Цикады - Анастасия Всеволодовна Володина
— Ну-ну. Вон твой медпункт. Смотри не обрыдайся там.
Он вернулся в класс уже на химию и прошел под всеми взглядами не на свое место рядом с Катей, а на третий ряд к Алине. Та зашипела:
— Что ты устроил?
— Это не он. — Алексу было важно это сказать.
Она усмехнулась:
— Теперь ты его защищаешь?
«Я должен был защитить тебя».
— Костенко, Тростянецкая!
Как раньше. Как в самый первый раз, когда Алина, тогда еще Элина, только появилась и ее посадили на свободное место в третьем ряду с главным хулиганом класса. У него закончилась ручка, она протянула свою — и так все началось, но лучше бы ничего не начиналось.
— Алекс, ты там очередь занимаешь? — повернулся Билан.
— Отвали, а. Тоже огрести хочешь?
— Это ты отвали. Отсядь от меня. — От Алины давно уже не пахло вареньем.
«Прости меня за все это, прости меня, прости».
Но никто никого не простит.
Когда он курил после уроков, с опаской поглядывая на арку за углом, подошла Катя:
— Ну что, герой, доволен? Принцесса твоя оценила?
— Кать, не будь сукой.
— Ну кто-то же должен.
Он тронул ее за локоть:
— Откуда видео? Кто его записал?
Катя засмеялась:
— А если окажется, что я? Мне тоже вмажешь, Алеша?
— Не называй меня так. Это бабушкино имя.
— И для Тростянецкой, да?
Он сжал ее руку:
— А если б над тобой так прикололись?
— А откуда ты знаешь, как надо мной прикалывались? Вот только я не сахарная, — она вырвалась и ушла вперед, унося с собой запах пота.
Алекс бросил окурок, растоптал его и нырнул под арку. Тут же его схватили за шкирку и вписали в стену.
— Приветики, — сказал Пьер, а бугай из его свиты врезал ему с размаха.
— А чего так-то сразу? — Алекс постарался улыбнуться.
— А нечего чужое брать.
Удар повторился. Сам Пьер не трогал, просто смотрел, пока его дружок бил методично, по точкам, не давая увернуться, — Алекса хватило на то, чтобы оценить его ловкость, перед тем как сползти по стенке. Пьер поставил ему ногу на грудь и процедил:
— От меня больше ничего не получишь. И всем своим передам, чтоб от тебя держались подальше. Понял?
— Иди на хрен.
— Значит, не понял.
Свет погас.
— Мама, мама, здесь дядя спит.
— Он не спит. Он пьяный. — И чуть подальше: — Кошмар какой, район приличный, а эти только и норовят…
Алекс застонал и перевернулся на спину. Воняло мочой. Не сразу дошло, что это от него.
— Сука, — отчетливо проговорил он. Сунулся за сигаретами и не нашел. — Сука.
Наконец привстал, покачиваясь. Подташнивало, в голове шумело. С усилием вытащил телефон и выругался: экран пошел трещинами. Сверху пятнадцать пропущенных от бабули. Непослушными пальцами он нажал дозвон.
— Алло. Ты чего? У меня занятия. К ЕГЭ готовлюсь, я же говорил. Не говорил? Я сейчас к Марку пойду. Не теряй.
И что теперь? Точно, к Марку. Он вытер кровь рукавом, почувствовал запах мочи, скривился, снял и бросил куртку в мусорку по пути.
«Эконом минус» — вот какой тариф ему нужен сейчас. Таксист попался понимающий:
— Откуда такой красивый?
— Из секции.
— В секции врачей не дают?
Алекс покачал головой и застонал от шума в голове. Записал голосовое Марку.
Тот уже ждал его у подъезда. Увидев, ахнул — Алекс понял, что это только репетиция того, что ему устроит бабуля.
— Это Антон?
— Какой Антон? — Только тут он вспомнил: — Нет, конечно. Мне надо в душ.
Марк проводил его до ванной, сунул полотенце, чистую футболку и шорты.
— Полотенце можно нормальное?
— Это какое?
— Да не белое, блин. Я же измажу.
Марк исчез в глубине квартиры и вернулся расстроенный:
— У нас только белые.
— Как в кино, ага, — пробормотал Алекс.
В душе он выкрутил ледяную воду, сунул кулак в рот и заорал. Марк постучался:
— Все хорошо?
Марк всегда играл во всеобщую мамочку.
Неудивительно, что Соня только с ним и сидела.
Неудивительно, что Алекс только с ним и дружил.
— Жрать закажи. Заплачу.
Он кое-как втиснулся в футболку Марка: надпись Oslo Fjord расплющило на груди — зато почти корсет. Он чихнул и застонал от боли в ребрах. Оглядел ванную и поморщился: вот же оно. На сушильной машинке стояла баночка с коричными палочками.
У Марка пахло хорошо, у Марка пахло кофе и апельсинами. Алекс знал, что утром в выходные у них была традиция: пока мать готовила завтрак, отец давил апельсины и грейпфруты ручной соковыжималкой. Комбайн не признавал — не то, надо было руками, пусть и полчаса. Пару раз Алекс попадал на эту церемонию — и участвовал сам, и как будто становился частью этой кухни, где было место и кофемашине, и соковыжималке, и чужому мальчику, у которого не было ни такой кухни, ни такой красивой молодой мамы, ни такого подтянутого дружелюбного отца.
Алекс любил приходить к Марку — и не любил, потому что сразу вспоминал свой дом, в котором пахло лекарствами, ветошью, старостью, и так пахло как будто бы уже от него самого. Он помнил, как на даче мама Марка вежливо предложила постирать его вещи, а когда он отказался, она все равно постирала, потом добавив: прости, Леша, я все не могла понять, откуда так пахнет — бабушкой.
Смердит — было где-то слово. Некрасивое, противное. Вот и от Алекса смердело. Он засунул одежду в стирку и выставил максимальную температуру.
Марк ждал его на кухне:
— Кофе хочешь?
— Давай.
Он стал перебирать капсулы: американо, капучино, лунго, флэт уайт…
— Марк, просто кофе. Главное, без корицы.
— Да помню я, — Марк оглядел его и вздохнул. — Ты как из подворотни.
— Что за слово такое дедовское. Никто не говорит «из подворотни».
— Я говорю.
— Потому что ты дед.
— Инсайд?
— Нет, Марк, просто дед. — Потом, подумав, добавил: — Ну ладно, не дед, а дедушка.
Марк поставил перед ним кружку: на золотом фоне женщина, обернутая в лоскутное одеяло, прижимается к мужчине, а тот держит на руках младенца. Алексу нравилась эта картина — еще одна часть
