Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам

Запивая пилюли, я пролил несколько капель воды на футболку.

– Принимаю лекарства.

– Лекарства? – Дед поставил свою чашку в раковину и взял один из моих пузырьков. – А от чего? Ты что, болен?

– От депрессии, – ответил я, снова наполнил водой стакан и сделал глоток, чтобы только не смотреть на Бабу. Я так и чувствовал, какое разочарование он излучает.

Никогда бы не подумал, что Ардешир Бахрами имеет так много общего со своим зятем.

– Зачем тебе эта депрессия? – Дед потряс пузырьком с таблетками. – Надо думать позитивно, внучок. Лекарства – для стариков. Таких как я.

– Я такой, какой есть, – пискнул я в ответ.

Для Ардешира Бахрами я никогда не буду достаточно хорош.

– Надо лучше стараться, Дариуш-джан. Они ничего не исправят. – Он посмотрел на стол. – Тебе еды на завтрак хватило?

– Э… Ну, да.

– Хорошо. – Бабу налил себе чаю и сел за стол рядом с пиалой арбузных семечек. – А когда придет Сухраб?

– Скоро. Наверное.

– А в Америке ты в футбол играешь?

– Иногда.

– Сухраб – хороший игрок. Он почти каждый день тренируется. – Бабу выплюнул кожуру арбузной косточки на тарелку. – Хорошо, что вы познакомились. Я знал, что вы подружитесь.

– Э…

Я не понимаю, как Бабу мог это знать.

Конечно, он прав.

Но откуда у него такая уверенность?

Я едва ли не подпрыгнул на стуле, когда кто-то наконец постучался в дверь.

– Привет.

Сухраб, сощурившись, улыбался мне.

– Привет, Дариуш. Готов?

Я присел, чтобы обуться.

– Готов.

– А форма у тебя есть? – Сухраб поднял вверх красную нейлоновую сумку с завязками, которые можно было перекинуть через плечи наподобие лямок, и получался своеобразный рюкзак.

Я покачал головой. Не ожидал, что мне может понадобиться форма для соккера/неамериканского футбола, когда паковал чемодан.

(Была бы она у меня еще.)

– Ничего. Я взял запасную.

– Ты точно не против? Поделиться со мной, я имею в виду.

Сухраб снова сощурился.

– Конечно нет. Ну пойдем. – Он открыл дверь, а потом повернулся и через плечо выкрикнул в сторону кухни: – До свидания, храни вас Бог, ага Бахрами.

– Храни тебя Бог, Бабу, – сказал я.

Сухраб повел меня в парк, располагавшийся в конце той же улицы, на которой жили бабушка с дедушкой. Его окружал забор из сетки-рабицы, а по трем сторонам гнездились приземистые каменные дома. С четвертой стороны парк граничил с еще одним бульваром Йезда.

Это было настоящее футбольное поле в натуральную величину или по крайней мере очень близко к тому. Ярко-зеленый газон, очевидно, поливали часто. В Йезде я пока не видел ничего настолько зеленого, даже сад Бабу не мог сравниться с этим полем (хотя ему я об этом в жизни не скажу).

Сухраб подвел меня к маленькой и печальной раздевалке с туалетом. Внутри было чисто, хотя все равно можно было уловить запах сыра фета и детской присыпки, характерный для мальчишечьих раздевалок.

Писсуаров здесь не было, только несколько кабинок с унитазами, обычными, не такими, как дома у Маму, и я стал думать, какое же Правило Этикета я упустил. Что, если в Иране мужчинам нельзя писать стоя?

Спросить о таком у Сухраба было невозможно.

Как спросить у парня, нормально ли писать стоя?

– Здесь много кто играет в футбол.

Сухраб начал вынимать вещи из своего рюкзака. Он бросил мне зеленую футболку и пару шортов, настолько белоснежных, что в люминесцентном освещении раздевалки они буквально ослепляли меня своим потусторонним сиянием.

– Дариуш, какой у тебя размер ноги?

– Двенадцатый, – ответил я.

Сухраб прикусил щеку изнутри.

– Так, – сказал он и сделал шаг мне навстречу. – Снимай кеды.

Я стащил «вансы», наступив им на пятки, а Сухраб снял сандалии. Он обвил меня рукой в районе талии и приложил свою обувь к моей.

Мои ступни были чуть-чуть длиннее, но намного шире.

Ступни хоббита.

Хорошо хоть шерсть на них не растет.

Когда Сухраб обнял меня, у меня в животе что-то шевельнулось. Щеки залил румянец.

Никто никогда не стоял ко мне так близко, как Сухраб.

Я не привык к тому, что парни так делают.

– У меня сорок четвертый размер, – сказал Сухраб. – Думаю, они тебе подойдут. Правда, будут тесноваты.

– Ой. – Я даже не осознавал, что в Иране другая система размеров обуви. – Все в порядке. Спасибо.

Сухраб покопался у себя в сумке и протянул мне пару выцветших черных «адидасов».

Он избегал моего взгляда, протягивая бутсы, а потом, снова порывшись в сумке, вытащил еще одну пару, уже для себя. Его бутсы были белыми (ну, по крайней мере когда-то) и находились под угрозой неминуемого крушения с непоправимыми последствиями.

– Ой. Может, лучше эти наденешь? – Я попытался отдать ему черные «адидасы». – Я могу в моих «вансах» поиграть.

– Не-а. Играй в моих. Они новее.

Они были так заношены, что, по-моему, вообще никогда новыми не были, но форму сохранили куда лучше, чем белые бутсы у Сухраба в руках.

– Они твои, – сказал я. – Тебе нужно играть в них.

– Но я тебя пригласил, ты мой гость.

Еще один таароф: Сухраб отдает мне лучшую пару бутс. А то, что я гость, – это один из самых сильных аргументов в искусстве таарофа.

Я чувствовал себя ужасно из-за того, что мне придется надеть лучшую пару бутс, но выхода не видел.

– Спасибо.

Я взял новую экипировку и пошел в кабинку. Неуклюжее мероприятие: я постоянно ударялся локтями о стены, а коленями об унитаз. Мои боксеры не были предназначены для того, чтобы сохранять структурную целостность во время бега, и я пожалел, что не подумал взять с собой компрессионные шорты или что-то такое.

Тогда мне не пришлось бы заимствовать у Сухраба шорты, даже если бы он предложил.

Некоторой одеждой просто нельзя делиться.

Я запрыгнул в пару бутс «адидас», одолженных у Сухраба. Сели нормально – немного тесноваты, но в целом терпимо. В них мне было легко и комфортно по сравнению с моими серыми кедами.

Несмотря на то что футболка слишком облегала мне грудь, а шорты постоянно задирались на заднице, когда я вышел из кабинки в одолженной мне форме и бутсах, я чувствовал себя настоящим иранцем.

Но потом я увидел Сухраба в красной футболке, шортах и в белых бутсах. Он выглядел подтянутым и по-настоящему готовым к игре.

Тогда я почувствовал себя очень неполноценным.

Ведь, в конце концов, я всего лишь Частично Перс.

– Готов?

– Ну…

Я уже не был уверен, что хочу играть.

Но Сухраб улыбнулся мне, сощурившись, и нервный узелок в груди постепенно развязался.

Некоторые друзья обладают