Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер
Стэнли входит в гостиную:
— Ужин гот… Боже! — он бледнеет и закрывает глаза рукой.
Я переключаю канал.
Он выглядывает между пальцев:
— Ты что, правда можешь смотреть такое перед едой?
— Это информативно.
Никогда не понимала, почему большинство людей не выносит смотреть на внутренности человеческого тела. Мы целыми днями носим в себе органы и кровь. Глупо пугаться чего-то столь обыденного.
Он опускает руку, но выглядит все еще бледным.
— Ну, еда готова.
Я прохожу за ним в крошечную кухню. На столе белая скатерть и две мерцающие свечи в серебряных подсвечниках. В центре стола стоит блюдо, накрытое куполом серебряной крышки. Он поднимает крышку.
— Ты приготовил блинчики, — удивленно говорю я.
— Ну я хотел, чтобы тебе точно понравилось. У меня есть пять разных сиропов, — он указывает на пять стеклянных бутылок, выставленных в ряд на столе: клубничный, черничный, карамельный, кленовый и банановый.
Я онемела. Бывают моменты, когда я задумываюсь, может ли он существовать на самом деле, или я его просто выдумала. Но не думаю, что у меня такое богатое воображение.
Улыбка исчезает с его лица:
— Тебе не нравится? Я могу приготовить что-нибудь другое…
— Нет. Все хорошо.
Его плечи расслабляются, и мы садимся за стол.
Блинчики теплые, нежные и сочные.
— Так почему же кролики? — спрашивает он.
Вилка с блином останавливается на полпути к моему рту:
— Что ты имеешь в виду.
— Я имею в виду, что знаю, что ты любишь животных. Но, кажется, кролики занимают тебя больше всего, — он кивает на мою футболку. — Ты уже говорила о них и цитировала «Обитателей холмов» на нашей первой встрече.
Никто раньше не спрашивал меня об этом. Я даже не знаю, какие слова подобрать, чтобы ответить. Я проглатываю кусок блина и говорю:
— Просто они мне нравятся.
— Я перечитывал эту книгу, — говорит он. — Я и забыл, насколько она политизирована. Вся эта история с кроликом-фашистом… генералом Дурманом. Это же метафора на фашистскую Германию?
Я начинаю разрезать блин на шестиугольники.
— Я никогда не думала о ней в политическом ключе. Я воспринимала ее как есть. Это книга о выживании.
Мой нож выскальзывает и ударяется о край тарелки. Я быстро реагирую и сразу же подхватываю его.
— Не переживай ни о чем, слышишь? — говорит он. — Я очень рад, что ты пришла.
Очевидно, моя нервозность выдает себя больше, чем я думала.
— А еще я думаю, что твое прочтение на самом деле гораздо лучше, — добавляет он. — Просто воспринимать вещи как есть. Если все время анализировать, ничего не почувствуешь. Наверное, я слишком много учился литературе.
Вдруг мне приходит в голову, что я даже не знаю, чему он учится. Наши разговоры в Сети всегда были скорее абстрактными, сосредоточенными на чувствах и мыслях, а не на повседневной жизни.
— Это твоя специализация. Ты филолог.
— Журналист. Но сейчас этим сложно заработать, все читают новости онлайн, блоги и все такое. Я думаю перейти на компьютерные технологии и учиться на программиста.
— Тебе нравится писать программы.
— Если честно, то не особо. Это какое-то недалекое занятие. Но у меня неплохо получается, — он пожимает плечами. — Как тебе блины?
— Очень вкусно. Лучше, чем в «Бастерз».
Он весь светится.
После еды я беру в руки свою тарелку, но толком не знаю, что с ней делать. Дома у меня чаще всего готовая еда из закусочной. Из посуды у меня всего несколько пластиковых мисок, которые я просто споласкиваю в раковине. А еще чаще — ставлю в раковину и забываю о них на несколько дней.
— Я займусь посудой, — говорит он. — Не волнуйся. Ты пьешь кофе?
— Кофе был бы кстати.
Он заполняет кофеварку водой. Кофе начинает вариться, я говорю:
— Мне нужно в уборную.
— Первая дверь направо.
Я легко ее нахожу, но, выйдя оттуда, не иду на кухню. Я задерживаюсь в коридоре, глядя на открытую дверь в комнату Стэнли. Я иду к ней. Внутри замечаю, как сломанный самолетик улыбается мне со стола. Я вижу полость, куда должно крепиться крыло. Я беру самолетик в руки и пытаюсь вставить крыло обратно. Но оно не держится.
Нужно просто оставить все как есть. Если я продолжу с ним возиться, то, вероятно, сделаю все только хуже.
Я кладу самолет на место и начинаю разворачиваться, как вдруг замечаю, что нижний ящик в столе немного приоткрыт. Я задерживаюсь взглядом на корешке торчащей из него книги. Я различаю только нижнюю половину букв, образующих название, но есть что-то знакомое в их шрифте. Мой желудок сжимается, словно я смотрю вниз с высокого здания.
Мне нужно выйти из комнаты. Было бы лучше, если бы я смогла.
Вместо этого я цепляюсь пальцами за край ящика и выдвигаю его, чтобы увидеть название целиком: «Полное руководство по синдрому Аспергера».
И там больше одной — там целая стопка книг.
Я беру в руки первую. Кладу ее на стол и достаю другую, потом следующую и еще одну. Они все по одной теме. Я открываю первую попавшуюся:
«Синдром Аспергера — это форма аутизма, характеризующаяся социальными и коммуникационными трудностями, нетипичным использованием языка и навязчивыми интересами…»
Я пролистываю страницы, пальцы оставляют на бумаге едва заметные влажные отпечатки. Некоторые строчки и параграфы выделены или подчеркнуты. Я листаю страницу за страницей, но читать не получается. Мое зрение размыто. Я натыкаюсь на еще один выделенный маркером абзац:
«Одной из самых дисфункциональных характеристик синдрома Аспергера является неспособность к эмпатии. Из-за отсутствия этой фундаментальной черты многие больные остаются без друзей и находятся в изоляции во взрослой жизни.
Люди с синдромом Аспергера могут казаться чрезвычайно замкнутыми из-за своих ограниченных социальных навыков. Установление отношений с таким человеком может потребовать необычайного терпения».
Так вот как он меня видит? Словно сломанную вещь? А это его пособие, которым он руководствуется, чтобы меня починить?
Книга выскальзывает из рук и со стуком падает на пол.
— Элви?
Он стоит в дверном проеме, опираясь на палочку. Затем делает ко мне несколько осторожных шагов:
— С тобой все в порядке?
Моя грудная клетка ноет.
— Мне нужно идти, — я напряженно прохожу мимо него, через дверь, по коридору в гостиную. Я не могу даже взглянуть на него. Кровь пульсирует у меня в глазах.
Стэнли идет за мной:
— Подожди, скажи мне, что случилось? — он преграждает мне путь.
— Мне не нужна твоя жалость, — процеживаю я сквозь сжатые зубы. — А теперь дай мне пройти.
— Неужели ты всерьез думаешь, что такой человек, как я, проводит
