Скупщик - Наталья Борисовна Милявская
Илья положил цветы на могилу и уселся на мраморную скамью. Мила взяла его за руку.
— Хорошо, что пришел! — сказала она.
Несмотря на грустное выражение лица, Мила была, как всегда, свежей, приятно пахнущей, улыбчивой. Всякий раз, когда она смотрела на него вот так, с тихой сестринской нежностью, как смотрела когда-то на родного брата, Илье хотелось провалиться сквозь землю. Он скривился, надеясь, что выражение его лица Мила примет за гримасу скорби.
Отвернувшись, Илья принялся разглядывать вычурные вензеля, печальных мраморных ангелов с позолоченными крыльями и искусно высеченную из камня тяжелую ткань, ниспадающую складками на огромную черную плиту с цифрами. Пафосное и невероятно дорогое надгробие для Олега заказал и оплатил Илья, он же взял на себя все расходы по погребению друга. По сути, после смерти Олега Свирин стал финансовым попечителем его семьи — оплатил дорогостоящее лечение его матери в Германии, подарил младшей сестре машину и устроил ей через знакомых протекцию в престижный университет. Илья пытался хоть как-то компенсировать смерть друга. Интересно, смотрела бы на него милая Мила с такой же благодарностью, если бы узнала, что ее старший брат погиб по его вине?
Технически это он, Илья, должен сейчас лежать на кладбище, под мраморной плитой с позолоченными ангелочками.
К слову — Илья тоже был в том «форде», влетевшем в отбойник посреди ночного шоссе. На пассажирском сиденье. Дорога была мокрой, Олег был трезв, а вот Илья — пьян почти до беспамятства. Они ехали с очередной вечеринки, и Олег, объезжая грузовую фуру, попросту не справился с управлением на скользком асфальте. Самого столкновения Илья не помнил, пришел в себя только в реанимации, и первое, что он узнал — что отделался сотрясением мозга, двумя переломами и кучей гематом, а второе — что водитель «форда» погиб на месте.
Доказательств того, что происшествие случилось не просто так, не было! Это был банальный среднестатистический несчастный случай, коих за сутки в Москве происходит до черта. К тому моменту сам Илья и думать забыл о какой-то вселенской компенсации, которую ему посулил Демон. Он и самого-то Демона почти причислил к еще одной из своих художественных фантазий — почти поверив, что потерял талант к рисованию на нервной почве, что мужчина в капюшоне был его обычным случайным собутыльником, а последующее везение, со всеобщим признанием, собственной галереей и кучей международных выставок, пришло само по себе.
Но, глядя в гладкий больничный потолок, Илья понимал, что обмануть себя не получится. Это не просто авария, это расплата за его контракт со Скупщиком. Даже если бы он уехал с той тусовки на такси, а не просил Олега забрать его из ресторана, даже если бы он не пил и отправился домой на своем авто, даже если бы он вовсе никуда не ездил в тот вечер, мироздание все равно хорошенько пнуло бы его под зад — не в этот, так в следующий раз.
Просто в этот раз под раздачу попал не он, а его близкий друг. Человек, которого он знал с первого курса, единственный, кто не бросил его в самые беспросветные времена, когда Илья бесцельно дрейфовал по жизни, как кусок дерьма, человечище, не давший ему окончательно стать пафосным зажравшимся мудаком, когда на Илью свалилась вселенское везение…
Чудовищную необратимость потери Илья осознал лишь после смерти Олега. Близкие люди — это как рука или нога, наличие которой ты считаешь чем-то само собой разумеющимся. А вот их отсутствие напрочь меняет жизнь. В смысле, жить-то можно, но как прежде уже не получится.
Радости от того, что смерть проскочила мимо, не было. Было какое-то гадкое послевкусие, как от горьких больничных лекарств. Выписавшись, Илья первым делом приехал не домой, а в галерею. Еще на подходе, на ступенях огромного здания-куба его начало почти буквально тошнить от безвкусного пошлого антуража, окружавшего галерею. Все, что раньше вызывало восторг и чувство гордости, на деле оказалось бездушной пафосной подделкой. Помпезные мраморные ступени с фантастическими крылатыми химерами в стиле стимпанк по бокам, вычурная вывеска «Авторская галерея современного искусства “Свирель”» на фасаде, и сразу под ней — портрет самого хозяина, метра в три высотой: фальшиво-одухотворенное, вычищенное «фотошопом» до состояния мраморной гладкости лицо… Задрав голову, Илья рассматривал собственное, абсолютно чужое, изображение и не мог понять, что же между ним и этим исполинским портретом общего? Потом стремительно вошел внутрь, в огромный холл, и кинулся к ближайшему зеркалу.
На мгновение ему показалось, что, словно в истории про Дориана Грея, на контрасте с идеальным ликом на фасаде, зеркало отразит истинное лицо Ильи — отвратительную маску, лицо бездарного обманщика, за последнюю неделю постаревшего лет на пятьдесят. Но в зеркале Илья был почти таким же, как на фасаде — молодой, сероглазый, чуть осунувшийся, с модной стрижкой… Разве что с одной из скул еще не сошел синяк да левая рука в гипсе.
Илье захотелось дать самому себе в морду.
Он прошел в громадный выставочный зал, словно вообще впервые попал в галерею. Кивнул администратору, заметил несколько посетителей. Медленно двинулся вдоль мраморных стен, на которых были развешены его работы. Замирая от ужаса и отвращения, он разглядывал все то убожество, что успел наклепать буквально одним пальцем за последнее время. А ведь еще вчера он гордился собственным детищем, ему казалось, что это весело — так откровенно издеваться над миром, в отместку за то, что миру не нужен был талантливый Илья Свирин. Назло всем он рисовал уродливых женщин, детей и животных, клеил куски старых тряпок на холст, поливал мятые газеты кетчупом, обматывал гнутые пучки арматуры, торчащие из кусков бетона, резиновыми трубками от катетеров и выдавал все это за концептуальные инсталляции, а публика, жадно вытаращив глаза, принимала все за чистую монету. Чем безобразнее и глупее была работа, тем быстрее она становилась шедевром. Но, черт побери, неужели он когда-то продал талант, чтобы навсегда оказаться узником чудовищной галереи уродств и подделок? «Эй! — захотелось ему крикнуть людям в зале, — вы что, не видите, какое вокруг убожество?»
