Николай Гумилев - Том 2. Драматургия. Проза
(Смотрит в окно).
Там воины проходят; я не знаю,Как он, где лучники, а где гоплиты,У всех у них обветренные лицаИ поступь тяжкая, как будто шлиОни из Галлии без остановкиИ думают до Индии дойти.Они молчат, бегут за ними дети,И женщины в изодранных одеждахИх за руки хватают и целуют,Как я… как я поцеловать хотела.Их грозен облик, с плеч спадают шкурыМедвежьи и тигриные, их рукиКак будто продолженье их мечей,Но всё идут и глаз не опускают,Глядят вперед уверенно и просто,Как те, кому не следует стыдитьсяИзмен, предательства и вероломства.Храните ж, воины, святую доблесть,Начальника храните своегоИ моего возлюбленного.
Феодора
Зоя!Утешься, дочь моя, ведь твой женихОстался, и сегодня ваша свадьба.
Зоя
Остался он?
Феодора
Войска повел араб.
Зоя
Так он уехал?
Феодора
Зоя, Зоя?Царь Трапезондский ждет тебя во храме,А ты — скажу ль? — тоскуешь по арабе.
Зоя
Имр-Эль Каис из Кинда — мой жених.Я не хочу и не возьму другого.
Феодора
Про Имра я дурного не скажу…Как про меня он говорит… Не так ли?Молчишь?.. Ну, значит, так! Однако, царьТебе в мужья твоим отцом назначен,А ты ведь знаешь нрав Юстиниана:Он не захочет дать напрасно словоИль положить напрасно в яд тунику.
Зоя
Тунику в яд? Какую? Я не знаю!
Феодора
Тунику Трапезондского царя.
Зоя
Зачем?
Феодора
А лишь затем, что ТрапезондПриморский город и весьма торговый,И будешь ты царицей Трапезонда.
Зоя
Из-за меня? Убить того, комуУж я однажды сделала так больно,И для кого я жизнь отдать готова,Чтоб искупить вину мою?.. О, горе!
Феодора
Об этом ты поговори с отцом.
(Входит Юстиниан)
Сцена третья (Те же и Юстиниан)Юстиниан
Мне радостно вас видеть вместе. МирВ семействе императора — прообразСвященный государственного мира.
Феодора
Ну, если так, народ восстал и с ревомБежит по улицам и площадям,Пылают зданья, рушатся дворцы,Под стенами разбойники и волкиДовольные, ища добычи, бродят.Царевна из твоей выходит воли.
Зоя
Отец, ужели брачная туникаОтравлена?
Юстиниан
Отравлена.
Зоя
Зачем?
Юстиниан
Зачем пылают молнии на небе,Сжигая достоянье поселян,Зачем бывают бури и самумы,Бывают ядовитые цветы?Дитя мое, законы государства,Законы человеческой судьбыЗдесь на земле, которую ГосподьВедет дорогой неисповедимой,Подобны тем, какие управляютИ тварью, и травою, и песчинкой.
Зоя
Я не хочу, чтоб умер мой жених!
Юстиниан
Казалось мне, что ты его не любишь.
Зоя
Я быть его женою не хочу,Но если он умрет, и я погибну!
Юстиниан
Ты видишь Зоя, так же непонятныМне замыслы твои, твои желанья,Как для тебя мои, затем и создалГосподь голубоглазую покорностьИ веру ясную, чтоб люди жилиВ согласьи там, где быть его не может…
Зоя
Отец, ты мудрый, знающий, ты Кесарь,Помазанник Господень, для тебяПути добра и зла, страданья, счастьяПереплелись, ведут тебя ко славе,Которую ты примешь в небесах,Тогда как я, я — девочка и только!Позволь мне доброй быть и быть счастливой?
Юстиниан
Дитя мое, для счастья твоего,В котором я поклялся пред твоеюПокойной матерью, теперь святой,От замыслов своих не отступлю я;Но изменю их. Только злобный бык,Неодолимую преграду встретив,Себя калечит, в бой вступая с нею,А мудрый стороной ее обходитИ достигает цели вожделенной.Царь Трапезондский будет жить, и тыЕго женой не станешь. Пусть по сердцуПеред тобой появится жених.
(Входит Евнух)
Сцена четвертая (Те же и Евнух)Евнух
Порфирородный! Горе! Горе! Горе!Позволь мне лучше умертвить себя,Чем появиться вестником несчастьяИ затуманить взор царевны Зои!
Феодора
Опомнись! Скорбь не подобает темЧто предстают перед лицом владыки.
Юстиниан
Владыка мира — тоже человек,И грустному он не мешает плакать.Скажи мне, что случилось?
Евнух
ПовстречалЯ Трапезондского царя, когдаИз этой залы выходил он в полдень,И хоть еще я не касался пищи,Взял за руку меня он и повелОсматривать собор Святой Софии.Молчал он, только раз спросил меня,Закопан ли по скифскому преданьюПод основаньем храма человек,Чтобы незыблемо стояли стеныИ трещины колонн не расщепляли;Перекрестился я и отвечал,Что это суеверье недостойноНи Императора, ни Византии.Он усмехнулся краем губ и сноваНа остальную замолчал дорогу,Ты знаешь этот храм, порфирородный!По узким, шатким лестницам, мосткам,Среди лесов чудовищных, как ребраЛевиафана или Бегемота,Мы поднялись туда, где мыслит зодчийИз глиняных горшков поставите купол.Мой спутник встал на страшной высотеЛицом на юг, позолоченный солнцем,Как некий дух, и начал говорить.Я слушал, уцепившись за перила.Он говорил о том, что этот городИ зданья, и дворцы, и мостовые,Как все слова, желанья и раздумья,Которые владеют человеком,(Наследие живым от мертвецов,Что два есть мира, меж собой неравных:В одном, обширном, гении, герои,Вселенную исполнившие славой,А в малом — мы, их жалкие потомки,Необходимости рабы и рока.Потом сказал, что умереть не страшно,Раз умерли Геракл и Юлий Цезарь,Раз умерли Мария и Христос,И вдруг, произнеся Христово имя,Ступил вперед, за край стены, где воздухПронизан был полуденным пыланьем…И показалось мне, что он стоитНад бездной, победив земную тяжесть;В смятеньи страшном я закрыл глазаНа миг один, на половину мига,Когда же вновь открыл их, пред собой —О, горе! — никого я не увидел.Как я спустился по мосткам, не помню.Там, за стеной, уже шумели люди,Толпясь над грудой мяса и костейБез образа людского и подобья.Суровы наши каменщики: ихЛюбимые забавы — бой звериный,Кулачный бой и пьянство по ночам,Но дрогнули обветренные лица,В глазах угрюмых заблестели слезы,Когда пред ними с плачем я воскликнул,Что это тело — Трапезондский царь.Они его любили за веселостьИ за отвагу, и за красоту,Как я его любил за дух высокийИ за уменье муку выносить.И даже — расскажу ли? — я услышал,Как кое-кто из них шептал проклятья,Смотря на императорский дворец.Они везде подозревают тайну.
Юстиниан
Немедленно расследовать событьяИ тех, кто это делал, задержать!Мне жаль царя! Теперь за ТрапезондНаверно Персия захочет спорить.
Зоя
