Леонид Зуров - Иван-да-марья

Она схватила меня за руку, и мы побежали к веранде.

— Как же это так? — спрашивал я.

— Ну, ты, видно, еще не проснулся, — отвечала сестра, — они ходили в город, и там он все сказал и сделал Кире предложение, а она, не думая ни секунды, посмотрев на него, согласилась.

Со слов Зои я мог понять только одно: что они были на Соборной горке, потом в Анастасиевском сквере и что брат привел Киру к маме, все сказал, мама заплакала, этого никто не ожидал, все произошло внезапно, хотя Зоя вчера кое-что и заметила. Ириша позвала ее и сказала, что мама почему-то в слезах, а когда она вбежала, то плакала уже и Кира, плакала и улыбалась, а Ваня целовал мамины руки, и Ириша была в слезах, но только не Зоя.

— Я так была ошеломлена, что бросилась их всех целовать, они и попросили тебя отыскать. Я думала, что ты ушел купаться, но Ириша сказала, что ты отправился в беседку, я туда, а там — никого, начала звать, а ты не откликаешься.

Подбежав с Зоей к веранде, я увидел Киру, а главное — ее глаза, и то, что она была в малороссийском платье и очень бледна, а у мамы в руке был скомканный мокрый платок, и рядом я увидел счастливое лицо брата.

— Поздравь нас, Федя, — сказал он мне, когда я взбежал по ступенькам.

Но я был настолько растерян, что даже не знал, что в таких случаях я должен сказать. Кира же, видя мое лицо, не дав мне и слова сказать, но чувствуя все, что я переживаю, расцеловала меня при всех, не только щеки, но и губы у нее были от слез еще мокрые. Слезы подступили у меня к глазам и готовы были брызнуть, но я сдержался, я не знал, что сказать брату, а он стоял около матери и улыбался.

— Вот так иногда бывает, — сказала мама. — Что же ты, Фединька, ни с Ваней, ни со мной не поздоровался, сегодня ведь мы еще не виделись.

Тут пришел Зазулин, и все спустились в сад, и у мамы были на глазах слезы, а сестра, смеясь, Кире говорила:

— Федя-то растерялся.

— Фединька, — говорила мать. — Федя еще не очнулся.

Я посмотрел на всех. Брат улыбается счастливо, но в то же время смущенно, мама в слезах. Все произошло без меня. Тут мама сказала Зазулину:

— Ну что же, если сердце сердцу сказало, то этому противиться грех.

Надо было видеть Зою. Что с нею происходило! Зоя Кире говорила:

— Вот теперь ты, Кируша, совсем наша, наша.

Она летала, как на крыльях.

Сразу начались хлопоты: во-первых, совещания с мамой и вызванным Зазулиным, у которого лицо раскраснелось.

— Ведь у Вани-то, — сказала мама, — каждый день на счету.

В то же утро брат с Кирой, мамой и Зазулиным отправились к нотариусу, а Зоя, путаясь, с маминых слов объяснила мне:

— Ну да, земля общая у нас, неразделенная, Ваня не хотел, чтобы тогда была выделена его часть.

— Но зачем это все? — твердил я, считая, что это не имеет отношения к чувствам и всему тому, что происходит в сердцах.

— Как зачем? На военной службе существуют такие правила, — со слов мамы и брата объясняла сестра, а она узнала обо всем, когда я через сад бегал к Зазулину, — молодой офицер свободно может жениться, если он уже в капитанском чине, а до капитанского чина нужен реверс.

Этого я не понимал, такого слова не знал, — что за слово.

— Что такое реверс?

И слово какое-то непонятное и иностранное.

— Во всех армиях такие правила, — сказал сестре брат, — и переменить их нельзя, а реверс это или вносят деньгами несколько тысяч, или же надо послать начальнику училища — прямому начальству — бумаги.

Пока брат был с мамой у нотариуса, Зоя с Кирой ожидали их на набережной и волновались, но все прошло благоприятно. Бумага там же была составлена, мать подписалась, и нотариус подпись заверил: что мать имеет землю такую-то и сдает ее исполовщикам, а земля — луга и покосы — приносит такой-то доход, что имеет дом, который оценен на такую-то сумму, и будет сыну помогать, так как есть и его невыделенная часть. Хорошо, что нотариус еще задержался, а мама и купчие крепости, и все старинные планы принесла, и все бумаги.

Все бумаги, заверенные у нотариуса, надо было послать с рапортом, который тут же, у нотариуса, брат и написал и просьбу приложил о разрешении вступить в брак, и тут же написал письмо друзьям. Надо было сразу отнести все на почту, они встретились на набережной, и все отправили в Москву, и Кира отцу написала письмо, раскрасневшаяся и взволнованная, а Зоя несколько раз бросалась ее целовать, и Кира была смущена.

У нас в саду был недовольный Толя. Никого не найдя, кроме Ириши, а она ему сказала на кухне — ушли в город по делам, он вышел недовольный, увидел нас и был неприятно удивлен, что мы все такие радостные.

Зоя сказала, что маме с Зазулиным надо было составлять какие-то бумаги, а мы отправились гулять и завтрак пропустили.

— Стол накрыт, Ириша одна, первый раз так — прихожу, никого нет. Третьего дня вы просто меня подвели, я ждал вас у кассы и чуть не опоздал к первому акту, вчера явился, — вы на Череху уехали, но Прасковья Васильевна была дома, а сегодня — дом пуст.

— Ни слова не говори, — шепнула Зоя, — до тех пор, пока Ваня не получит разрешения, никому больше не скажем.

— Хорошо, — сказал я.

Лада играла с нами, и с Кирой, и со мной, и била по сапогам брата рыжим хвостом, и тыкалась мокрым холодным носом, и крутилась меж нами. В обед все были взволнованы, разгорячены, и Лада забралась под стол и клала морду мне на колени, просила и переходила то к одним, то к другим, Толе мы предоставили возможность вдоволь поговорить, и он разглагольствовал, в то время как мы переглядывались, и у мамы было взволнованное лицо и в то же время печальное, у Киры то и дело горели щеки, а Зое не сиделось. Мы должны были говорить за столом о чем угодно, но только не о том, о чем нам бы хотелось, и у всех блистали глаза, и брат был взволнован, выдержан, предупредителен, и они сидели за столом не рядом, а Зоя сияла больше Киры.

Тут и Зазулин пришел, и Зоя, сорвавшись, выбежала ему навстречу — предупредить, чтобы при Толе он не проговорился. Тут же нам всем дали по рюмке токайского, и мама выпила, а Толя, приподнявшись, поздравил брата с приездом, брат поцеловал мамину руку, а потом посмотрел на Киру. Мы с нею чокались первый раз, и такой румянец залил ее щеки, счастливый и открытый румянец смущения и радости, и такая она была прелесть, даже лучше еще, чем на жнивье среди баб вчера, а Ириша смотрела издали на нас и показала смеющимися глазами на ухаживавшего за Кирой умного Толю, который, видя, что все его хорошо слушают, оказался на этот раз исключительно красноречив.

Брат слушал его, сиял, и его спокойная и чистая, я бы сказал, твердость и выдержка нравились мне, и в то же время все меня тайно смущало: и как во время рассказов Толи вспыхивало Кирино лицо румянцем, когда брат смотрел, улыбаясь, на нее, и как необыкновенно была взволнована Зоя.

А Зазулин маму спрашивал:

— Так значит, Прасковья Васильевна, сегодня все вами сделано?

— Как же, надо было торопиться, время-то какое горячее.

— В добрый час, в добрый час.

— Вы чем же сегодня заняты были? — спросил Толя.

— Да надо было к нотариусу зайти.

Тут Зазулин спросил его об отце, которого он знал, когда Толя был гимназистом.

Я все еще не мог привыкнуть к тому, что изменило нашу жизнь, потому что это случилось так неожиданно для всех нас, к радости Зои и к моему горю, я не мог представить, как же так — они вчера утром впервые говорили, а уже, словно разбуженный, по-новому зажил и без того оживленный наш дом.

Я спрашивал Зою:

— Где Кира?

— Да они с Ваней в саду, в беседке, где же им быть. Ну, что ты носишься по дому как угорелый. Чуть с ног не сбил, даже испугал меня. Пожалуйста, туда не ходи. Оставь их одних.

— Почему?

— Надо ему все объяснять. Удивительно. Они за-ня-ты. Понимаешь? Вот видишь, мама: почему, зачем. Я устала даже. Пожалуйста, объясни ему, мама.

— Где же, Фединька, им быть, — говорила мама, — они пишут письма, и им не надо мешать все обсуждать, а обсудить им многое надо, — медленно говорила мама, сидя в плетенном из ивовых прутьев кресле на веранде, смотрела на Зазулина и просила меня продеть нитку в иголку.

— У тебя глаза-то, Федя, молоденькие.

Мама терпеливо все объясняла:

— Разрешение на брак, наверно, быстро дадут. Слава Богу, земля у нас есть, вот и дом, и сад, и Кира дочь инженера, но и Кира должна получить согласие отца. А как же, Фединька, нельзя без этого, она уже в первом письме попросила отца, чтобы он съездил в Таганрог, где ее крестили, и получил метрику — выписка так называется, Фединька, из церковных книг, о ее рождении. Они вместе написали большое письмо отцу Кириному, в котором она просит дать благословение на брак, да я в то письмо вложила письмецо свое, потому что после того, как Кира к нам приехала, мы с ним в переписке. Хотя мы и знакомы только по письмам, но я ему все отписала.

Я удивлялся, как все сложно и как много нужно хлопотать и сделать, а они писали письма в оплетенной диким виноградником и заросшей старыми кустами жасмина и сирени беседке — там были деревянный круглый, потрескавшийся от времени стол и скамейки, под легко вынимающейся половицей я прятал там наши деревянные мальчишеские мечи с окрашенными рукоятками, сделанные Платошкой из фанеры, и раскрашенные щиты, а теперь под той половицей были спрятаны заветные тетрадь со стихами и мои дневники. И вот там они писали письма, и Лада там же — так к Кире привязалась, что жила в нашем саду у беседки и кухни, где ее Ириша кормила.