К северу от первой парты - Александр Калинин

Ничто не предвещало беды. Школьное руководство еще в середине дня отбыло в административные дали. Уроки благополучно закончились, и вьюноша мог бы позволить себе блаженно прокрастинировать в тиши кабинета.

Мог бы, потому что, его путь к нирване был грубо прерван подозрительным шумом. Шум тот шел из глубин коридора, и быстро нарастал. Молодой историк никогда не видел коал вживую. Но почудилось ему, что именно такой звук должна издавать коала, когда у нее отнимают любовь всей ее жизни. При том, что в тот же самый момент у нее отбирают еще и вагон отборного эвкалипта. И он, учитель как-то в этом виноват.

Предчувствия вьюношу не обманули. Звуки действительно были по его душу. Дверь распахнулась, и в класс ввалился клубок рыдающих локтей и коленок. Половина этого клубка, разбрызгивая горючие слезы, мгновенно метнулась за парту, уткнулась в нее головой, и взревела с удвоенной силой. Вторая половина метнулась за ней, обняла и поддержала сдержанным всхлипыванием.

– Что случилось? – Растеряно спрашивал учитель, испуганной курицей паря над эпицентром слез.

– УУ-ААААУУУ-УУУУ-ААААА – Отвечала Айгуль.

– Вшхлюююп. – Вторила ей Айсель.

Молодой историк владел азербайджанским недостаточно, чтобы определить суть беды. Но был уверен, что «УУ-ААААУУУ-УУУУ-ААААА» примерно переводится так. «Отчий дом сгорел, Ктулху погрыз родные горы, а Нефтчи проиграли армянам в футбол».

– Плохо. Очень плохо. – Оценил происходящее вьюноша.

Вообще-то, обычно девочки жаловаться не стеснялись. И оттого, что сейчас они молчали, было откровенно тревожно. Что же такого сделали враги, что железные пигалицы не могут даже говорить об этом?!

Немного успокоить Айсель удалось только с помощью времени и печенья. Айгуль печенье тоже приняла, но рыдать не перестала. И лишь в хрусте печенья учителю открылась страшная правда.

– Они…, они…, вшхлюп, хруп, вшхлюп. Они, хруп-хруп, порвали Айгуль колготки! –

– Причем, видимо, сзади. – Догадался по косвенным признакам молодой историк. Косвенные признаки проявили себя, когда учитель попросил показать размер ущерба. Айгуль оттого покраснела и пошла на новый круг душераздирающих рыданий. Айсель же, напротив, собралась, и вступила, наконец, в осмысленный диалог с учителем. Пламя гнева в ее душе постепенно испаряло слезы обиды.

– Они… Они нас ненавидят. Они…!

– Кто они? – Мимоходом уточнил историк, догадываясь, с чьими родителями ему предстоит в скором времени говорить.

Глаза Айсель сверкнули всей яростью гор. Она резко отбросила в сторону косу и прямо в глаза учителю резанула правду.

– ЖИДЫ! –

Молодой учитель поймал свои выпрыгивающие из орбит глаза и стек на пол. Он решительно не помнил, чтобы когда-либо рвал Айгуль колготки. Других же «жидов» в школе вроде как не водилось. Расследование зашло в тупик.

«Ммм», – высказался он после продолговатой паузы. Потом тщательно прокашлялся в кулачок и осторожно уточнил. – «А какие именно жиды»?

– Егор Козлов и Дима Терентьев…!

ЗЫ. Выброшенный на сухую отмель историк подергал еще немного жабрами, а потом затих и пошел в магазин за колготками. Национальный вопрос никуда не денется, а вот колготки нужны уже сейчас.

Как-то, уже несколько поседевший историк столкнулся со стайкой южных учеников. Столкнулся и «дорогу» не уступил. Гордые южане оттого осерчали и обматерили учителя на узбекском. Раньше историк стал бы оттого грустен и подавлен. Но теперь, смирившись с сединой, он ступил на путь дзен.

– Тэннеский джяляб – на узбекском же матерном флегматично ответил он хихикающим детям.

Школьники замолкли. В их взглядах последовательно сменились понимание, гнев, удивление, восхищение, и, наконец, принятие.

– Надо бы узнать, что я сейчас сказал. А еще, какие признаки у профессионального выгорания. – Подумал историк и начал урок в уважительно затихшем классе.

Глава 8. Вся правда о деде морозе

Еще древние демиурги заповедовали мужчинам не злоупотреблять зеркалом. Но…, однажды молодой историк их правило нарушил. Ибо то, что он увидел в зеркале – было прекрасно! Глаз не оторвать.

Он был округл как в самых смелых своих мечтах. Его бедра, бока и плечи плавно перетекали друг в друга, нежно подводя восторженного зрителя к доминанте полусферического живота. Настоящая симфония лишнего веса!

Поверх всего этого великолепия покоилась настоящая Борода. Это была не какая-нибудь куцая эспаньолка. Не вялая мочалка и не курчавая лопата. Это был водопад густого серебра, вольно раскинувшийся аж до самого пупка. Его благородное монохромное сияние идеально гармонировало с густым красным тоном костюма.

Учитель смотрел на себя в зеркало и видел настоящего Санта-Клауса! Куда там дешевым советским Дедам морозам, что по сей день стервятниками кружат вокруг детских елок.

По отечественному Деду морозу сразу видно, что помимо водки, питается он, в лучшем случае вяленой рыбой. О том же сигнализирует перекличка синих оттенков его костюма и мешков под глазами.

Спина такого Деда гнется только в одну сторону – вперед. То ли по старой, еще крепостной привычке кланяться барину, то ли не разгибается после бесконечной рабочей смены.

Санта совсем другой. Двигается он медленно и вальяжно, обязательно пузом вперед. Ему, в отличие от голодного русского деда вообще ходить приходится не часто. У него для этих целей есть оленья упряжка. В России бы такую роскошь реквизировали в первой же эскимосской деревне, еще за целую Евразию до Москвы.

А еще Санта целый год бездельничает. Это русский Дед, из одних только гвоздей и рулона фольги ваяет круглый год подарки. Без обеда и выходных. У его западного родича заведен для этого целый штат крепостных. То есть, тьфу ты, эльфов.

И вообще, русский Дед – эдакий лохотронщик. Его задача развести детей, заставить их пахать, учить дурацкие стишки за жалкую горстку слипшихся ирисок. Потому что, всех, хоть чего-то стоящих «мишек на севере» он заранее вытащил. Либо на перепродажу, либо отложил для своих «голодающих Поволжья». И оттого он всегда на ногах. Он должен быть готов мгновенно слинять, если его спросят за эти гнусные махинации.

Санта же принимает детей, развалясь в удобном кресле. Он как опытный психолог, стрижет купоны только за то, что слушает. Ему не надо никому ничего выдавать. Он только загадочно кивает в ответ на самые фантастические детские мечты. Выдавать подарки, равно как и разбирать жалобы – дело родителей.

После всего этого неудивительно, что русский Дед начинает разговор голодным и усталым – Ну здравствуйте, дети. Из Санты же, в первую очередь, вырывается сытое «о-хо-хо»!

Историк смотрел в зеркало и видел не школьного учителя. Он видел штат крепостных, упряжку марки Бентли и молоденькую мадемуазель Клаус. И все в собственности, гарантированной отцами-основателями и всеми агентами ФБР.

Настроение его само собой становилось все более расслабленным и благодушным. Поэтому, когда раздался условный