Иисус достоин аплодисментов - Денис Леонидович Коваленко
Откинувшись, он закурил. Теперь стало спокойно. Весь страх ушел в лист, в этот грязно-зеленый тревожный подъезд. Затушив сигарету, выключив свет, он завалился на диван и, уже без страха вспоминая о женщине в подъезде, уснул.
7
Зазвонил телефон. Протянув руку, Сингапур снял трубку.
— Здорово Сингапурище! — весело приветствовал Данил.
— Здорово, здорово, — Сингапур сел на диване. — Слушай, ты заходил ко мне сегодня?
— Нет.
— Блин, какая-то сволочь, прямо с ранья, разбудила… Впрочем…
— Это не я, — отказался Данил.
— Ну и чего тебе с такого с ранья надо? — довольно уже, повторил Сингапур.
— С какого такого сранья? Время десять утра, урюк ты заспанный!
— Кто там засланный, мы еще посмотрим.
— Ладно, филолог. Как насчет: по пивку?
— Слышу разумную речь! Где и когда?
— Короче, меня матушка посылает за мукой, так что через полчаса подползай к гастроному, я тебя в кафетерии буду ждать. А там, муку купим, по пивку и весь день свободен.
— О кей!
— О би! — ответил Данил и повесил трубку.
Умывшись, одевшись, более не мешкая, Сингапур открыл дверь.
— Ё бля! — выдохнул он отшатнувшись.
Женщина. Она сидела возле окна, склонив голову и обхватив колени руками. Она увидела его, лицо ее изменилось, в порыве, она вскинула вперед руку. Сингапур обернулся, неминуемо ожидая увидеть за спиной черный силуэт. За спиной — освещенная солнцем кухня.
— Галя! — выдал он, поняв, кто эта женщина. — Ну и су… Ну и бля… О-о-о, — выдохнул он тяжело, даже склонился. — Ты же меня чуть рассудка не лишила, дура, — распрямившись, произнес он, все еще не придя в себя. — Воистину… в руку. — Он, наконец, отдышался, закрыл дверь, спустился к Гале, тоже порядком испуганной таким внезапным и эмоциональным выходом. — Ты чего здесь делаешь? — сверху вниз спросил он, вглядываясь в ее перепуганное лицо. — Давно сидим?
* * *
Галя пришла с рассветом, пришла одна, без Паневина. Пришла, что бы спасти Сингапура, что бы он отдал все и пошел за ней. Всю ночь не спала она, готовясь к этому серьезному подвигу — бросить все и пойти в народ. Быть странницей. Давно эта мысль волновала ее, пугало только одиночество. Не видела она защиты в Паневине, а в Сингапуре увидела. И решилась. Всю ночь не спала она, представляя, как выйдут они на главную площадь, он отдаст все, попросит у всех прощения, и вдвоем пойдут они, и все счастливые, будут плакать и провожать их… Галя плакала, представляя все это. Перед рассветом же, помолившись как умела, она вышла из дома и, полная чувств и веры, пешком через весь город, пошла к Сингапуру.
Самой отдавать ей было нечего. Жила она с отцом и малолетним сыном, которого она, как поговаривали, прижила от отца. Сплетня, конечно, жуткая; но мальчик рос каким-то болезненным и, не по детски, нервным, как будто его постоянно пугали и обижали. Да и это ни о чем не говорило… если бы не сама Галя. Она избегала своего сына и не так, как ненавидящая мать… она точно боялась его: называя адским отродьем, бесовским отпрыском… Много всяких таких эпитетов давала она ему еще в роддоме, откуда мальчика и забрал ее отец. Галя же, отказавшись от ребенка, ушла на день раньше, а, точнее, сбежала, оставив записку: «Дьявол в нем, дьяволу его и отдайте». На следующий день за мальчиком пришел отец. И, как это не покажется нелепым, забрав, записал ребенка как своего сына. Сбежавшую же дочь и не пытался искать. Как и не было ее.
Она нашлась в психиатрической лечебнице, куда была доставлена из одного женского монастыря, в который пришла сразу из роддома, и где объявила себя святой, подговаривая монахинь отказаться от обмана человеческого и всего, что отворачивало бы от Бога, увлекая своей рукотворной красотой, и, конечно, от икон, созданных людьми. Всё это случилось не сразу. Первое время Галю любили и жалели, за ее суровый пост и усиленную молитву — всё, чем она занималась в течение дня, отказываясь даже от обычного труда, говоря, что пищу ей дает Бог —
