Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 2)
- Я тоже сюда, - сказал Самгин.
- Вот как? М-да... тем лучше!
Кутузов толкнул Клима плечом в дверь, открытую горничной, и, взглянув в ту сторону, откуда пришел, похлопал горничную по плечу:
- Цветешь, Казя? Оказия! О Казя, я тебя люблю?
- И я вас, - ответила горничная весело и пытаясь взять пальто из рук Кутузова, но он сам повесил его на вешалку.
"Демократический жест", - отметил Самгин. Прейс встретил их с радостью и смущением.
- Ты свободен?
- Как видишь.
Войдя наверх в аскетическую комнату, Кутузов бросил тяжелое тело свое на койку и ухнул:
- Ух! Скажи-ко, чтоб дали чаю.
- А я не знал, что вы знакомы, - как бы извиняясь пред Климом, сказал Прейс, присел на койку и тотчас же начал выспрашивать Кутузова, откуда он явился, что видел.
Самгин чувствовал себя несколько неловко. Прейс, видимо, считал его посвященным в дела Кутузова, а Кутузов так же думал о Прейсе. Он хотел спросить: не мешает ли товарищам, но любопытство запретило ему сделать это.
Свесив с койки ноги в сапогах, давно не чищенных, ошарканных галошами, опираясь спиною о стену, Кутузов держал в одной руке блюдце, в другой стакан чаю и говорил знакомое Климу:
- Марксята плодятся понемногу, но связями с рабочими не хвастаются и все больше - насчет теории рассуждают, к практике не очень прилежны. Некоторые молодые пистолеты жаловались: романтика, дескать, отсутствует в марксизме, а вот у народников - герои, бомбы и всякий балаган.
- А - в Казани? В Харькове? - спрашивал Прейс, щелкая пальцами.
Самгину казалось, что хотя Прейс говорит дружески, а все-таки вопросы его напоминали отношение Лютова к барышне на дачах Варавки, - отношение к подчиненному.
Вынув из кармана пиджака папиросную коробку, Кутузов заглянул одним глазом в ее пустоту, швырнул коробку на стол.
- Вы, Самгин, не курите? Жаль. Некоторые вредные привычки весьма полезны для ближних.
Клим впервые видел его таким веселым. Полулежа на койке, Кутузов рассказывал:
- Из Брянска попал в Тулу. Там есть серьезные ребята. А ну-ко, думаю, зайду к Толстому? Зашел. Поспорили о евангельских мечах. Толстой сражался тем тупым мечом, который Христос приказал сунуть в ножны. А я - тем, о котором было сказано: "не мир, но меч", но против этого меча Толстой" оказался неуязвим, как воздух. По отношению к логике он весьма своенравен. Ну, не понравились мы друг другу.
Чтобы напомнить о себе, Самгин сказал:
- Удивительно русское явление - Толстой.
- Именно, - согласился Кутузов и прибавил - А потому и вредное.
- Кому? - спросил Клим. Кутузов, позевнув, ответил:
- Истории, которой решительно надоели всякие сантименты.
Прейс тоже как-то вскользь и задумчиво процитировал:
- "Толстой законченное выражение русской, деревенской стихии".
- Ну - и что же отсюда следует? - спросил Кутузов, спрыгнув с койки и расправляя плечи. Сунув в рот клок бороды, он помял его губами, потом сказал:
- Вы извините нас, Самгин! Борис, поди-ко сюда, И, взяв Прейса за плечо, подтолкнул его к двери, а Клим, оставшись в комнате, глядя в окно на железную крышу, почувствовал, что ему приятен небрежный тон, которым мужиковатый Кутузов говорил с маленьким изящным евреем. Ему не нравились демократические манеры, сапоги, неряшливо подстриженная борода Кутузова; его несколько возмутило отношение к Толстому, но он видел, что все это, хотя и не украшает Кутузова, но делает его завидно цельным человеком. Это так.
- Ну-с, я иду, - сказал Кутузов, входя в комнату. - А вы, Самгин?
- Тоже.
На улице, под ветром и острыми уколами снежинок, Кутузов, застегивая пальто, проворчал:
- Тепло живет Прейсик...
- Не совсем понимаю, что его влечет к марксизму, - сказал Клим. Кутузов заглянул в лицо ему, спрашивая:
- Не понимаете? Гм...
А через несколько шагов спросил:
- Есть не хотите?
- Я бы выпил рюмку водки.
- Что ж, выпейте, - разрешил Кутузов, шагнул в лавчонку, явился оттуда с папиросой, воткнутой в бороду, и сказал благосклонно:
- Ну, айда, выпьем водки.
И снова усмешливо заглянул, в лицо Клима.
- Пощупали вас жандармы и убедились в политической девственности вашей, да?
Самгин не успел обидеться на грубоватую шутку, потому что Кутузов заботливо и даже ласково продолжал:
- Волновались вы? Нет? Это - хорошо. А я вот очень кипятился, когда меня впервые щупали. И, признаться надо, потому кипятился, что немножко струсил.
В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, -наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь, посмотрел на людей, сидевших под низким, закопченным потолком необширной комнаты.; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами смотрел на женщину, сидевшую у окна; женщина читала письмо, на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка книг в ремнях. Клим тоже посмотрел да лицо ее, полузакрытое вуалью, на плотно сжатые губы, вот они сжались еще плотней, рот сердито окружился морщинами, Клим нахмурился, признав в этой женщине знакомую Лютова.
"Очевидно, кабачок этот - место встреч", - подумал он и спросил Кутузова: - Вы здесь бывали?
- Первый раз, - ответил тот, не поднимая головы от тарелки, и спросил с набитым ртом: - Так - не понимаете, почему некоторых субъектов тянет к марксизму?
- Не понимаю.
- Клюнем, - сказал Кутузов, подвигая Климу налитую рюмку, и стал обильно смазывать ветчину горчицей, настолько крепкой, что она щипала ноздри Самгина. - Обман зрения, - сказал он, вздохнув. - Многие видят в научном социализме только учение об экономической эволюции, и ничем другим марксизм для них не пахнет. За ваше здоровье!
Выпив водку, он продолжал:
- А наш общий знакомый Поярков находит, что богатенькие юноши марксуют по силе интуитивной классовой предусмотрительности, чувствуя, что как ни вертись, а социальная катастрофа - неизбежна. Однако инстинкт самосохранения понуждает вертеться.
Он съел все, посмотрел на тарелку с явным сожалением и спросил кофе.
- Так вот, значит: у одних - обман зрения, у других - классовая интуиция. Ежели .рабочий воспринимает учение, ядовитое для хозяина, хозяин - буде он не дурак - обязан несколько ознакомиться с этим учением. Может быть, удастся подпортить его. В Европах весьма усердно стараются подпортить, а наши юные буржуйчики тоже не глухи и не слепы. Замечаются попыточки организовать классовое самосознание, сочиняют какое-то неославянофильство, Петра Великого опрокидывают и вообще... шевелятся.
Четверо молчаливых мужчин как будто выросли, распухли. Дама, прочитав письмо, спрятала его в сумочку. Звучно щелкнул замок. Кутузов вполголоса рассказывал:
- Новое течение в литературе нашей - весьма показательно. Говорят, среди этих символистов, декадентов есть талантливые люди. Литературный декаданс указывал бы на преждевременное вырождение класса, но я думаю, что у нас декадентство явление подражательное, юнцы наши подражают творчеству жертв и выразителей психического распада буржуазной Европы. Но, разумеется, когда подрастут - выдумают что-нибудь свое.
- Вы знакомы со Стратоновым? - спросил Клим.
- Юрист, дылда такая? Встречал. А что? Головастик, наверное, разовьется в губернатора.
Кутузов вытер бороду салфеткой, закурил и, ласково глядя на папиросу, сказал вздохнув:
- Пора идти. Нелепый город, точно его чорт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами - вывеска: кто-то "предсказывает будущее от пяти часов до восьми", - больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! - Кутузов широко усмехнулся:
- Быть тебе, Москва, Европой, вот - будущее! И, вспомнив что-то, торопливо протянул Самгину рублевую бумажку:
- Иду, иду! Заплатите. Всех благ!
Клим спросил еще стакан чаю, пить ему не хотелось, но он хотел знать, кого дожидается эта дама? Подняв вуаль на лоб, она писала что-то в маленькой книжке, Самгин наблюдал за нею и думал:
"Политика дает много шансов быть видимым, властвовать, это и увлекает людей, подобных Кутузову. Но вот такая фигура - что ее увлекает?"
Мысли его растекались по двум линиям: думая о женщине, он в то же время пытался дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. "Кутузов-шина", грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой истины и еще многое антипатично, но (Прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.
Женщина встала и, закрыв лицо вуалью, ушла.
"Не дождалась. Вероятно, ждала любовника, а его, может быть, арестовали".
О женщинах невозможно было думать, не вспоминая Лидию, а воспоминание о ней всегда будило ноющую грусть, уколы обиды.
