Александр Грин - Том 6. Дорога никуда. Автобиографическая повесть
– Отец! – воскликнула, краснея от смущения, Марта, но тут же прибавила: – Я рада, что это произойдет в будущем году. Может быть, смерть тех двух, застрелившихся, окажется для нас нынче несчастной приметой.
– Ну, конечно. Мы будем справлять поминки, – ответил Ван-Конет. – Сногден, как зовут тех ослов, которые продырявили друг друга? Как же вы не знаете? Надо узнать. Забавно. Не выходите замуж, Марта. Вы забеременеете, муж будет вас бить…
– Георг, – прервала хлесткую речь Лаура Мульдвей, огорошенная цинизмом любовника, – пора ехать. К трем часам вы должны быть у вашей невесты.
– Да. Проклятие! Клянусь, Лаура, когда я захвачу обезьянку, вы будете играть золотом, как песком!
– Э… Э… – смущенно произнес Вейс. – насколько я знаю, ваша невеста очень любит вас.
– Любит? А вы знаете, что такое любовь? Поплевывание в дверную щель.
Никто ему не ответил. Лаура, побледнев, отвернулась. Даже Сногден нахмурился, потирая висок. Баркет испугался. Встав из-за стола, он хотел увести дочь, но она вырвала из его руки свою руку и заплакала.
– Как это зло! – крикнула она, топнув ногой. – О, это очень нехорошо!
Взбешенный резким поведением хозяина, собственной наглостью и мрачно вещающим ссору Лауры, так ясно аттестованной золотыми обещаниями разошедшегося джентльмена, Ван-Конет совершенно забылся.
– Ваше счастье, что вы не мужчина! – крикнул он плачущей девушке. – Когда муж наставит вам синяки, как это полагается в его ремесле, вы запоете на другой лад.
Выйдя из-за стойки, Давенант подошел к Ван-Конету.
– Цель достигнута, – сказал он тоном решительного доклада. – Вы смертельно оскорбили девушку и меня.
Проливной дождь, хлынувший с потолка, не так изумил бы свидетелей этой сцены и самого Ван-Конета, как слова Давенанта. Баркет дернул его за рукав.
– Пропадете! – шепнул он. – Молчите, молчите! Сногден опомнился первым.
– Вас оскорбили?. – закричал он, бросаясь к Тиррею. – Вы… как, бишь, вас?.. Так вы тоже жених?
– Все для Петронии, – пробормотал, тешась, Вейс.
– Я не знаю, почему молчал Баркет, – ответил Давенант, не обращая внимания на ярость Сногде-на и говоря с Ван-Конетом, – но раз отец молчал, за него сказал я. Оскорбление любви есть оскорбление мне.
– А! Вот проповедник романтических взглядов! Напоминает казуара перед молитвенником!
– Оставьте, Сногден, – холодно приказал Ван-Конет, вставая и подходя к Давенанту. – Любезнейший цирковой Немврод! Если, сию же минуту, вы не попросите у меня прощения так основательно, как собака просит кусок хлеба, я извещу вас о моем настроении звуком пощечины.
– Вы подлец! – громко сказал Давенант. Ван-Конет ударил его, но Давенант успел закрыться, тотчас ответив противнику такой пощечиной, что тот закрыл глаза и едва не упал. Вейс бросился между ними.
В комнате стало тихо, как это бывает от сознания непоправимой беды.
– Вот что, – сказала Вейсу Мульдвей, – я сяду в автомобиль. Проводите меня.
Они вышли.
Сногден подошел к Ван-Конету. У покинутого стола находились трое: Давенант, Сногден и Ван-Конет. Баркет, наспех собрав поклажу, отвел Марту на двор и кинулся запрягать лошадь.
Давенант слышал разговор, отлично понимая его оскорбительный смысл.
– С трактирщиком? – сказал Ван-Конет.
– Да. – ответил тот. – Таково положение.
– Слишком большая честь. Но не в том дело. Вы знаете, в чем.
– Как хотите. В таком случае моя роль впереди.
– Благодарю, вы – друг. Эй, скотина, – обратился Ван-Конет к Давенанту, – мы смотрим на тебя, как на бешеное животное. Дуэли не будет.
– Если вы откажетесь от дуэли, – неторопливо объяснил Давенант, – я позабочусь, чтобы ваша невеста знала, на какой щеке у вас будут лучше расти волосы.
Эти взаимные оскорбления не могли уже вызвать нового нападения ни с той, ни с другой стороны.
– Вы знаете, кому говорите такие замечательные вещи? – спросил Сногден.
– Георгу Ван-Конету я говорю их.
– Да. А также мне. Я – Рауль Сногден.
– Двое всегда слышат лучше, чем один.
– Что делать? – сказал Ван-Конет. – Вы видите, – этот человек одержим. Вот что: вас известят, так и быть, вам окажут честь драться с вами.
– Место найдется, – ответил Давенант. – Я жду немедленного решения.
– Это невозможно, – заявил Сногден. – Будьте довольны тем, что вам обещано.
– Хорошо. Я буду ждать и, если ваш гнев остынет, приму меры, чтобы он начал пылать. Наступило молчание.
– Негодяй!.. Идем, – обратился Ван-Конет к Сногдену, медленно сходя по ступеням, в то время как Сногден вынимал деньги, чтобы расплатиться. Швырнув два золотых на покинутый стол, он побежал к автомобилю. Усевшись, компания исчезла в пыли знойного утра.
Задумавшись, Давенант стоял у окна, опустив голову и проверяя свой поступок, но не видел в нем ничего лишнего. Он был вынужденным, этот поступок.
Расстроенная Марта вскоре после того передала хозяину свою благодарность через отца, который уже собрался уехать. Он был потрясен, беспокоился и упрашивал Давенанта найти способ загладить страшное дело.
Давенант молча выслушал его и, проводив гостей, обратился к работе дня.
Глава II
Большую часть пути Ван-Конет молчал, ненавидя своих спутников за то, что они были свидетелями его позора, но рассудок заставил его уступить требованиям положения.
– Я хочу избежать огласки, – сказал Ван-Конет Лауре Мульдвей. – Обещайте никому ничего не говорить.
Лаура знала, что Ван-Конет вознаградит ее за молчание. Если же не вознаградит, – ее карты были сильны и она могла сделать безопасный ход на крупную сумму. Эта неожиданная удача так оживила Мульдвей, что она стала мысленно благословлять судьбу.
– На меня положись, Георг, – сердечно-иронически шепнула ему Лаура. – Я только боюсь, что тот человек вас убьет. Не разумнее ли кончить все дело миром? Если он извинится?
– Поздно и невозможно, – Ван-Конет задумался. – Да, поздно. Сногден заявил от моего имени согласие драться.
– Как же быть?
– Не знаю. Я извещу вас.
– Ради бога, Георг!
– Хорошо. Но риск неизбежен.
Ван-Конет приказал шоферу остановиться у пригородной таверны и, кивнув Сногдену, чтобы тот шел за ним, расстался с Вейсом, которого тоже попросил молчать о тяжелом случае.
– Дорогой Георг, – ответил Вейс, – мне, каюсь, странно ваше волнение из-за таких пустяков, которое следовало там же, на месте, исправить сногсшибательной дракой. Но я буду молчать, потому что вы так хотите.
– Дело значительно сложнее, чем вам кажется, – возразил Ван-Конет. – Характер и взгляды моей невесты решают, к сожалению, все. Я должен жениться на ней.
Вейс уехал с Лаурой, а Ван-Конет и Сногден вошли в таверну и заняли отдельную комнату.
Сногден, не имея состояния, обладал таинственной способностью хорошо одеваться, жить в дорогой квартире и поддерживать приятельские отношения с холостой знатью. Ходил слух, что он – шулер и шантажист, но, никогда не подкрепляемый фактами или даже косвенными доказательствами, слух этот был ему скорее на пользу, чем во вред, по свойству человеческого сознания восхищаться порядочностью, если ее атакуют, и неуловимостью, если она талантлива.
Догадываясь, что хочет от него Ван-Конет, которому вскоре надо было ехать к Консуэло Хуарец, Сногден предупредительно положил на стол часы, а затем распорядился подать ликеры и кофе.
– Сногден, я пропал! – воскликнул Ван-Конет, когда слуга удалился. – Пощечина приклеена крепко, и не сегодня, так завтра об этом узнают в городе. Тогда Консуэло Хуарец, со свойственной ее нации театральной отвагой, будет ждать моей смерти от пули этого Гравелота, потом нарыдается досыта и уйдет в монастырь или отравится.
– Вы хорошо ее знаете?
– Я ее достаточно хорошо знаю. Это смесь патоки и гремучего студня.
– Несомненно, дядя Гравелот – идеальный стрелок, – заговорил Сногден, после продолжительного размышления и вполне обдумав детали своего плана. – Даже тяжело раненный, если вы успеете выстрелить раньше, Гравелот отлично поразит вас в лоб или нос, куда ему вздумается.
– Не хватает еще, чтобы вы так же игриво нарисовали картину моих похорон.
– Примите это как размышление вслух, Ван-Конет, – я не хочу вас ни дразнить, ни мучить, а потому скорее разберем наши возможности. Примирение отпадает.
– Почему? – быстро спросил Ван-Конет, втайне надеявшийся замять дело хотя бы ценой нового унижения. Потому что он вам дал пощечину, а также потому, что мы не можем быть уверены в скромности Гравелота: идя мириться, рискуем наскочить на отказ. Ведь вы первый его ударили.
Ван-Конет сжал виски, мрачно смотря в рюмку. Вздохнув, он улыбнулся и выпил.
