Кто прав? - Фёдор Фёдорович Тютчев
Мое любопытство достигло своего апогея, и я решил проследить за ними до самого конечного их путешествия. Сев на своего лихача, я приказал ему ехать следом за их извозчиком, впрочем, настолько в почтительном отдалении, чтобы не быть узнанным, на случай, если бы Маня оглянулась. Но она не оглядывалась. Всю дорогу ехали они почти молча, изредка перекидываясь отрывочными фразами.
Проехав Невский, извозчик свернул на набережную к Николаевскому мосту, переехал Неву и поехал другим ее берегом, по дороге к Чекушам.
Заморенная кляча его едва плелась, мой рысак, принужденный следовать ее примеру, просто из себя выходил, так что лихачу стоило большого труда сдерживать его буйные порывы.
Свернув в какую-то довольно глухую улицу, выходящую, как и большинство улиц той местности, одним концом на Неву, а другим на тот край света, извозчик подкатил к подъезду небольшого двухэтажного полукаменного дома, так неожиданно остановился, что мы с лихачом, чтобы не наткнуться на них, должны были метнуться в первые попавшиеся ворота, маневр, исполненный моим лихачом с изумительным проворством и по собственному соображению гораздо раньше, чем я ему сказал об этом.
Человек бывалый, ему уже не раз случалось выслеживать подобным образом разную «петербургскую дичь».
Тем временем Манин кавалер не торопясь вылез из саней, позвонил дворника и методично принялся нагружать его привезенными свертками, пакетами и картонками. Когда последняя покупка взгромоздилась наконец где-то на самой холке навьюченного, как осел, дворника, он медленно стащил перчатку, протянул руку сидевшей в санях Мане и, как мне показалось, фамильярно стал прощаться с ней. Я видел, как мелькнула из муфты ее беленькая ручка и на мгновенье исчезла в его жилистой руке, как затем она ему кивнула головкой, что-то сказала, чего я не мог расслышать. Извозчик взмахнул кнутом, и сани поползли от подъезда, как беременная черепаха. Странный господин постоял с минуту на месте, поглядел им в спины и затем важной журавлиной походкой отправился вслед за удалившимся дворником.
— Трогай! — крикнул я лихачу. Тот только того и ждал. Как бешеный рванулся вперед изнервничавший вконец рысак и в три-четыре взмаха мы уже поравнялись с ползущими впереди санями.
— Мария Николаевна,—крикнул я взволнованным, нетерпеливым голосом,— здравствуйте.
Она вздрогнула и торопливо оглянулась. На мгновенье яркая краска залила ее щеки.
— Ах, это вы, откуда вас бог несет?
— Оттуда же, откуда и вас, я провожаю вас от самого Гостиного двора, это ведь я налетел на ваши сани у Пассажа, я тотчас же узнал вас и с тех пор еду по пятам, а вы и не догадались...
— Ну, а теперь вы куда ж? — прервала вдруг она мое торопливое словоизвержение.
Признаться, этот вопрос меня несколько озадачил.
— Куда? Пока вот провожаю вас, а потом, надеюсь, вы мне позволите зайти к вам, я, кстати, буду очень рад видеть Николая Петровича, я давно уже не видался с ним.
Она ничего не ответила. Минуту мы ехали рядом молча.
— Послушайте, Мария Николаевна, знаете что? отправьте-ка вы вашего возницу к черту и пересаживайтесь ко мне, а то он ползет как ушибленный. Право, ну.
Маня с минуту колебалась. Но, видно, ей самой до смерти надоело это похоронное шествие, потому что, подумав с минуту, она остановила своего извозчика, расплатилась с ним и, захватив с собой небольшой пакет, единственно оставшийся у нее изо всей массы покупок, пересела ко мне. Я был в восторге.
— Семен (знать имя своего лихача священная обязанность всякого нанимателя), рубль на чай, пошевеливайся!
Лихач только головой тряхнул. «Знаем, мол, не учи!» Он лихо подобрал вожжи, как-то особенно чмокнул, отчего горячий конь вздрогнул всем телом, гордо козырем поднял красивую морду, рванулся, словно бы хотел сбросить своей широкой грудью мешающее ему препятствие, и помчался, точно поплыл, едва касаясь копытами земли.
— Послушайте, Мария Николаевна,— начал я, — скажите на милость, что это за гоголевский тип был сегодня с вами.
— А вам очень интересно это знать? — усмехнулась она.
— Очень!
— Мой жених.
— Ваш жених?
— Да-с, мой жених, Алексей Александрович Муходавлев, титулярный советник, служит в Министерстве государственных имуществ, получает 90 рублей жалованья и имеет собственный дом, тот самый, у которого он только что слез. Видите, как я вам подробно докладываю. Ах, да, забыла еще: вдовец — жена умерла пять лет тому назад, имеет дочь десяти лет. Вот, кажется, и все подробности. Что вы так удивленно смотрите?
— Вы шутите, быть этого не может! — воскликнул я.
— То есть чего быть не может? Что он вдовец или что у него дочь десяти лет?
— Быть не может, чтобы он был ваш жених!
— Почему?
— Да, во-первых, потому, что он обезьяна, а во-вторых, как же это так скоро. Давно ли мы виделись с вами, и ни о каких Блоходавлевых и речи не было.
— То есть как давно ли, ни меньше ни больше как два с половиной месяца, а в такой срок иной раз многое может случиться.
В последних словах мне почудился как бы упрек, но я так был огорошен неожиданным известием, что почти лишился способности что-либо соображать.
— Да нет, перестаньте, вы себе представить не можете, как вы меня ошеломили, это невозможно,— бормотал я, стараясь собраться с мыслями, — Неужели это дело решенное?
— Почти, он уже переговорил с отцом, мне тоже изъяснился...
— Ну и вы...
— Конечно, согласна, он для меня очень хорошая партия, по крайней мере, все так говорят, в чине, с деньгами, чего же больше.
— Я вижу — он вам не по сердцу.
— Вот вздор какой, почему это вы так думаете, напротив, он мне очень нравится, такой солидный, серьезный, учтивый.
— Да из каких он?
— Как из каких, я же вам говорила — чиновник, титулярный советник, служит...
— Э, да не то, не то вовсе, я спрашиваю, из каких он, то есть из «наших» или из хамов?
— Ах вот что,—иронически улыбнулась Маня,—предки на сцену. Ну, предки его не из важных, отец был простым вахтером, а сестра до сих пор где-то прачешное заведение держит, и он этого не скрывает, да, впрочем, и то сказать,
