Алексей Писемский - Взбаламученное море
— Странно! — проговорил Бакланов, пожимая плечами, и потом прибавил довольно громко вслух: — Я не солдат, а вы еще не полковник, чтобы говорить мне ты.
— Не полковник! — произнес Платон Степанович, кидая на него свирепый взгляд.
Стрела была пущена прямо в цель: полковничий чин был для него до самой смерти какою-то неосуществимою мечтой.
— Вы-то это что? Вы-то? — накинулся он на Бирхмана. Правительством взяты, воспитаны, взлелеяны, и вот благодарность!.. Ведь солдат на всю жизнь!.. на всю жизнь! — прибавил он, грозно потрясая рукой.
Он имел привычку — мрачную картину всегда еще больше поразукрасить; но Бирхмана это нисколько, кажется, не пробрало.
— Не знаю, что я против правительства сделал, — проговорил он.
— А, не знаете! — прикрикнул Платон Степанович: — а вейнхандлунг так знаете!
— Вы сами-то пуще ее знаете! — бухнул прямо Бирхман.
— Я знаю… разумеется… — произнес Платон Степанович каким-то странным голосом: улыбка, как он ни старался скрыть, проскользнула по его лицу.
Бакланов в это время опять уже на него наступал.
— Если теперь, Платон Степаныч…
— Ну-с! — отвечал ему тот, совершенно позабыв, что сейчас только запрещал ему говорить.
— Если теперь писатель, — говорил Бакланов: — из которых, например, Иван Андреич Крылов — действительный статский советник, Иван Иванович Дмитриев — тайный советник…
На слова «действительный» и «тайный советник» он нарочно поприударил.
— Ну, ну-с! — торопил его Платон Степанович.
— И тех можно хвалить и порицать, — продолжал Бакланов: — а какую-нибудь танцовщицу, которая умеет только вертеть ногами, нельзя.
— Тут не в танцовщице, судаоь, дело! Тут императорский театр! — крикнул Платон степанович.
— Да ведь императора тут нет! — возразил Бакланов.
— Он невидимо тут присутствует! — порешил Платон Степанович и опять слегка улыбнулся. — Вот соколик-то! — продолжал он, указывая на Ковальского и, по возможности, стараясь сохранить строгий тон: — по театрам ходит, а из греческого единицы получает.
— Да я знаю-с, помилуйте, Платон Степаныч: спросите-с меня, отозвался тот.
— Есть мне когда вас спрашивать! — сказал серьезнейшим образом Платон Степанович и потом вдруг крикнул: — Ермолов!
В дверях появился солдат.
— Вот возьми этого господина, — продолжал он, указывая на одного из медиков: — сведи его в цырульню и остриги его на мой счет. Вот тебе и четвертак! — прибавил он и в самом деле подал солдату четвертак.
— Да как же это-с? — возразил было студент.
— Не прощу! Не прощу! — закричал Платон Степанович, хватая себя за голову и махая руками.
Студент, делать нечего, пошел.
Волосы студенческие были одним из мучительнейших предметов для благородного Платона Степановича: насколько он, по требованию начальства, желал, чтобы они были острижены, настолько студенты не желали их стричь.
— Ну, что мне с вами делать?.. что? — говорил он оставшимся перед ним студентам, как бы в самом деле недоумевая, что ему делать.
— Вы кто такой? — обратился он, тотчас же вслед за тем, к одному черноватому математику.
— Я русин, ваше высокородие, — отвечал тот певучим голосом.
Платону Степановичу ответ такой понравился.
— На чужой стороне, сударь, надобно скромно себя вести! — сказал он ему и снова возвратился к прежней своей мысли.
— Что мне с вами делать! Вы ступайте в карцер на день, на два, на три! — объявил он Бакланову.
— Я пойти пойду хоть на месяц, — отвечал тот, размахивая руками: — а уж свои убеждения имею и всегда буду иметь.
— Свои убеждения! — повторял ему вслед Платон Степанович. — А вы ступайте по домам! — объявил он прочим студентам. — Вам еще хуже будет! Еще!.. Еще!.. — повторял он неоднократно.
Что под этим: «еще хуже будет!» он всегда разумел, для всех обыкновенно оставалось тайной.
— Графу, я полагаю, доложить надо-с, — подошел к нему и сказал сладким голосом суб-инспектор.
— Знаю-с! — отвечал Платон Степанович с досадой и, выйдя на крыльцо, сейчас сел на своего неказистого коня и поехал.
«Свои убеждения, — рассуждал он дорогой почти вслух: — и я бы их имел, да вон тут господин живет!» — и он указал на генерал-губернаторский дом: — «тут другой», — прибавил он и ткнул по воздуху пальцем в ту сторону, где была квартира генерала Перфильева.
— Свои убеждения! — повторил он.
Здесь мы не можем пройти молчаньем: мир праху твоему, добрый человек! Ты любил и понимал юность! Ты был только ее добродушным распекателем, а не губителем!
5
Знай наших!
Через два-три дня назначен был бенефис Санковской. Само небо, как бы покровительствуя заговорщикам, облеклось густыми и непроницаемыми тучами. Фонари тускло светились. На Театральной площади то тут, то там виднелись небольшие кучки студентов.
— К третьему акту, что ли, велено сходиться?
— Да, да! А то, пожалуй, прогонят, — слышалось в одной из них.
— Платон приехал! — объявил, подходя, высокий студент.
— У кого подарок-то? У кого?..
— У Бакланова, разумеется!
— Финкель уже там: у него человек двадцать в райке рассажено.
В театре между тем было немного светлей, чем и на улице. Музыканты играли как-то лениво. Старые декорации «Девы Дуная» чернели закоптелыми массами на плохо освещенной сцене. Одно дерево, долженствовавшее провалиться, вдруг заупрямилось и, когда его стали принуждать к тому, оно совсем распалось на составные части, причем обнаружило свой картонный зад и стоявшего за ним мужика в рубахе, который, к общему удовольствию публики, поспешил убежать за кулисы.
Платон Степанович, действительно бывший в театре и сидевший в первом ряду кресел, пока еще блаженствовал, потому что, сверх даже ожидания его, все было совершенно тихо и благочинно. Помещавшийся в третьем ряду суб-инспектор был тоже спокоен и только по временам с удовольствием взглядывал на начальника.
В последнем акте наконец бенефициантка должна была делать финальное соло, и вдруг из всех дверей, в креслах, стали появляться студенческие сюртуки. Платон Степанович завертелся на месте и едва успевал повертываться туда и сюда.
По среднему проходу, между креслами, прошел Бакланов. Платон Степанович не утерпел и погрозил ему пальцем, но тот сделал вид, как бы этого не заметил.
— Браво! браво! — рявкнула в райке компания Финкеля.
— Браво! браво! — повторили за ним в ложах.
Платон Степанович вскочил на ноги и, повернувшись лицом к публике раскрасневшеюся и потерявшеюся физиономией и беспрестанно повертывая голову точно за разлетавшимися птицами, стал глядеть на раек, на ложи, на кресла, а потом, как будто бы кто-то его кольнул в зад, опять обернулся к сцене. Там Бакланов, перескочив через барьер, отделяющий музыкантов, лез на возвышение к капельмейстеру и что-то такое протягивал в руке к сцене. Бенефициантка в это время раскланивалась перед публикой.
— Это дар наш! примите его в уважение вашего высокого дарования! — проговорил студент.
Бенефициантка приняла, поблагодарила с грациозною улыбкой его и публику и подаренную ей вещь надела на голову. Это был золотой венок, блеснувший небольшими, но настоящими бриллиантами.
— Браво!.. браво!.. bis… — ревели в публике.
Платон Степанович махнул рукой и пошел из театра. К нему подошел суб-инспектор.
— Что прикажете делать-с?
— А что хотите! вы умней меня, — отвечал старик с досадой и ушел.
Суб-инспектор нашел возможным остаться только с распущенными руками и с потупленною головой. В публике между тем неистовство росло: когда занавес упал, к студентам пристала прочая молодежь, и они по крайней мере с полчаса кричали: «Санковскую! Санковскую!.. браво!.. чудо!..»
К этим фразам иногда добавлялась и такая:
— Долой Андреянову, давай нам Санковскую!
По окончании спектакля, в Британии все больше и больше набиралось студентов.
— Каковы канальи! как занавес-то долго не поднимали, когда вызывать ее начали! — говорили одни.
— Раз семь вызывали? — спрашивали с величайшим любопытством не бывшие в театре.
— Восемь! — отвечали им.
— Финкеля в часть взяли!.. с квартальным схватился… стучал уж очень палкой, — сообщил спокойно Бирхман.
— Спасать его! пойдемте спасать! — раздалось несколько голосов.
— Ну его к чорту!.. откупится! — возразили более благоразумные.
Вошел Бакланов.
— А, Бакланов!.. молодец!.. молодец!.. — закричали ему со всех сторон.
— Знай наших! — произнес он самодовльно и, как человек, совершивший немаловажное дело, сел на диван и поспешил вздохнуть посвободнее.
6
Тайная причина горя
Неустанно летит бог времени, пожрал он Водолея, Рыб, Овна, Тельца; с крыльев его слетели уже зефиры, Флора стала убирать деревья и поля зеленью и цветами.
