Ищите ворона… - Влада Урошевич
— Робер? — спросил он. Затем добавил, весело бросая вызов:
— Можешь угадать, кто тебе звонит?
С другой стороны линии наступила небольшая пауза сомнения.
— Боян?
— Да, это я, — сказал Боян. — На самом деле мой дух, парящий над Парижем, — эктоплазма, легкий фосфоресцирующий туман, не замечаемый никакими современными приборами, но обладающий способностью общаться с чувствительными людьми…
— Хватит болтать, — ответил Робер. — Ты где?
— Мы можем увидеться в «Клини»?
— Как в старые добрые времена? Еду.
Когда Робер появился за стеклянной дверью, Боян помахал ему из угла, в котором сидел. И когда они обнялись, похлопав друг друга по спине, Боян отодвинулся и посмотрел на него.
— Ты точно такой же, как и четыре года назад. Уж не обнаружил ли ты эликсир вечной молодости? Или ты и есть сам граф Сен-Жермен?
— А ты? Нашел пещеру с рукописями святого Климента на берегу — как то бишь? — Охридского озера?
— Нет, но я иду по следу. А ты чем занимаешься? Все еще возишься со своими сумасшедшими из восемнадцатого века — иллюминистами, сведенборговцами, пифагорейцами, теософами… Калиостро, Месмер — что там еще, да, животный магнетизм, переселение душ, аватары…
— Я получил докторскую степень по этой тематике в Сорбонне и теперь консультирую в одном издательстве, которое публикует книги по эзотерике.
— Звучит здорово. Я вижу твою ауру — она очень плотная, вокруг головы — что-то вроде скафандра, какие носят инопланетяне. Зеленого!
Снаружи, за окном кафе, жил своей жизнью парижский день: группа японских туристов с фотоаппаратами на шее остановилась у входа, чтобы изучить цены, два бородатых раввина в черных шляпах на головах были увлечены ученым спором, гимназистки несли стопки тетрадей, перевязав их ремешком, маляры в белых рабочих комбинезонах, явно трудившиеся где-то поблизости, шли обедать в бистро. Прошествовала, двигая бедрами в ритме самбы и поигрывая мышцами, как молодая пантера, длинноногая, вся затянутая в джинсу мулатка.
— Да, в Париже все еще есть красивые девушки, — сказал Боян.
Робер начал что-то объяснять о смешении рас, столкновениях хомо сапиенса и неандертальца в позднем палеолите и миграциях из Африки в Европу в доисторический период, об исчезновении Атлантиды и индуистском понимании Кали-юги, и тут Боян заметил, что за окном медленно проплывает, словно кого-то высматривая, человек, показавшийся ему знакомым. Сначала он подумал, что обознался, но уже в следующий миг понял: человек в белом пиджаке, коричневой рубахе и черном галстуке был Янис Папатеменис, скупщик антиквариата.
Боян схватил газету, лежащую на соседнем столике, как будто желая что-то прочитать, и прикрыл лицо.
Робер, который в этот момент объяснял, что Калиюга — период, длящийся 432 000 лет, после которого наступит конец света, ошеломленно поглядел на газету, а потом на улицу.
— За тобой что, следят?
— Тот тип, который стоит там. Нет, не смотри так прямо. Я его знаю.
— Ты не хочешь, чтобы он тебя видел?
— Лучше бы не видел.
— Хорошо, — сказал Робер, — он уходит. Но у меня сложилось впечатление, что он что-то вынюхивает в воздухе, как охотничья собака, потерявшая след.
Когда Боян опустил газету, грека не было. Опять пришли японцы — теперь с другой стороны, возвращаясь, — и снова стали разглядывать меню у входа, пара мотоциклистов — и она, и он в черных кожаных куртках, украшенных множеством металлических заклепок, со шлемами в руках, три миниатюрные вьетнамки в черных шелковых брюках.
— В какую историю ты попал? — спросил Робер. — Что происходит?
Боян рассказал ему так логично, насколько это было возможно, все, что предшествовало его прибытию в Париж, а затем все, что случилось с ним после прибытия.
— Госпожа де Розалье, — сказал Робер. — Она дочь полковника? Я не знал.
— Ты с ней знаком?
— Да, она… как тебе сказать? Ну, можно считать, что она моя клиентка.
— Клиентка?
— Да, вроде того. Время от времени потомки известных семей, чьи предки в прошлом были членами различных эзотерических сект, ангажируют меня, чтобы я дал им сведения о верованиях, которых придерживались их бабушки и дедушки, о знаниях, которыми они обладали, их месте в иерархии этих тайных обществ. Я изучаю архивы, документы, переписку — и могу им помочь. Они мне понемногу платят. Мадам де Розалье — одна из таких заказчиц. Правда, стала ею лишь недавно. Я все еще работаю над делом ее прабабушки.
Боян был поражен.
— Оказывается, мир действительно маленький.
— Он не маленький, но управляется законами созвучий, — пробормотал Робер. — Помнишь, как у Бодлера:
«… перекликаются звук, запах, форма, цвет,
Глубокий, темный смысл обретшие в слияньи»[1]
Во всяком случае, я схожу с тобой к госпоже де Розалье.
— Ты настоящий друг, — сказал Боян.
— Пустяки. За это ты пригласишь меня в Скопье, я хочу кое-что увидеть.
— Что в Скопье может тебя заинтересовать?
— Гробница раввина Натана Ашкенази, самого верного спутника лжемессии Шабтая Цви. И гробница Паши Йигит-бея, на которой в качестве символа того, что он был знатоком эзотерической науки, выгравирован ключ. Надеюсь, они сохранились?
Боян кивнул, что-то пробормотав, хотя знал, что вскоре после землетрясения и саркофаг еврейского каббалиста, и мемориальная доска первого турецкого правителя Скопье и известного алхимика были переплавлены на металлургическом заводе.
17.
В назначенное время появился Робер в сопровождении темнолицего индуса в тюрбане цвета сухого табачного листа.
— Мукунда, — представился индус. — Мукунда Лал.
У индуса была черная борода, которая придавала его лицу значительность, явно противоречившую веселости больших глаз, со странной настойчивостью смотревших на собеседника.
Македония, — повторил он задумчиво, когда Робер сказал ему, откуда приехал Боян. — Македония… это там, в центре Балкан, верно? Интересно…
Когда они позвонили в дверь госпожи де Розалье, то послышались шаги, как будто кто-то идет открывать, затем шаги удалились в другом направлении, послышались голоса, затем кто-то снова подошел к двери. На миг все стихло.
— Я звонил вчера, — сказал Боян, когда дверь наконец открылась, и в щели, ограниченной дверной цепочкой, показалось лицо молодой японки.
Японка отступила назад, и на ее месте появилось взволнованное лицо пожилой дамы.
— Я думала, что вы придете один, — сказала она с некоторым волнением.
— Это я, — вмешался Робер, — я решил воспользоваться возможностью увидеть вас, и когда мой старый друг Боян… и да, еще и Мукунда, о котором я вам уже говорил.
— О, мой дорогой Робер, как я рада вас видеть! А это, значит, и есть господин Лал…
И вскоре они уже сидели в гостиной госпожи де Розалье с темной мебелью красного дерева, с задернутыми шторами, стенами, увешанными негритянскими масками, маленькими циновками, сплетенными из разноцветного лыка, и бусами из нанизанных ракушек и сушеных фруктов. У одной из масок вместо глаз
