Такая вот любовь - Синтия Ньюберри Мартин
– Почему?
– Это неприлично.
Джон Милтон покачал головой.
– Опять вы за свое! Вот чего вы хотите? Чтобы я прилично себя вел?
– Я хочу выйти из этой машины, не прикоснувшись к вам.
– Полагаю, – проговорил Джон Милтон, – вы опять говорите не то, что думаете.
Анджелина отвела взгляд. Затем поставила одну ногу на землю, а когда вставала, то лицом и грудью коснулась его груди. И ощутила то, чего не испытывала уже давным-давно, от чего у нее перехватило дыхание и что проникло в самые потаенные уголки ее тела.
Когда она направилась к трейлеру, Джон Милтон кашлянул.
– Вот теперь ясно, из-за чего весь сыр-бор, – произнес он.
Анджелина не обернулась и не замедлила шаг. Пожалуй, приличия здорово переоценивают. Чувствуя, что Джон Милтон смотрит ей вслед, она летела к трейлеру как на крыльях, не чуя под собой ног. Услышав, что дверца ее машины захлопнулась, она, так и не обернувшись, щелкнула дистанционным ключом.
Глава 23
– Расскажите мне что‑нибудь, чего я не знаю, – попросила Люси.
– Моего мужа уволили, и я устроилась на эту работу не ради денег или чтобы помогать вам или кому‑то еще, а лишь бы уехать из дома, который, как я предполагала, будет пустовать, но теперь там хозяйничает он. Помимо того, по дороге сюда я купила три плитки шоколада.
– Я имела в виду себя. Расскажите мне что‑нибудь, чего я не знаю о себе.
Анджелина улыбнулась: ну конечно, Люси имела в виду себя. Она посмотрела на лежащую перед ней таблицу.
– Что ж, вы родились четвертого января – четвертого числа первого месяца. А я первого апреля – первого числа четвертого месяца. Мы – зеркальные отражения. Это очень классно.
– Я имела в виду – опишите меня, как вы описывали Надин.
– Люси, я ведь не знаю Надин. А вас знаю. – Анджелина оглядела окружавшее их тесное пространство. Карточный столик, футон, кухня, коридорчик, реечные дверцы шкафа, уолмартовские пакеты. Она улыбнулась. – Люси, вы никогда не были замужем, верно?
– Я не так уж давно обзавелась Генриеттой.
– Я ни на что не хотела намекать.
– Каждый раз, пытаясь есть меньше, я ем больше. А замужем я была. Давным-давно. За отцом Джона Милтона. В восьмом номере.
– В восьмом номере?
– Мотеля.
– Какого мотеля?
– «Голубое небо». Он оставлял свои рисунки по всей комнате. Иногда я находила скомканные листки в мусорном ведре. Эти картинки были на красивой, плотной белой бумаге с волнистым краем, потому что он вырывал их из альбома.
– Долго вы были замужем?
– Я всегда хотела сына. Моя мать тоже, но у нее родилась только я. Думаю, она передала это желание по наследству.
– Вы хотели именно мальчика?
– Я планировала назвать его Микеланджело и, как только увидела рисунки, поняла, что это – отец моего будущего сына. – Люси посмотрела в окно. – Именно о сыне я думала, когда мы кувыркались на простынях, которыми я застелила его кровать тем утром и снова поменяла на следующий день. Но в ту ночь, пока я лежала там, чувствуя, что уже зачала мальчика, мне приснился сын, и во сне его звали Джон. Не Микеланджело. Я никогда не спорила со снами и в тот раз тоже не собиралась. – Анджелина сделала глоток из бутылки с водой, которую принесла с собой. – Четыре недели спустя, узнав, что беременна, я попросила его жениться на мне. Он согласился, но сказал, что потом хотел бы развестись. Компромиссное соглашение.
– О, Люси…
– Это было прекрасно. Я получила желаемое. А он ничуть не торопился с разводом. Просто желал убедиться, что я понимаю: развод неизбежен. Мы жили с его матерью, Верой, до тех пор, пока Джону Милтону не исполнился год. Потом разошлись. – Люси потерла виски.
– У вас болит голова?
– Нет, с чего вы взяли?
– Вы потерли виски.
– Кажется, я иногда так делаю. Расскажите мне еще о Надин и Фрэнсисе.
– Просто они всегда вместе. Я бы испытывала клаустрофобию, если бы кто‑то вот так, не оставляя свободного пространства, привязался ко мне.
Люси посмотрела в окно.
– Может, это не так и плохо, – заметила она.
– Вам повезло. Все эти годы вы жили сама по себе, одна.
– Вовсе не одна. Со мной был Джон Милтон.
Трейлер сотряс порыв ветра.
– Мне было семнадцать, – сказала Люси.
– Когда родился Джон Милтон?
– Когда я поняла, чего хочу.
– А сейчас? – спросила Анджелина.
– Сейчас я хочу двигаться как раньше.
До Анджелины донесся шум машин на шоссе.
– Наверное, было бы хорошо, если бы и ко мне кто‑нибудь привязался – пускай даже мужчина в темных носках. Какой‑нибудь Фрэнсис, который считал бы меня восхитительной.
Анджелина заглянула в бархатистые, нежные глаза пациентки – голубые, но не такие яркие, как у Джона Милтона. В ее круглое, одутловатое лицо. На щеках Люси топорщились жесткие седые волоски. У нее были расширенные поры, слизь в уголках маленьких глаз и темные круги под ними, ноздри в козявках. Губы жирно лоснились и, кажется, были измазаны клубничным джемом.
Анджелина подняла руку и протянула палец, чтобы дотронуться до этого красного джема, а дотронувшись, почувствовала на своей щеке шершавый палец Люси.
Глава 24
Час спустя, выходя из машины в своем гараже, Анджелина заметила, что давнишняя темно-синяя пробоина на стене, оказывается, никуда не делась. Всего через несколько дней после того, как Айрис получила права, Анджелина попросила дочь сдать в гараже назад. И Айрис врезалась бампером в стену – удар был такой силы, что она не смогла двинуться ни вперед, ни назад. Ей пришлось вылезать с стороны пассажира, а Анджелине тем же путем забираться на водительское сиденье. После этого дочь, вся в слезах, наблюдала за матерью с порога: той удалось сдвинуть автомобиль на дюйм. В конце концов пришлось им обеим дожидаться с работы Уилла, чтобы тот придумал, как отделить машину от стены с наименьшими повреждениями.
Войдя в дом, Анджелина ощутила запах бекона, но он показался ей не удушливым, как смог, а легким, словно проносящееся мимо облачко. На столе виднелось только одно цветное пятно. У нее на глазах выступили слезы. Может, ей попробовать посидеть минуту над пестрой подложкой, пока это всего лишь подложка – без еды и без Уилла? Но чем ближе она подходила к столу, тем меньше ей нравилась эта идея. Анджелина остановилась, глядя на яркие переплетения ткани, но ей не полегчало, как она надеялась, напротив,
