Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова
То, что наша первая в году встреча назначена на будний, а не на выходной день, казалось естественным смирением всех прежних устоев перед шквальной новизной. Этот шквал был распластан в голосе Кирилла и ежесекундно укрощался, уплощался до мелкой поземки-повестки, где предусмотрен и пункт «занятость». В его голосе уже не было январского струнного струения; чему бы он ни был счастлив месяц назад, нынешнее, свежее счастье легло вторым слоем, придавив, утяжелив и упрочив тон. Этот закрепляющий слой уже не прозрачно нежил и сладко изумлял, он взыскивал серьезности. Радостный ужас, который можно было только, не смея глянуть, ровно сложить вчетверо, как лист А4, и спрятать в папку. И мое признание в радости за Кирилла звучало бы легкомысленно. Я просто сказала, что готова встретиться в любой день, когда ему удобно, и Кирилл, недолго выбирая, назвал понедельник.
Тот понедельник на работе просвечивал для меня сквозь сусальное напыление. Золото заглядывало мне в лицо, оно конвоировало меня всюду, но своей неотлучностью, будто сон, который, по поверью, надо толковать наизнанку, учило от противного. «Их золото раздавит, / Их сгубит алчный спор, / А он лишь вольность славит, / Владыка ясных гор».
Я знала, что фирма больше не приносит дохода, что Иван ликвидирует ее со дня на день и уже устроился продавцом-консультантом в магазин спортивного инвентаря. Четыре года как разведенный, он платит алименты на сына, правда, сын уже в одиннадцатом классе, но бюджетный вуз ему вряд ли светит… Мысль об Иване, трезвящая, как китайский пластик спорттоваров, почему-то играла на стороне того сказочного, сундучно-хоромного злата, которое мешало увязать его с тяжелой промышленностью и тяжелой обыденностью, с крупным бизнесом и худосочным трудоустройством, предостерегая, прогоняя от себя, от греха подальше. Но не было ли мое предвзятое недоверие золоту накипью ревности к нему? И не к самому золоту даже, а к тому, что оно синекдохой знаменовало, тому, что упрочивалось в жизни Кирилла и, упреждая его отдачу, уже начало отдавать ему сторицей?
По уговору Кирилл ждал меня за столиком. Он постригся, и его лицо оказалось неприкрыто широким. Кирилл был в костюме того цвета синей сливы, который с некоторых пор утвердился как корпоративная «классика», хотя уже успел понизиться до среднего звена; белая рубашка под пиджаком, галстука не было. Утром было собеседование. Кирилл улыбался и напряженностью будто только сдерживал себя. Теперь я могла поздравить его и поздравила.
Компания еще ведет маркшейдерские работы на коренном месторождении в Иркутской области, но строительство рудника – дело уже решенное, обогатительную и аффинажные фабрики начнут строить параллельно, так что отъезд Кирилла не раньше, чем через полгода. Его взяли на ставку инженера-технолога; он предпочел бы лабораторную работу с образцами или, уж если ехать на рудник, что совсем не манит, так вот уже если ехать, то он надеется хотя бы раз, любопытства ради, побывать… Кирилл запнулся.
Под землей? Обычные слова для меня и обыденные для того, кому были подсказаны, меня саму испугали смелостью, смелостью, возможно, бездумной, против осторожности Кирилла.
Ну, строго говоря, под землей ему делать нечего – Кирилл опустил глаза на кольцо, обегавшее с его помощью вокруг фаланги, – но вот непосредственно на руднике он себя представлял… наблюдать за подъемом руды, а добывать там будут закрытым, шахтным методом… Впрочем, добывать золото предстоит как раз ему, освобождать золото из руды, он будет держать в руках то природное целое, еще не прошедшее аффинаж, еще не очищенное от примесей, не разделенное искусственно на золото и серебро; настоящее золото, пред-золото для большинства и единственное для Земли. Он часто думает о том, что у Земли все существует вместе: золото с серебром, железом, свинцом, а человек разрушает это единство. А с другой стороны, именно так человек возвращает элементам самостоятельность и чистоту, существующую в Божьем замысле. Есть мнение, что золото занесли на Землю метеориты, пробившие земную кору, то есть оно попало в глубь Земли с неба. С небес – сразу под землю, удивительная судьба, если вдуматься.
Значит, человек возвращает элементы к их идеям. Он как бы возвращает их на небо.
Если меня мои слова заставили притихнуть, то Кирилла взволновали, мне захотелось протянуть палец и затормозить шестереночное верчение кольца, и я вспомнила, что мы с Кириллом еще никогда друг до друга не дотрагивались.
Его оперативное возвращение с небес на землю разрубило гордиев узел, не дав тому затянуться. Отсрочка позволит ему пройти курс повышения квалификации, но первую зарплату он получит уже через месяц; положили пока пятьдесят тысяч, однако перспектива вырасти до начальника фабрики сулит в разы больший оклад.
Я не была уверена, что вправе спросить, знает ли мать о его новой работе.
Мы уже вставали из-за столика, когда я вспомнила о подарках, которыми мы так и не обменялись. Кирилл подарил мне осколок горного хрусталя, не пояснив, откуда тот, но я вспомнила, что в вестибюле музея имени Ферсмана отведен уголок под сувенирную лавку.
Он без фальшивой благоговейности, но с ненаигранной серьезностью рассмотрел, держа большим и указательным пальцами изделие саксонского умельца, а отставив, сразу стал листать в поисках стихотворения. Здесь другой перевод, и даже лучший, одна последняя строчка чего стоит: «Тебе достались горы, веселый властелин!»[7] Мы засмеялись, и даже если это был не первый раз, когда я услышала смех Кирилла, то уж точно первый, когда смеялась вместе с ним.
В тот день, по желанию Кирилла, мы перешли на «ты». Когда мы уже стояли перед входом в метро, я сказала: «Ты господин Земли. Der Herr der Erde». Мне хотелось повторить смех вдвоем, но я добилась того же, чего и когда-то давно, в ноябре, сказав, что всегда мечтала о таком брате, как он, – взгляда, зависшего под собственной прозрачной тяжестью.
Кирилл снова звонил регулярно, не ежедневно, как в конце прошлого года, но на неделе раз, однако теперь всегда по будням.
