Фугу - Михаил Петрович Гаёхо
А про число восемнадцать он не знал, что думать.
— Думаешь вернуться, куда не обещал, и чтобы тебя там ждали? — продолжал голос.
— Восемнадцать, — сказал Боб.
«Восемнадцать — это возраст», — подумал Нестор.
— А вернешься, куда не ждали, и скажут — иди нах, не хочешь? — сказал голос.
— Тебя здесь нет, — сказал Нестор.
— Я не напрашиваюсь, больно надо. — И голос исчез.
Нестор стал искать в темноте ручку двери у себя за спиной.
— Подожди, — удержал его Боб, — надо немного добрать до ровного стакана или до полного счета.
— До круглого числа, — согласился Нестор.
— А вот и оно, — провозгласил Борис, для торжественного момента называясь полным именем. — Двадцать одно! — Он поднял кверху свой нож с наколотой на него тушкой.
— Двадцать два, — сказал Нестор с неожиданной для самого уверенностью.
— Перебор, — сокрушенно произнес Боб. На его ноже, поднятом кверху, было нанизано сразу две крысы.
— Зато удар был хорош, — сказал Нестор.
— Хорош, — согласился Боб.
Они оба замерли, словно ожидая чего-то.
И кто-то рассмеялся в темноте над их головами.
Это было не похоже на смех, а скорее как гром с ясного неба или как будто железную бочку пинали ногами — но и в первом и во втором случае это был, несомненно, смех. И даже если бы это было как рев быка или плач крокодила, это был бы смех. Он заполнял собой все пространство ямы, которое до сих пор было тесным, а теперь казалось огромным. Нестор терялся в нем, становился маленьким — как собачка, виляющая хвостом и поджимающая хвост одновременно, как притаившийся в щели таракан — существо бесполезное, но допущенное к пользованию благами, как красное тельце, радостно плывущее в токе крови.
Истончившись, он исчез совсем и очнулся по другую сторону двери, где было светло. В нормальном, слава богу, виде и в нормальных, слава богу, размерах.
Борис, которого звали Боб, тут же стоял рядом и был знаком и нормален, насколько можно было доверять взгляду и памяти. А нож у него в руке постарел, и с его лезвия капала ржавчина.
44
У Бориса, которого звали Боб, был гвоздь в сапоге, а в руке нож.
Нож тоже был гвоздем в свое время, и когда он был гвоздем, то просто колол ногу, а став ножом, требовал крови, которой ему нужно было не меньше стакана (но и не больше, таковы были правила игры — неизвестно кем установленные, но соблюдавшиеся с железной силой).
В темноте, однако, он перебрал лишнего, не удержавшись в рамках, и когда на свету стал виден, оказалось, что лезвие его заржавело и покрылось зазубринами. И хищный блеск, унаследованный от черной секиры, исчез, уступив место.
— Как был гвоздем, так гвоздем и остался, — сказали все, это видя. Всех было всего двое. Один был первый, другой — второй.
— Назвался гвоздем, полезай в кузов, — сказал первый, прося понимать слово «кузов» в иносказательном смысле, а не как кузов грузовика или самосвала.
— У тебя ведь уже есть новый гвоздь в сапоге, — сказал второй.
— Ничего, — сказал первый. — Два гвоздя в сапоге — это пара, а один гвоздь кошмарней, чем фантазия у Гёте.
— Гёте — он такой, — согласился второй и стукнул кулаком по стене.
45
Нестор бил кулаком по стене, и кулак каждый раз ударялся как о твердое.
Нестор ожидал, что когда-нибудь кулак пройдет насквозь, — это ведь была иллюзия кулака, иллюзия стенки, и рядом — иллюзия двери в стене, а за спиной — иллюзия людей, проходящих мимо.
— А головой попробовать? — предложил стоящий рядом Борис, которого звали Боб.
— Это ведь иллюзия, — сказал Нестор, — но крепкая, как по-настоящему. Даже руке больно. И еще я чувствую голод, и уже давно. Есть хочется тоже почти реально.
— А я сыт, — сказал Боб.
«На что ты годен тогда?» — подумал Нестор.
Он подошел к автомату, торгующему булочками, и ударил ногой — один раз, другой. Ничего из автомата не пролилось, ничего не посыпалось, а люди, проходящие мимо, оборачивались и смотрели с осуждением.
Нестор не обращал внимания. Призраки, плоды иллюзии, они предназначены были только к тому, чтобы исполнять желания его, Нестора, — те, которые он по неведомым ему правилам игры не мог исполнить непосредственно сам. Так по желанию Ларисы, которая захотела горячих сосисок, возник этот автомат, торгующий сосисками в тесте. А для удобства Ивана — эта площадка, прерывающая движение эскалаторов, на которой упомянутый автомат естественным образом смог возникнуть. Хотел Иван, хотела Лариса, так ведь и сам Нестор — разве не хотел этого самого еще раньше?
Так что и сейчас должен был кто-нибудь появиться для исполнения желаний.
— У тебя есть деньги для автомата? — спросил Нестор у Боба.
— Зачем, я ведь сытый, — нахально ухмыльнулся тот.
Кто-то из проходящих мимо остановился и опустил в прорезь монету. Автомат оказался отчасти кофейный.
Нестор взял у человека из руки стаканчик с кофе, а у кого-то другого — булочку.
— Ты что это, дядя? — удивился человек, а другой — застыл с открытым ртом.
— Я все объясню, — сказал Нестор, хотя объяснять ничего не собирался. Надо ли разговаривать с призраками?
— Ты это здесь самый крутой, да? — Еще один человек возник рядом.
— Ничего, ничего, — сказал Нестор и взял у человека еще не надкусанную горячую сосиску в тесте.
«Все устраивается само собой, надо только воспользоваться помощью, которую тебе предлагают обстоятельства», — думал Нестор, попеременно откусывая от булочки и от сосиски и запивая горячим кофием из стаканчика.
И тут чья-то рука легла ему на плечо сзади.
Разумеется, это был важный начальник в фуражке — с профилем бригадира или полковника.
Нестор обернулся.
— Ты зачем обидел моих людей? — У полковника не было в руке ни булочки, ни другого пряника, а была дубинка в полоску. Бригадир был с пустыми руками, но кулаки у него были большие. Один ударил кулаком, другой — дубинкой. И все прочие, кто стоял рядом, набросились на Нестора, схватили его за руки и за ноги. Они потащили его к двери в стене, за которой, он знал, была темная крысиная яма. Нестор сопротивлялся, но нападавшие держали его крепко, как настоящие.
В дверной проем втолкнули спиной вперед.
А милиционер с розовым гладким лицом выстрелил ему в лоб из пистолета, заряженного краской.
46
Времени нет, есть только иллюзия времени, порядок осмотра предметов немощным человеческим взглядом, который не в силах охватить их все разом, а только горстку.
Собственно, вместо
