Земля Сахария - Мигель Коссио Вудворд
Да, пришло время менять кожу, сбросить, содрать с себя старую шкуру. Политиканство, тайный скептицизм, неуверенность в себе, грубая шутливость, идеализм, тревога — прочь все это, прочь! Сахарные заводы, объявления «Собакам и неграм купаться запрещено», тоска, сосущая душу… остров сахарного тростника, что плавает на поверхности моря, словно сардинка, ключ к Новому Свету, «прекраснейшая из всех земель, что видели глаза человеческие», как сказал Колумб, утыканная пальмами под палящим солнцем, непростительно богатая и битком набитая голодными, нищими, измученными людьми; остров, окруженный со всех сторон морем, где тысячи и тысячи жителей никогда не видели ни моря, ни песка; эти люди не знают ничего — ни той истории, которой нас учили, ни той, которую от нас скрыли; девятнадцатый век — туземцы, индейцы в солидных сюртуках, гимны и знамена, карибский рай, видение свободного мира, Америка, Бессмертная Америка, источник света, луч свободы, Бессмертная Америка. На Кубе живут создатели бонго[23], мамбо и ча-ча-ча, виртуозы игры на мараке и на гитаре в сопровождении кастаньет, ола! Мачетерос, тореадоры, водуисты и сантерос[24], Николас Гильен, веселый темнокожий народ, пастухи и владельцы сахарных плантаций, консервативные и в то же время свободолюбивые; на этом острове часто в обороте находится много денег, но всегда живется тяжко; все здесь счастливы и довольны (а на сердце кошки скребут). Тропический остров к югу от тропика Рака, над Флоридским проливом, узким здесь и широким там, Юкатанский пролив, Карибское море, а остров-то вовсе не остров, а архипелаг; и Кубинский архипелаг — вовсе не кубинский, здесь командуют иностранцы. Пробковый дуб, бури (в стакане воды), настоящие ураганы, срывавшие крышу с дома, где жил Дарио; на этом острове только два времени года, одинаково голодные, — засуха и дожди; сырой остров, католический, папский, римский. Остров уик-энда, отелей «Ривьера» и «Гавана Хилтон», «Прошу вас делать ставки, сеньоры, прошу делать ставки»; Синдо Гарая и Марии Тересы Веры[25], остров музыки, мараки; розовое дерево, кактусы, хлеб с джемом из гуайабы, шелест пальмовых листьев… Остров, очертаниями напоминающий крокодила; здесь дремлют крокодилы и ловчат ловчилы; время мертво для нас, и мы мертвы для времени; кубинцы называют свою родину «остров», а для американцев это слово звучит иначе — колония; купальные костюмы, ревю, эффектные ритмы, предательство и грязь… Грязный, отсталый, безграмотный остров, безработные и бродяги, в лохмотьях, в струпьях… наша кожа — сплошной струп, мы так и родились, покрытые лишаями, как ястребы; в змеиной коже, в шкуре вьючного осла, в волчьей шкуре… И вот — настало время, мы меняем кожу, сбрасываем ее, как скорпион, вместе с ядом и жалом. И стоим, обновленные, во всей человеческой наготе и дивимся непонятной силе, исходящей от нас самих, единых, дружных. Мечта сроднила нас. Но мы еще не совсем очнулись от страшного кошмара, еще не можем поверить в собственную красоту. Поднявшись в своей чистой наготе, мы отметаем ханжеские обычаи, срываем завесу с глаз, оглядываемся вокруг и бесстрашно смотрим вперед. Ничто не пугает нас, ибо мы дружны и молоды, очень молоды, совсем еще дети, невинные дети, готовые принести в жертву все, чем мы владеем, всю эту кучу мерзостей, и в том числе — нашу свинскую жизнь, заурядную, ограниченную, куцую, которой не хватает даже на то, чтобы вырасти, завести детей и протянуть в один прекрасный день ноги. Мы сорвали завесу с глаз и изумились, увидав, сколько вокруг нас вранья. Не великого, утонченного, всесильного вранья, религиозного или философского; не изощренной эсхатологической лжи ради благой цели; не новомодных окаянных доктрин о цивилизации и развитии, о гордом, всесильном мыслителе — гомо сапиенс. Нет, мы изумились, увидев вранье самое приземленное, грубое, хамское, полностью соответствующее их представлению о духовных ценностях. И перед этими-то людьми мы смирялись, восхищались их могуществом, потому что сами мы — неспособные, малоразвитые, во веки веков, аминь, да будет так; так бы и было, если б мы не сорвали раз навсегда свою шкуру, не поверили в свои силы, не начали учиться. И Дарио тоже будет учиться. Мы создадим прекрасный, небывалый, невиданный мир, мир зеленых олив, а может быть — красных, черт его знает, неважно. Важно то, что в этом новом мире ты, Дарио (и другие такие, как ты), мы обретем права, независимость, достоинство. Достоинство, Дарио, — вот великое слово, достоинство, достоинство!
Час пополудни. Пообедали.
Удушливый зной. Высоко над лагерем — солнце в свинцовой мгле. Отдых. Одни лежат в гамаках в душном бараке, другие предпочли остаться в столовой на цементном полу. Пако устроился возле ветряной мельницы — там прохладней. Папаша, используя свободное время, обрезает длинные и твердые ногти на ногах. Мавр бродит вокруг столовой, ищет трав для своих знаменитых снадобий; улиткин лен, тимьян, коровий язык, белену, майоран, розмарин, всякие листья и корешки. Мавр уверяет, что они лечат от всего: от головной и зубной боли, от простуды, расстройства желудка, болей в сердце, лихорадки, воспаления уха, вывихов, вообще от чего угодно, от любой болезни — стоит лишь несколько раз в день выпить теплого настоя. Мавр идет по тропинке, собирает альбааку — она помогает от почек. Арсенио поглядывает на него подозрительно, навешивает замок на дверь кладовой.
— Кто его знает, прикидывается дурачком, травки собирает, а сам глядишь — заберется в кладовую, утащит продукты… Ну, если я кого поймаю, держись, голову оторву!
Цветной моет кастрюли — подставляет под кран, встряхивает, потом опрокидывает вверх дном на стол. Остальные, забыв о тростнике, наслаждаются отдыхом… Сейчас бы на пляж! Полежать, пожарить спину на солнышке. Певцу надоело отгонять мух. Он отвязывает свой гамак и, захватив гитару, выходит на воздух.
Певец шагает к апельсиновой роще. Здесь прохладно, нежный аромат веет над деревьями, журчит наполовину пересохший ручеек. Певец вдыхает полной грудью. Черт возьми, ну и местечко, настоящий рай! Сюда бы еще красотку! Как Адам и Ева. Только Адам и Ева, конечно, не умели петь. На земле их было тогда всего двое. Ни сахарного тростника, ни янки, ни социализма. Счастье — это апельсин, женщина и гитара. Певец запевает:
Господь, создавший этот мир, любовь моя,
В тебе одной лишь воплотил свою мечту,
И о тебе одной мечтаю я…
Повесим-ка гамак сюда.
