Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец

– - Не греши, сынок, не греши! -- сказал старик.-- В кликуше сидит дьявол, а он не боится ни приставов, ни дьяков.

– - Да оттого, что они родные братья! -- воскликнул стрелец.

– - Эй, не смейтесь вы, молодцы! -- возразил старик,-- не яйцам учить кур; не вам, молокососам, толковать нам, старикам, о чудесах. Знаете ли вы, что значит углицкая кровь, углицкий колокол? Не знаете или не помните. А где погубили-то царевича Димитрия Ивановича? Ведь царская кровь святая, и за нее придется отвечать всему народу православному, как евреям за кровь Спасителя. Не кликуша накликала это, а то же говорят люди письменные, святители, честные монахи, схимники. Невинная кровь вопиет на небо! Господи, прости и помилуй!--Старик перекрестился и замолчал.

– - Послушай, дедушка! Если ты только об этом кручинишься, так успокойся. Скажу тебе за великую тайну, и тебе, братец Алеша, что царевич Димитрий Иванович не убит в Угличе, а жив и здоров, как мы.

– - Царевич Димитрий жив! -- воскликнули в один голос старик и молодой писец.

– - Тише, тише! -- возразил стрелец.-- Мне сказал это десятник наш Петрушка Лукин. Он слышал это от какого-то молодца в кружале на Бальчуге. Этот молодец бросил им на стол кучу серебра, велев пить за здоровье царевича Димитрия. Десятник закричал было "слово и дело", но молодец скрылся, и Петрушка промолчал на допросе, что слышал, а сказал только, что пьяный удалец бранил царя. Какой-то чернец дал также деньги нищим, чтоб молились за здоровье царевича Димитрия, примолвив, что он жив и здоров. Вот видишь ли, что кликуша не лжет.

– - Царевич жив! -- сказал старик.-- Господи, спаси его! Увидим ли мы его, родимого, наше красное солнышко?

– - Уж когда жив, так, верно, он не оставит нас, своих деток,-- отвечал писец.-- Была бы весть справедлива.

– - Кому выдумать такое диво! -- воскливнул стрелец.-- Не был бы жив -- так и вестей бы не было об нем.

– - А все-таки кликуша сказала правду,-- возразил старик,-- ведь и за него пролито много невинной крови в Угличе, а когда бы Бог привел его к нам, то уж не обошлось бы без великой беды. Что пришлось бы делать царю Борису Федоровичу?

– - Уж это не наше дело, дедушка,-- сказал писец,-- кто как постелет, так и выспится.

– - Где ж укрывается наш царевич, наша надежда? -- спросил старик.

– - Одному Богу ведомо! -- отвечал стрелец.

– - Конечно, Бог хранит его. Куда ему, бедному, приклонить голову? Отчину-то его, матушку Россию, прибрал царь Борис Федорович! -- сказал старик.

– - Поживем, увидим; только чур никому ни слова, а то и мне и вам -- погибель! -- сказал стрелец.

– - Пора домой, народ расходится,-- примолвил старик.-- Смотри, как все перешептываются, как все приуныли. Кликуша напугала народ; да нельзя и не бояться наважденного дьяволом. Я думаю, что и эти лисицы -- оборотни. Как бы им уйти посреди народа? Ох, детки, быть большой беде! Сердце-вещун говорит что-то недоброе. Зайти-ка к вечерне да помолиться за здоровье царевича Димитрия: да здравствует он многия лета!

ГЛАВА VI

Отдохнув после обеда, царь Борис Федорович сидел у окна в своей палате и смотрел на обширную Москву, которой концы скрывались от глаз в синем тумане. Погруженный в думу, он не приметил, как царица вошла в комнату и села возле него.

– - Борис, друг мой! что ты невесел? -- сказала царица, положив руку на плечо своего супруга. Борис Федорович быстро оглянулся.

– - Ах, это ты, Мария! Что у тебя за дело, чего ты хочешь? -- спросил он.

– - Неужели и жене приходить к тебе за делом, с просьбами,-- возразила царица Мария Григорьевна,-- я пришла посидеть с тобою, побеседовать. Мы теперь так редко видимся!

– - Друг мой,-- сказал Борис,-- я теперь отец не одного моего семейства; целая Россия -- моя семья. Для моего рода я все сделал, что может сделать человек на земле, для России я должен трудиться до конца жизни. Я добровольно взял на себя эту обязанность.

– - Правда! Но какую награду получаешь ты за эти труды? -- возразила царица.-- Ты все становишься мрачнее, угрюмее. Тайная грусть снедает тебя и отравляет счастье всех твоих ближних. Сколько раз ты говорил мне с восторгом о своих великих надеждах, сколько раз ты описывал мне райское счастье венценосцев! Наконец ты достигнул того, чего желал: ты царь и самодержец Росии; но с тех пор, как ты возложил венец на свою голову, черные мысли поселились в ней, веселье исчезло из сердца -- и мы не узнаем в царе Борисе ласкового, приветливого Годунова: все переменилось! Где же то счастье, за которым ты гонялся?

– - Ты права, совершенно права, любезная Мария! -- воскликнул царь.-- Я думал, я верил, что величайшее блаженство на земле -- власть, и, признаюсь, ошибся. Честь, жизнь, имение миллионов людей есть моя собственность; воля моя -- закон; слово -- приговор судьбы; но эта власть не делает меня счастливым! Власть была предметом всех моих желаний и помышлений, а теперь она же служит источником всех моих опасений и беспокойства. Страшно потерять то, что стоило стольких трудов! Ужасно владеть предметом зависти всех честолюбцев, всех дерзновенных! При царе Иване Васильевиче все мы не были уверены в одной минуте нашей жизни, но самая эта боязнь доставляла нам радости: мы наслаждались, подобно плавателю по бурным морям, который тешится, преодолевая опасности. Тогда я думал: как счастлив тот, которого все боятся и который не боится никого! Наконец, вот я тот самый, которого все страшатся -- но и я, неустрашимый, познал боязнь! Кого боятся, того не могут любить. Кто все может отнять, того дары ненадежны. Против государя законного, рожденного на троне, бояре и народ могут роптать, могут его не любить; но как бы он ни был жесток и несправедлив, никто не может осмелиться мериться с ним правами на власть. Напротив того, меня, государя избранного, судят иначе. Любезный друг Мария! Верь мне, что яд и чародейство давно уже устремлены противу меня!

– - Яд и чародейство, Боже мой! -- воскликнула царица, закрыв лицо руками.

– - Да, яд и чародейство! -- продолжал Борис.-- Многие боярские роды помышляют о завладении престолом, опираясь на право рождения. Многих я знаю, многие скрываются во мраке. Я должен жить в уединении, как заключенный в темнице, остерегаться каждого входящего ко мне и выходящего от меня и с каждым днем ожидать несчастья,-- Борис Федорович замолчал и задумался.

– - Я не знаю твоих врагов, не знаю их умыслов,-- сказала Мария,-- но уверена, что народ любит тебя и благословляет за твою щедрость, правосудие.

– - Народ, народ! -- воскликнул Борис.-- Это стадо, которое ревет радостно на тучной пажити, но не защитит пастыря от волков. Знаю я народ! Божество его -- сила! В чьих руках милость и кара, тот и прав перед народом. Сего дня он славит царя Бориса, а пускай завтра мятежный боярин возложит венец на главу свою и заключит Бориса в оковы -- народ станет поклоняться сильному и забудет о слабом. Так было во все времена, у всех народов, Мария, где на престоле не было царской крови. Оттого-то вся моя забота и все мои старания, чтоб усвоить венец в роде моем. Внук мой уже не будет знать этих опасностей, когда целое поколение возрастет в повиновении роду Годунова. Но я и сын мой Феодор, мы еще не у пристани.

– - Ты нам говоришь всегда одно и то же, Борис,-- сказала царица,-- неужели эта ужасная мысль не может истребиться из твоей мудрой головы? Одна возможность измены лишает тебя спокойствия. На земле столько бедствий, и если б все предвидеть и всего страшиться, то не было бы в жизни спокойной минуты. Так я думаю -- по-женски.

– - Я ничего не страшусь за себя, друг мой Мария, но боюсь всего за вас,-- сказал царь.-- Боюсь, чтоб не сокрушилось то здание, которое я воздвигнул на собственном счастии.-- Борис задумался. Мария встала тихо и вышла из комнаты, тяжело вздохнув и взглянув умоляющим взором на образа святых угодников.

Чрез несколько времени вошел в комнату горбун в желтом кафтане с красными рукавами и воротником, обшитым вокруг серебряными галунами. Борода у горбуна была подстрижена, волосы зачесаны назад. Он остановился перед царем, и, не кланяясь, сказал:

– - Здравствуй, кормилец!

– - Зачем ты сюда пришел без спросу, Кирюшка? -- спросил царь с гневом своего шута.

– - Матушка царица сказала мне, что тебе сгрустнулось, так я пришел полечить тебя. Вчера твои повара больно поколотили меня; с горя я убежал на кружечный двор. Там добрые люди употчевали меня медом и вином; хмель выгнал грусть и кручину, спина зажила, и я пропел и проплясал до ночи, а сегодня весел и здоров, как ни в чем не бывал. Вот тебе лекарство; дай, кормилец, за это полтину.

– - Это лекарство для дураков; поди, лечи свою братью и убирайся прочь! -- сказал Борис.

– - Постой, кормилец, не сердись,-- возразил шут.-- Ты царь и государь наш, ты можешь делать что хочешь и можешь приказывать что тебе угодно. Сотвори милость рабу твоему Кирюшке! -- При сих словах шут повалился в ноги государю.