Мальчик как мальчик - Александр Альбертович Егоров
Ты раскрыл было рот, но я поднял руку, давая понять, что мое выступление еще не закончено:
– Вы оба мне обходитесь слишком дорого, чтобы тратить время на тухлые разборки. Поэтому ты будешь просто играть в спектакле. Завтра и послезавтра, и когда скажу. А потом проваливай на все четыре стороны. Тебе ясно?
Я был великолепен. Я знал, что вся ваша история не стоит ломаного гроша. Ты слишком молод, а Светка не любит щенков, – поэтому месяц-другой – а там любовь пройдет, как говорит Савик Рогозинский, и завянут помидоры, – и все же один злостный червяк грыз мое сердце: не ревность, а разочарование. Я опять оказался прав. Хоть бы раз ошибся.
Но ты этого не понимал. Ты всё пытался исправить дело:
– Сергей. Ну прости. Ты совсем ничего не знаешь. Она тебя любит, и я…
– Иди к черту.
– Я просто сыграл тебя, – выпалил ты вдруг.
Изумленный, я отступил на шаг.
– Я же должен быть как ты. Мы одинаковые. Она сама так сказала, помнишь? Когда я ей читал стихи. «Теперь я понимаю, почему ты его выбрал». Помнишь?
Я молчал. Качаловская пауза затягивалась: ни один из вариантов продолжения никуда не годился. Оставалось сказать тебе правду.
– Не пытайся играть мою роль, – произнес я так сухо, как умел. – В ней нет ничего хорошего.
– Почему?
– Это дрянная роль. В самом конце ты всегда остаешься один.
Ты зажмурился и вытер лоб рукавом. Рукав был испачкан розовым мелком.
– Напрасно я тебя втянул в это дело, – сказал я. – Доигрывать не будем. Я ухожу.
– Сергей, – услышал я за спиной. Я знал, что ты знаешь, что я вот-вот обернусь. И я не обернулся.
В дальнейшем я сдержал слово и не предпринимал ровным счетом ничего. Просто не появлялся в театре до самого окончания гастролей. Не встречался ни с кем и не давал интервью. Гулял один по родному городу, как Булгаков после инъекции морфия. «Белая гвардия, – думал я, – это вовсе не white russians. Это всего лишь бестолковые снежинки на ветру. Снежинки, которые бегут прочь из своего облачного дома и никогда не возвращаются».
Мне вдруг захотелось поскорее увидеть лето.
Я забил на бухгалтерию и вынул из бизнеса свои деньги. На финальном банкете я пожал всем руки и самым ранним рейсом вылетел в Москву. А оттуда – прямо на коралловый риф в Индийском океане.
В окошко гидросамолета я видел безлюдные островки, один другого меньше. Углядев самый крохотный, я спросил о нем летчиков. Смуглые ребята рассмеялись и протянули мне карту, и скоро я знал все, что мне нужно.
Дни напролет я лежал на розовой отмели посреди зеленого моря, под пальмами, прихлебывал белое вино и ни о чем не думал. Вечером за мной приходила местная лодка, остроносая, с керосиновым мотором, и увозила меня на остров. В своем домике на сваях я валился на кровать, как подстреленный; под полом плескалась вода, и сквозь толстое стекло я мог рассматривать рифовых рыбок, синих, желтых и полосатых.
Кто-то посещал меня в моем бунгало, с кем-то я пил шампанское и танцевал на ночной дискотеке, – не помню, как их звали. С кем-то мы восемь часов летели обратно до Москвы, и потом она взяла такси, а я вышел на улицу и закурил (даже не знаю, откуда у меня в кармане оказался женский «vogue»). Меня трясло, и я силился понять, что делать дальше, когда к пандусу, наподобие скорой помощи, подкатил старый белый «кайен».
– С Новым годом, – сказал Петрович. – Вы с ума сошли. Снег идет, а вы в рубашке. Хорошо, я пальто захватил.
– С Новым годом? – не понял я.
Я был трезв и абсолютно спокоен, когда Савелий и Юра приехали ко мне и честно сообщили, что уходят; я не терял присутствия духа и в те дни, когда чмошные юмористы в сговоре с администратором не вернулись с чёса и кинули нас на всю выручку. По факту, мы становились банкротами. Я даже нашел силы обсудить это со Светкой, вот разве что про тебя не упомянул ни разу.
Потому что тебя уже не было. Твой телефон не отвечал, а мнимый полковник Виталий Иваныч смог сообщить только, что ты собрал вещички и съехал, не оставив адреса. «Вот бездельник», – добавил Виталий Иваныч.
Это было неправдой. Ты не бездельничал. По всей Москве уже были развешены громадные биллборды сериала «Доктор Фаст». В странном готическом гриме твое лицо казалось незнакомым. Вампирские зубки чуть заметно обнажались в улыбке. Только сумрачный взгляд неотступно преследовал зрителя: дизайнер знал свое дело.
Портрет дополняли различные слоганы:
о нем не расскажешь родителям
любовь с первого укуса
и, наконец,
это лучше, чем секс!
По всему было видно: запускающая реклама стоила адских денег. Я позвонил приятелю, бизнесмену и меценату, и ощутил на том конце провода презрительно-безмятежное спокойствие.
«Ты же можешь поговорить с его агентом», – посоветовал он мне.
Вот как, подумал я. У тебя уже есть агент.
Сходив к знакомому юристу (для чего пришлось побриться), я понял, что дело дрянь: я не мог рассчитывать не то что на компенсацию, но даже и на дружеский комплимент. Хорошо еще, что никто из моих бывших актеров не вчинил иск о невыплате премиальных.
А самое главное – я, и только я был виноват во всем.
Так тянулись недели. Как-то вечером (я помню, это была пятница) ко мне зашел Савик Рогозинский. Грустно улыбаясь, кинул на стол флешку.
– Монтажная копия, – коротко пояснил он. – Они меня тоже звали. Я не пошел.
Лифт давно увез моего гостя, а я все вертел в руках кусочек китайского металла.
Пошатываясь, поднялся и включил телевизор.
Глава 6. Fast Play
Вначале была темнота.
Затем в этой темноте засветился маленький белый прямоугольник, будто кто-то вытащил из-под подушки телефон. Прямоугольник приблизился, и стало понятно, что это именно и есть экран, и уже можно было прочесть надпись на этом экране:
Привет
Глаза зрителя привыкли к темноте, или просто стало светлее, – но вот показалась и рука, которая держала телефон. Несомненно, рука эта была девичьей – с тонкими пальчиками и длинными ноготками, выкрашенными черным лаком.
Пальцы неуверенно зависли над экраном, и следующие слова сообщения нарисовались как бы сами собой:
Привет ты где
План сменился. Смутно стал виден интерьер – дверь на балкон и окно, скрытое
