перетолковываю ваших слов, и очень странно, если бы я, мать, стала перетолковывать что бы то ни было... А я все очень хорошо вижу и все очень хорошо понимаю.
- То есть вам угодно видеть и понимать все в дурную сторону.
Катерина Архиповна хотела было возразить, но остановилась, потому что Мари проснулась и села.
- Что ты, друг мой, видела во сне? - сказал Хозаров, беря жену за руку.
- Ничего... снились только премиленькие черные котятки - и пресмешные: я их кормила все молоком, а они не ели.
- Разве ты думала, друг мой, о котятках?
- Нет, сегодня не думала.
- Ты ужасное еще, Мари, дитя, - сказал Хозаров.
- Сам ты дитя! Почему же я дитя?
- Да так, мой друг, ты дитя; но только милое дитя, даже во сне видишь котят; это очень мило и наивно!
- Сами вы наивный. Куда же ты встал?
- Мне, друг мой, надобно съездить в клуб.
- Вот прекрасно... не извольте ездить; я сижу дома, а он поедет в клуб - и я с тобой поеду...
- Друг мой, это не принято.
Катерина Архиповна, слушавшая всю эту сцену с лицом сердитым и неприятным, наконец вмешалась в разговор.
- Я не знаю, Сергей Петрович, как вы поедете в клуб, - жена ваша не так здорова, а вы ее хотите оставить одну... тем более, что она этого не желает.
- Но сами согласитесь, мамаша, что это странно.
- Для вас, может быть, действительно это странно; но что же делать, если она вас любит и желает быть с вами.
- Господи боже мой! Я сам ее люблю; но все-таки могу съездить в клуб.
- Поезжайте!.. Кто же вас удерживает? - сказала, наконец, Мари. - Мне все равно; я и с мамашей буду сидеть.
- Друг мой, нельзя же совершенно отказаться от общества! - возразил Хозаров.
- Поезжай, - сказала Машет и надулась.
- Семьянин, мне кажется, не должен и думать об обществе, - заметила резко Катерина Архиповна. - Кроме того, Сергей Петрович, чтобы ездить по клубам, для этого надобно, мне кажется, иметь деньги, а вы еще не совершенно устроили себя, у вас еще нет и экипажа, который вы даже обещались иметь.
Хозаров ничего не отвечал на этот намек и вышел в залу, по которой начал ходить взад и вперед, задумавшись. Спустя четверть часа к нему вышла Катерина Архиповна.
- Что же вы, Сергей Петрович, оставили вашу жену? Что вы хотите этим показать?
- Помилуйте-с... я дома и, как следует семьянину, не уехал в клуб, отвечал Хозаров.
- Все равно: вы ушли от нее; вы пойдите посмотрите; она почти в истерике от ваших фарсов. Это бесчеловечно, Сергей Петрович... Зачем же вы женились, когда так любите светскую жизнь?
Хозаров ничего не отвечал теще и пошел в гостиную, где действительно нашел жену в слезах.
- Не плачьте, Мари! Что это за ребячество, - сказал он, садясь около нее на диван и обнимая ее.
- А зачем же вы в клуб сбирались? Мне, я думаю, одной скучно, отвечала Мари.
- Ну, не извольте же плакать от всяких пустяков; я не поехал - и довольно; лучше давай в ладошки играть.
Затем молодые начали играть в весьма занимательную игру, которую Сергей Петрович назвал в ладошки; она состояла в том, что оба они первоначально ударяли друг друга правой ладонью в правую и левой в левую; потом правой в левую и левой в правую, и, наконец, снова правой в правую, левой в левую, и так далее.
Такого рода замысловатую игру молодые продолжали около получаса. Марье Антоновне было очень весело. Катерина Архиповна, увидев, что молодые начали заниматься игрою в ладошки, ушла в свою комнату. Хозаров первый покончил играть.
- Ну, довольно! - сказал он.
- Давай, Серж, еще играть.
- Будет, милочка! Мне еще надобно с тобой поговорить о серьезном предмете. Послушай, друг мой! - начал Хозаров с мрачным выражением лица. Катерина Архиповна очень дурно себя ведет в отношении меня: за всю мою вежливость и почтение, которое я оказываю ей на каждом шагу, она говорит мне беспрестанно колкости; да и к тому же, к чему ей мешаться в наши отношения: мы муж и жена; между нами никто не может быть судьею.
- Она на тебя сердится, Серж. Она говорит, что ты обманщик и все неправду сказал, что у тебя есть состояние.
- И это не ее дело, есть ли у меня состояние, или нет; она должна только отдать тебе твое и наградить тебя, как следует, - и больше ничего! Я даже полагаю, что ей гораздо было бы приличнее жить с своим семейством, чем с нами.
- Она говорит, что ни за что этого не сделает; сама будет управлять имением и жить с нами, а нам давать две тысячи в год.
- Вот тебе на!.. Прекрасно... бесподобно... Сама будет твоим имением управлять и нам будет выдавать по копейкам... Надзирательница какая, скажите, пожалуйста! Ты сделай милость, Мари, поговори ей, что это невозможно: я для свадьбы задолжал, и у меня ни копейки уже нет; мне нужны деньги; не без обеда же быть.
- Я уж ей говорила, Серж, по твоей просьбе; она говорит, что все у нас будет; только деньги тебе в руки не хочет давать; она говорит, что ты ветрен еще, в один год все промотаешь.
- О, черт возьми! Опять это не ее дело! Состояние твое - и кончено... Что же, мы так целый век и будем на маменькиных помочах ходить? Ну, у нас будут дети, тебе захочется в театр, в собрание, вздумается сделать вечер: каждый раз ходить и кланяться: "Маменька, сделайте милость, одолжите полтинничек!" Фу, черт возьми! Да из-за чего же? Из-за своего состояния! Ты, Мари, еще молода; ты, может быть, этого не понимаешь, а это будет не жизнь, а какая-то адская мука.
- Что делать, Серж! Она очень рассердилась, что ты состоянием-то своим обманул, и на прошедшей неделе целый день плакала.
- Что ж такое, что я, может быть, и прибавил, или, лучше сказать, что, любя тебя, скрыл, что имение мое расстроено. Катерина Архиповна сама меня обманула чрез Антона Федотыча; он у меня при посторонних людях говорил, что у тебя триста душ, тридцать тысяч, а где они?
- Ай нет, Серж! У меня нет трехсот душ; всего только сто.
- Ну, а денег сколько?
- Денег, я не знаю; тебе мамаша подарила сколько-то?
- Да что она мне подарила? Полторы тысячи; это до тридцати тысяч еще очень далеко. Стало быть, мы все неправы.
- Да тебе кто это, Серж, говорил?.. Папаша?
- Антон Федотыч.
- Ну, вот видишь, он все говорит неправду. Меня сколько он раз маленькую обманывал: пойдет в город куда-нибудь: "Погоди, Мари, говорит, я принесу тебе конфет", - и воротится с пустыми руками. Я уж и знаю, но нарочно и пристану: "Дай, папаша, конфет". - "Забыл", говорит, и все каждый раз забывает, такой смешной!
- Все-таки, Мари, мне ужасно нужны деньги. Сделай милость, поди и попроси для себя у Катерины Архиповны хоть рублей семьсот, - проговорил Хозаров.
- А если она спросит, зачем мне деньги?
- Ах, боже мой, зачем!.. Ну, скажи, что хочешь бедным дать.
- Нет, не поверит! Семьсот рублей бедным, - этого много!
- Да, это правда - неловко. Скажи просто, что ты меня очень любишь и что завтрашний день - мое рождение.
- А разве в самом деле завтра твое рождение?
- Кажется, завтра, - ну, так как в рождение обыкновенно дарят, то и ты скажи, что хочешь подарить мне семьсот рублей; только, смотри, непременно настаивай, чтобы деньгами; вещей мне никаких не надо. Неужели она в этих пустяках откажет!
- Не знаю, Серж; семьсот рублей очень много; мамаша беспрестанно мне говорит, чтобы я берегла деньги, а тут скажет, что тебе на какие-нибудь пустяки дать столько денег.
- Ну, так ты вот как, мой ангел, объясни ей: скажи, что завтрашний день мое рождение и что ты непременно хочешь подарить мне семьсот рублей, потому что я тебе признался в одном срочном долге приятелю, и скажи, что я вот третью ночь глаз не смыкаю. А я тебе скажу прямо, что я действительно имею долг, за который меня, может быть, в тюрьму посадят.
