Янка Брыль - В Заболотье светает
За всем этим следит его второй сосед - старый Валентий; он тоже не выпил еще.
- Ну, браток, за народную власть! - поднял чарку Саёнок. - Будь, Валента, здоров! Пастух с пастухом - как министры!..
21
Уже светало, когда я возвращался домой.
Поехал берегом реки, вдоль опушки. И не ехал, а тихо брел по траве, набухшей за ночь росой, ведя велосипед, смотрел на зарю и думал...
Подумать было о чем.
Проходила перед глазами встреча Концевого и Строиша, встреча двух старых пастухов...
С чувством хорошей зависти к успехам понемонцев вспоминал постройки, в которые уже и вода по трубам пошла, где и свет уже загорелся. Вспоминал новые хаты, и кирпич, и тихий плеск воды в недавно выкопанных прудах, над которыми в зелени лип и ивняка звучат соловьиные песни...
Все это я не раз, конечно, видел. Но сейчас, глядя на нашу жизнь вместе с гостями из Польши, я как будто увидел ее новыми глазами.
Приятно было поговорить с поляками на их языке. Потому что при панах кто тут разговаривал с таким, как я, по-польски? И о чем? Чаще всего пан секвестратор и пан полицейский. Иногда заходили в деревню безработные из далеких промышленных городов, и мы говорили с ними по-польски о том, почему и нам и им живется плохо.
Вот так-то и доходила к нам живая польская речь.
Где мне довелось побывать в те времена, кроме своего Заболотья да пяти-шести окрестных деревень?
Немного в армии и в тюрьме. И тут и там из меня вышибали "советский дух".
И само собой разумеется, ни полицейский, ни капрал, ни тюремный надзиратель не могли догадаться, что "хлоп с кресов"* - сначала в лаптях, потом в мундире панского солдата и, наконец, в серой одежде арестанта, - что этот "обольшевиченный хам" знал и любил Мицкевича, Ожешко, Пруса...
______________
* "Мужик с окраины".
Дед Валентий и тетка Анеля были здесь, понятно, ни при чем. Нас разделяли палка полицейского и кропило ксендза. А такие, как Чеслав Гадомский и Строиш, боролись за сегодняшний день плечом к плечу с нашими революционерами-подпольщиками.
...Вот-вот покажется солнце.
Эта заря заглядывает сейчас и в наше светлое окно. Расцвела перед домом душистая сирень. Щебечут свою песню хлопотливые ласточки: над окном их гнездо.
Но этот первый дневной шум не разбудит мою хозяйку.
А может, она уже не спит? Или еще не спит?
Ведь бывало так, что Лена не ложилась далеко за полночь, пока я не вернусь, или вставала до света - поджидать.
Может, и сейчас окно уже открыто, а ты смотришь сквозь листья сирени или читаешь в постели, по-детски подперев ладошкой щеку?
Я скоро приду. Как всегда, расскажу тебе обо всем. У меня сегодня столько необыкновенного.
Потом уйду в поле или на стройку, а ты - в школу. Много у тебя сейчас дела: конец учебного года. Когда мы выйдем из дому и у ворот разойдемся в разные стороны, долго ты будешь у меня перед глазами: как идешь мимо окон, в светлом платье, с портфелем, полным тетрадей, в руке; как на губах твоих то вспыхивает, то снова потухает счастливая улыбка; как приветливо здороваются с тобой и старики и дети; как оглядываются тебе вслед мои молодые товарищи...
...Я шел задумавшись, а между тем от Немана дорога уже повернула в лес. Собственно, не лес еще, а только подлесок.
И вот в этом тихом, душистом подлеске неожиданно повстречалась беда...
Я говорю "неожиданно". Не мог же я этого ожидать, не мог не вздрогнуть, когда из кустов послышался крик:
- Эй! Стой, Сурмак! Руки вверх, собака!
Три бандита вышли из кустов на дорогу.
Первый, подойдя ко мне, спросил:
- Что, не узнал? Не ждал, что встретим? Ты почему ж это лапы не поднимаешь?
Узнать-то я его узнал, - это был Носик, тот самый Володька, который "погиб где-то от немецкой бомбы", а вот ожидать такой встречи... "Будешь знать, как ходить безоружным..."
Носик стоял с автоматом. Второй, тоже молодой, держал наведенный карабин. Третий - Копейка - был с наганом.
- Ну что, - сказал Носик, - не писал я тебе, что допрыгаешься? И тебе, и твоей помощнице писал. Чего молчишь? Потише стал. А мы с тобой поговорим. Пусти же коника своего наконец! Уцепился! Копейка, карманы!
Копейка подошел. По-своему поглядывая из-под кепки, он взял из моих рук и пихнул в сторону велосипед, а затем стал шарить по мне своей ручищей: в карманах кителя, в карманах штанов, за пазухой.
Не знаю ничего противнее, чем крыса. Подумать, что она пробежит по мне, что она станет меня обнюхивать... бррр!.. Я читал где-то, что итальянские фашисты на допросах применяли железные клетки с голодными крысами. Такая клетка надевалась на голову жертвы. Может быть, не три крысы, а больше или меньше бывало в такой клетке, но мне сейчас казалось, что их было непременно три...
А эти "крысы" - гладкие, даже выбритые, видимо, только вчера. Не всегда сидят они здесь, в кустах, - есть у них свои люди...
И как же мне тут с вами быть?..
Ощупав меня, Копейка еще раз провел по мне взглядом - от ног до головы... "Прикидывает, что ему достанется при разделе наследства", подумал я и удивился, что он не заметил у меня на руке часов, тем более что видел их не раз и раньше. Еще больше удивило меня, что он не нашел партбилета!..
- Медальки мы с тебя сегодня снимем! - хохотнул Носик, ощерив крепкие зубы. - Немножко погодя, сейчас некогда. И Гришу Бобрука покажем. Может, даже и самого Рымшу. Я слышал, ты очень хотел с ними встретиться. Отведи его, Копейка, подальше, мы еще здесь побудем. Да смотри, в случае чего - не зевай! А ты, товарищ председатель, подожди там, подумай. Мы тебе сейчас самого Концевого представим. Мы тут его поджидали, а бог нам тебя послал.
Мы с Копейкой углубляемся в лес. Когда я пытаюсь обернуться или замедляю шаг, он толкает меня наганом в спину.
- Иди, иди, ак-ти-вист! - говорит он. - Ты ж и со мной хотел увидеться, тоже пугал. Вот и увидел. И зять твой со мной повидался. Жаль, зализал раны. А тебя сегодня собаки будут лизать. Мы до вас до всех доберемся...
...Маленький сосновый гробик... Кровавый след на снегу. Валя... "Не "ну их", а мы их!" - говорит Микола. И Концевого вам сегодня не захватить: он поехал другой дорогой. Ты подожди, подожди! Зайдем только глубже в лес, подальше от тех! Сейчас, только сейчас!
Но, черт возьми, почему-то пришло на память, как кленовцы нашли у Немана финагента Антонова. Сидел парень по грудь в воде, весь окровавленный, на теле были вырезаны погоны и звезды.
Да нет, я вам не дамся!
А черных дум не остановить.
На ветку сосны, свесившуюся перед нами, присела маленькая пташка. Синичка в своем зелено-черно-желтом уборе. Она, наверно, сказала бы свое "ци-сик-ци-сик", подивилась бы, что это мы тут делаем, но в клювике у нее был червячок. Где-то тут у птички гнездышко и дети... А может, только подружка, которая сидит в нагретом гнезде и ждет радостного события?.. Птичка кивнула черненькой белощекой головкой и, видя, что нас отсюда не выживешь, улетела... А я опять остался один с огромной крысой... Ничего, Лена, ничего!..
- А ну, давай сюда часы. И деньги давай. Да смотри не говори им, что я взял, - сказал Копейка, направляя револьвер мне в грудь.
"Ага! - мелькнуло у меня в голове. - Вот почему ты как будто не заметил партбилета!.. Значит, подумал, что деньги. Тоже решил один забрать".
Левой рукой Копейка полез мне под рукав. Холодные пальцы шарили по металлу браслета, не зная, как его расстегнуть. Я смотрел бандиту прямо в лицо.
- Чего уставился! - не выдержал он. - Сними сам!
"А ну, давай, давай!.." - подумал я, уже усмехаясь про себя. Я расстегнул браслет, и он, как бы случайно, соскользнул с руки на мох.
Это решило все.
Копейка не выдержал, словно сразу забыл, что под наганом и я поднял бы часы с земли. Он нагнулся сам... и, пока его жадные пальцы успели коснуться блестящей змейки браслета, я с размаху ударил его сапогом в харю.
Вышло!
Первое, что он сделал, это схватился обеими руками за лицо, а я за руку с револьвером. Я рванул раз и другой и подмял пентюха под себя. Я пытался вывернуть у него из рук наган. Но пальцы Копейки были так крепко стиснуты, что это мне не удалось. А тут еще он, вспомнив, что недалеко дружки, заревел, как бугай... Оставалось одно: обезоружить его иначе. Я саданул ему кулаком между глаз, на прибавку двинул еще раз сапогом в живот, а сам метнулся в чащу.
Лечу по лесу, как лось. Трещит сушняк, саднит под ударами веток лицо, и дух захватывает от счастья!.. Где-то там, позади, слышны выстрелы и крик погони. "Сопляки", - думаю я и в знак полного презрения к ним останавливаюсь, иду не спеша, затем присаживаюсь на мох.
Вокруг зелено и тихо. Слух только через мгновение улавливает музыку легкого шелеста листьев, да и то сначала кажется, что это все еще шумит у меня в голове. Потом слышу, защелкал соловей. Один - совсем рядом, а подальше - другой. Как будто соревнование у них: кто лучше выразит переполняющую сердце радость. Где-то послышался еще один выстрел. Последний.
В росистой тени цветет маленькими белыми звездочками черника, а высоко, на вершинах деревьев, играют первые солнечные лучи. И это еще больше успокаивает меня. Я замечаю, что рядом стоит надломленная березка. "Славная палка, может и пригодиться, кто знает!" - думаю я. Сломать березку нетрудно, но она еще не сдается, листья ее зеленеют. "Пускай растет!" - и я от радости бью по земле кулаком:
