Полиция памяти - Ёко Огава
Дописав до этих пор, я решила показывать все свежие тексты редактору R — прежде, чем их увидит новый редактор в издательстве. Понятно, что R больше не мог оставлять свои примечания на полях, но теперь мы снова могли обсуждать с ним все детали моих историй, как в старые добрые времена — только уже в его потайной каморке. А поскольку стул в убежище был только один, мы садились бок о бок на кровати, клали на колени большой альбом для набросков и уже на нем раскладывали страницы рукописи, как на столешнице.
Да и самому R, конечно, занятость каким-нибудь делом пошла бы только на пользу. Когда долго живешь в укрытии, ничего не может быть лучше для здоровья, чем просыпаться поутру с мыслями о том, что ты будешь делать в течение дня, а вечером оценивать, все ли вышло по плану и стоит ли себя похвалить. Особенно если с утра поставить себе задачи как можно более конкретные — такие, чтобы их выполнение еще и увенчивалось хоть какой-то, пусть даже пустячной наградой. Работа, в которой выкладываешься, не теряя баланса между телом и духом, — вот в чем он и сам нуждался больше всего.
— Знаешь, если тебе не трудно… — сказал он однажды вечером, поднявшись по стремянке, чтобы забрать у меня поднос с ужином. — Не могла бы ты придумать для меня какое-нибудь занятие? Ну, чтобы и тебе пригодилось, и мне от безделья не маяться.
— То есть… помимо чтения рукописи? — уточнила я, отыскав его взгляд в квадратном проеме люка.
— Ну да. Конечно, в такой теснотище мало чего полезного сотворишь, но все-таки лучше, чем ничего… Любые поручения, даже самые пустяковые! Такие, наверное, и придумаешь-то не сразу, я понимаю. Но сейчас, когда тебя рядом нет, меня просто парализует. Без твоей помощи я не сумею тебе пригодиться!
Сжимая руками поднос, он разглядывал стоявшие на нем блюда. И когда говорил, по глади картофельного супа разбегались мелкие волны.
— Придумать такую работу, в общем, не сложно, — ответила я. — Даже не переживайте. До завтрашнего утра я сочиню для вас список мелких заданий. И правда, отличная идея. Одним выстрелом — двух зайцев, верно?.. Ну, ешьте скорей, пока не остыло! Вы уж простите, что один и тот же суп каждый день. Урожай в этом году был ужасный, всех овощей — только лук да остатки осенней картошки…
— Ну что ты. Твой суп — настоящий деликатес!
— Надо же. Впервые в жизни кто-то хвалит мою стряпню. Спасибо!
— Жду заданий. Ты уж постарайся!
— Я поняла… Ну, до завтра?
— До завтра!
Балансируя на стремянке с подносом в руках, последнюю фразу он сказал уже одними губами. Убедившись, что его ноги коснулись пола, я задвинула крышку люка.
Так к моим повседневным хлопотам добавилась еще одна — придумывать занятия и для него. Теперь я каждое утро подкидывала ему всякую мелкую работенку: то подбить все чеки из магазинов, то заточить карандаши, то переписать блокнот с адресами, то пронумеровать страницы моей рукописи, — но он с одинаковой радостью брался за что угодно. И уже к следующему утру все было выполнено в лучшем виде.
Вот в таком режиме наша жизнь и протекала более-менее безопасно. Почти все получалось так, как мы задумали. Нерешаемых проблем не возникало. Старик всячески помогал нам, а сам R понемногу привыкал к своей жизни в укрытии.
И тем не менее, совершенно отдельно от маленьких радостей нашей жизни, окружающий мир все больше сходил с ума. После истории с розами случилось еще два исчезновения, причем одно за другим. Сначала исчезли фотографии, а следом — фрукты.
Собрав все фотоальбомы и снимки, включая мамин портрет с каминной полки, я уже собиралась отнести их во двор и сжечь в садовой печи, как R вдруг стал горячо меня отговаривать:
— Пойми, фотографии — это сосуды, хранящие память. Их не заменишь ничем! Если ты их сожжешь, восстановить ничего не удастся. Ты не должна так поступать. Ни в коем случае!
— А что делать? — ответила я. — Пришло их время исчезнуть.
— Но если у тебя не будет фотографий, как ты вспомнишь лица своих матери и отца? — в отчаянии воскликнул он.
— Так ведь это их фото исчезнет, а вовсе не они сами. Значит, бояться нечего. С чего бы я забывала их лица?
— Возможно, ты думаешь, это всего лишь клочки бумаги. Но в них зафиксированы очень важные для тебя вещи. Свет, воздух, ветер. Любовь и радость того, кто нажимал на затвор. Смущенные улыбки тех, кто ему позировал… Понимаешь? Все эти вещи нужно обязательно сохранять в своем сердце. Для этого и делаются фотографии!
— Еще как понимаю. Сама берегла их, как бесценные сокровища. И рассматривала то и дело, и вычитывала оттуда очень важные для меня воспоминания — такие чудесные, что от грусти было даже больно в груди… Да, в сумасшедшей рощице нашей памяти, где каждое деревце росло в свою сторону, фотография служила нам точнейшим компасом. Но теперь пора двигаться дальше! Пусть даже без компаса станет немного тоскливей и даже горше — сопротивляться исчезновению я не в силах…
— Но даже если сопротивление бесполезно, вовсе не обязательно своими руками сжигать фотографии! По-настоящему важное останется важным, пусть хоть весь мир перевернется. Его суть не изменится. А если ты сохранишь их, они тебя отблагодарят. Больно видеть, как дыра в твоей памяти распахивается еще шире…
— Нет, — устало покачала я головой. — Теперь, сколько бы я ни смотрела на фото, прочесть ничего не смогу. Ни грусти, ни боли в груди больше не возникает. Обычные глянцевые бумажки. Дыра в моем сердце расширилась. Как вернуть это сердце в прежнее состояние, не знает никто. Вот такое оно и есть — полное исчезновение… Хотя тебе этого, наверное, не понять.
Он с виноватым видом опустил взгляд.
— Новая дыра в моем сердце требует, чтобы я все сожгла, — продолжала я. — Пустота, которая ничего не чувствует, вцепилась в меня до боли. И отпустит лишь после того, как все обратится в пепел. Когда я, наверное, уже и не вспомню, что значило это слово — «фотография»… А кроме того, если эти снимки отыщет Тайная полиция, случится самое страшное. После каждого исчезновения они следят за всеми особенно пристально. Заподозрят меня — в опасности окажетесь и вы.
На это R уже ничего не сказал. Лишь молча стянул очки, прижал пальцы к вискам и
