Алексей Толстой - Князь Серебряный, Упырь, Семья вурдалака
- Давай коня! - крикнул он, вырывая узду из рук Михеича.
- Да это, - сказал Михеич, - конь-то не по тебе, батюшка, это конь плохой, да и седла-то на нем нетути… да и как же тебе на таком коне к царю ехать?..
Но князь уже вскочил и полетел не к царю, а в погоню за Малютой…
Есть старинная песня, может быть современная Иоанну, которая описывает по-своему приводимое здесь событие:
Когда зачиналась каменна Москва,Зачинался царь Иван, государь Васильевич.Как ходил он под Казань-город,Под Казань-город, под Астрахань;Он Казань-город мимоходом взял,Полонил царя и с царицею;Выводил измену из Пскова,Из Пскова и из Новгорода.Как бы вывесть измену из каменной Москвы!Что возговорит Малюта, злодей Скурлатович:«Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич!Не вывесть тебе изменушки до веку!Сидит супротивник супротив тебя,Ест с тобой с одного блюда,Пьет с тобой с одного ковша,Платье носит с одного плеча!»И тут царь догадается,На царевича осержается.«Ах вы гой еси, князья и бояре!Вы берите царевича под белы руки,Надевайте на него платье черное,Поведите его на болото жидкое,На тое ли Лужу Поганую.Вы предайте его скорой смерти!»Все бояре разбежалися.Один остался Малюта-злодей,Он брал царевича за белы руки,Надевал на него платье черное.Повел на болото жидкое,Что на ту ли Лужу Поганую.Проведал слуга Никиты Романыча,Садился на лошадь водовозную,Скоро скакал к Никите Романычу:«Гой еси, батюшка Никита Романыч!Ты пьешь, ешь, прохлаждаешься,Над собой кручинушки не ведаешь!Упадает звезда поднебесная,Угасает свеча воску ярого,Не становится млада царевича!»Никита Романыч испугается,Садится на лошадь водовозную,Скоро скачет на болото жидкое,Что на ту ли Лужу Поганую.Он ударил Малюту по щеке:«Ты Малюта, Малюта Скурлатович!Не за свой ты кус принимаешься,Ты этим кусом подавишься!..»
Песня эта, может быть и несходная с действительными событиями, согласна, однако, с духом того века. Не полно и не ясно доходили до народа известия о том, что случалось при царском дворе или в кругу царских приближенных, но в то время, когда сословия еще не были разъединены нравами и не жили врозь одно другого, известия эти, даже искаженные, не выходили из границ правдоподобия и носили на себе печать общей жизни и общих понятий.
Таков ли ты был, князь Никита Романович, каким воображаю тебя, - про то знают лишь стены кремлевские да древние дубы подмосковные! Но таким ты предстал мне в час тихого мечтания, в вечерний час, когда поля покрывались мраком, вдали замирал шум хлопотливого дня, а вблизи все было безмолвно, и лишь ветер шелестел в листьях, и лишь жук вечерний пролетал мимо. И грустно и больно сказывалась во мне любовь к родине, и ясно выступала из тумана наша горестная и славная старина, как будто взамен зрения, заграждаемого темнотою, открывалось во мне внутреннее око, которому столетия не составляли преграды. Таким предстал ты мне, Никита Романович, и ясно увидел я тебя, летящего на коне в погоню за Малютой, и перенесся я в твое страшное время, где не было ничего невозможного.
Забыл Серебряный, что он без сабли и пистолей, и не было ему нужды, что конь под ним стар. А был то добрый конь в свое время; выслужил он лет двадцать и на войне и в походах; только не выслужил себе покою на старости; выслужил упряжь водовозную, сено гнилое да удары палочные!
Теперь почуял он на себе седока могучего и вспомнил о прежних днях, когда носил богатырей в грозные сечи и кормили его отборным зерном, и поили медвяною сытой. И раздул он красные ноздри, и вытянул шею, и летит в погоню за Малютой Скуратовым.
Скачет Малюта во дремучем лесу со своими опричниками. Он торопит их к Поганой Луже, поправляет башлык на царевиче, чтоб не узнали опричники, кого везут на смерть. Кабы узнали они, отступили бы от Малюты, схоронились бы больший за меньшего. Но думают опричники, что скачет простой человек меж Хомяка и Малюты, и только дивятся, что везут его казнить так далеко.
Торопит Малюта опричников, серчает на коней, бьет их плетью по крутым бедрам.
- Ах вы, волчья сыть, травяные мешки! Не одумался б царь, не послал бы за нами погони!
Скачет злодей Малюта во дремучем лесу, смотрят на него пташки, вытянув шейки, летят над ним черные вороны - уж близко Поганая Лужа!
- Эй, - говорит Малюта Хомяку, - никак, стучат за нами чужие подковы?
- Нет, - отвечает Хомяк, - то от наших коней топот в лесу раздается.
И пуще торопит Малюта опричников, и чаще бьет коней по крутым бедрам.
- Эй, - говорит он Хомяку, - никак, кто-то кричит за нами?
- Нет, - отвечает Хомяк, - то нашу молвь отголоски разносят.
И серчает Малюта на коней.
- Ах вы, волчья сыть, травяные мешки! Ой, не было б за нами погони!
Вдруг слышит Малюта за собою:
- Стой, Григорий Лукьяныч!
Серебряный был у Скуратова за плечами. Не выдал его старый конь водовозный.
- Стой, Малюта! - повторил Серебряный и, нагнав Скуратова, ударил его в щеку рукою могучею.
Силен был удар Никиты Романовича. Раздалася пощечина, словно выстрел пищальный; загудел сыр-бор, посыпались листья; бросились звери со всех ног в чащу; вылетели из дупел пучеглазые совы; а мужики, далеко оттоле дравшие лыки, посмотрели друг на друга и сказали, дивясь:
- Слышь, как треснуло! Уж не старый ли дуб надломился над Поганою Лужей?
Малюта свалился с седла. Бедный старый конь Никиты Романовича споткнулся, покатился и испустил дух.
- Малюта! - вскричал князь, вскочив на ноги, - не за свой ты кус принимаешься! Ты этим кусом подавишься!
И, вырвав из ножен саблю Малюты, он замахнулся разрубить ему череп.
Внезапно другая сабля свистнула над головою князя. Матвей Хомяк прилетел господину на помощь. Завязался бой меж Хомяком и Серебряным. Опричники напали с голыми саблями на князя, но деревья и лом защитили Никиту Романовича, не дали всем вдруг окружить его.
«Вот, - думал князь, отбивая удары, - придется живот положить, не спася царевича! Кабы дал бог хоть с полчаса подержаться, авось подоспела бы откуда-нибудь подмога!»
И лишь только он подумал, как пронзительный свист раздался в лесу; ему отвечали громкие окрики. Один опричник, уже занесший саблю на князя, упал с раздробленною головой, а над трупом его явился Ванюха Перстень, махая окровавленным чеканом. В тот же миг разбойники, как стая волков, бросились на Малютиных слуг, и пошла между ними рукопашная. Хотел бы Малюта со своими дать дружный напуск на врагов, да негде было разогнаться, все пришел лес да валежник. Многие легли на месте; но другие скоро оправились. Крикнули: гой-да! и потоптали удалую вольницу. Сам Перстень, раненный в руку, уже слабее разил чеканом, как новый свист раздался в лесу.
- Стойте дружно, ребята! - закричал Перстень, - то дедушка Коршун идет на прибавку!
И не успел он кончить речи, как Коршун с своим отрядом ударил на опричников, и зачался меж ними бой великий, свальный, самый красный.
Трудно было всадникам стоять в лесу против пеших. Кони вздымались на дыбы, падали навзничь, давили под собой седоков. Опричники отчаялись насмерть. Сабля Хомяка свистела как вихорь, над головой его сверкала молния.
Вдруг среди общей свалки сделалось колебание. Дюжий Митька буравил толпу и лез прямо на Хомяка, валяя без разбору и чужих и своих. Митька узнал похитителя невесты. Подняв обеими руками дубину, он грянул ею в своего недруга. Хомяк отшатнулся, удар пал в конскую голову, конь покатился мертвый, дубина переломилась.
- Погоди! - сказал Митька, наваливаясь на Хомяка, - тяперь не уйдешь!
Кончилась битва. Не с кем было более драться, все опричники легли мертвые, один Малюта спасся на лихом аргамаке [92].
Стали разбойники считать своих и многих недосчитались. Было и между ними довольно урону.
- Вот… - сказал Перстень, подходя к Серебряному и стирая пот с лица, - вот, боярин, где довелось свидеться!
Серебряный, с первым появлением разбойников, бросился к царевичу и отвел коня в сторону; царевич был привязан к седлу. Серебряный саблею разрезал веревки, помог царевичу сойти и снял платок, которым рот его был завязан. Во все время сечи князь от него не отходил и заслонял его собою.
- Царевич, - сказал он, видя, что станичники уже принялись грабить мертвых и ловить разбежавшихся коней, - битва кончена, все твои злодеи полегли, один Малюта ушел, да, я чаю, и ему несдобровать, когда царь велит сыскать его!
При имени царевича Перстень отступил назад.
- Как? - сказал он, - это сам царевич? Сын государев? Так вот за кого бог привел постоять! Так вот кого они, собаки, связамши везли!
И атаман повалился Иоанну Иоанновичу в ноги.
Весть о его присутствии быстро разнеслась меж разбойников. Все бросили выворачивать карманы убитых и пришли бить челом царевичу.
- Спасибо вам, добрые люди! - сказал он ласково, без обычного своего высокомерия, - кто б вы ни были, спасибо вам!
