Дар - Элеонора Бостан

мире или наоборот, шагнул в какое-то другое измерение. Ну не могут же люди так исчезать. А может это вообще была галлюцинация, подумал Антон, может мой больной мозг уже дошел до той стадии, когда реальность сливается с вымыслом. Он вдруг понял, что страшно устал, отчаяние и тот темный ком, что он носил в душе снова подкатили к горлу, но на этот раз у него не осталось ни сил на сопротивление, ни желания. Одно радовало: его мозг все еще работал, и рациональное мышление по-прежнему никуда не делось, хоть и прижалось под воздействием последних событий. И оно говорило, что никакая это не галлюцинация, он видел то, что он видел, этот старик действительно вышагивал по проспекту, это был он, просто и в этот раз Антону не повезло, как обычно. Они разминулись, он потерял время, и старик ушел, а уйти в большом городе можно куда угодно, да хоть в первый же проулок, а там – ищи иголку в стоге сена. Теперь он понимал, что ни в какой парк этот старик не пошел, просто ему бы так хотелось. Слабость и апатия навалились на Антона, солнце вдруг опять стало нестерпимо ярким, а жизнь – беспросветно темной. Ссутулив плечи, он побрел к противоположной стороне, чтобы скрыться от этого обжигающего солнца. Он устал, так устал от всего, судьба опять проделала свой любимый трюк – поманила его конфеткой и сделала вид, что бросила ее в кусты, а Антон, как глупенькая собачонка, ринулся за ней. Смешно, особенно для любителей отрывать крылья мухам и стрелять в птиц. И если правда, что у каждого своя судьба, то его судьба часто предоставлялась ему в виде жестокого и капризного ребенка, которому навязали котенка или щенка и над которым этот ребенок теперь издевается как хочет.

У меня был шанс, думал Антон, хотя на самом деле шанса не было, это мне так казалось, что он был. Или я упустил его, опять сделал все не так, свернул направо, когда удача ждала на левой стороне? а ведь я был так близко, все это могло бы кончиться. Или не могло? И он просто зверски опоздал на работу, а все напрасно, он снова с пустыми руками, у разбитого корыта. И это мой путь, думал Антон, огибая пруд, ему казалось, что ком в горле вот-вот разорвет его, таким большим он вдруг стал, и с него не свернуть. Дойдя до теневой стороны, он выбрал лавочку под ветвями ивы, мог бы выбрать любую, все равно он был здесь один – спасибо за маленькие милости жизни – но он хотел спрятаться, скрыться от мира, хотел найти укромное местечко. Он чувствовал себя разбитым и почти раздавленным, а в таком состоянии всегда хочется забиться в норку и просто ждать, зализывая раны, когда пройдет боль и силы вернуться. Хотя бы чуть-чуть.

Антон сел на лавочку, прохладный влажный воздух нежно погладил его по лицу. Солнце сияло, птицы пели в густых кронах, а вокруг не было ни души. Красота и покой вокруг и кошмар его собственной жизни столкнулись в нем, как два урагана. И темный тяжелый ком, который он носил в душе много лет, вобрал в себя всю силу этого столкновения. Это был взрыв. Антон понял, что больше не принадлежит себе, по крайней мере, на какое-то время. Его лицо из бледного стало просто белым, из груди вырвался первый хриплый стон.

А потом он уронил голову и рыдал так, как никогда в жизни.

***

Он слушал истеричные крики шефа только первые пять минут, потом мысли его улетели в прошедшее утро. Антон стоял на дорогом ковре – да, ему тоже было бы смешно – разглядывал узоры и старался делать виноватое лицо. Думал-то он совсем о другом. Он был на удивление спокоен, в другое время он бы просто извелся и готов был бы провалиться сквозь землю или продать душу, чтобы загладить вину, а сейчас просто стоял и думал совсем даже не о том, что явился на работу к обеду. Какое-то странное спокойствие, похожее на ватное облако накрыло его с головой, а под ним было опустошение, он как будто исчерпал себя и стал оболочкой, не заполненной ничем.

– До каких пор это будет продолжаться?! – верещал его начальник, раскрасневшись от злости и такой непростительной дерзости: это ж надо, явиться на работу ко второй половине рабочего дня. – Ты кем себя возомнил, я спрашиваю?!

Антон на несколько секунд вернулся в реальность и тут же унесся опять куда-то в вихрь собственных мыслей. Он знал своего шефа, пока его вопросы были чисто риторическими, единственное, что полагалось делать – стоять с видом провинившегося школьника и соглашаться с «папочкой», потом, когда он выпустит пар, вот тогда и придет пора извинение и обещаний в духе «я так больше не буду». И этот момент надо не пропустить, подумал Антон, но как-то равнодушно. Он вернулся к созерцанию узоров на ковре и гневно взлетающий голос шефа снова стал просто шумовым фоном. Я могу стоять так часами, подумал Антон, а он может часами орать, чувствуя себя барином среди крепостных. Ну, учитывая политику их банка и общее положение в стране, практически так оно и было. Антон почувствовал, как грустная улыбка касается его губ, и вынужден был прикусить щеку, чтобы подавить ее. Он мог бы сделать вид, что покашливает, но руки он держал за спиной, намеренно пряча их от глаз шефа – свежие ярко-красные ссадины, покрывающие обе руки, вызвали бы только кучу новых вопросов, на которые Антон не хотел отвечать. А может еще и подозрения и тень на репутацию, и без того уже изрядно подпорченную за последние недели. Вот так, подумал Аннон, делая глубокий и почти незаметный со стороны вдох, в тихом омуте черти водятся, так теперь наверняка будут говорить про меня, 4 года безупречной работы, 2 года сидел здесь тише воды ниже травы, и вот началось. Пойдут сплетни, обычно все сразу думают о наркотиках, роковых женщинах и религиозных сектах. Хотя тут они будут отчасти правы, то, что происходит со мной, явно имеет какое-то отношение к высшим силам. Думая об этом, Антон вдруг понял, что ему как-то почти все равно, только улыбка снова проситься на лицо, никто из этих глупых людей и понятия не имеет, через что ему пришлось, приходится и еще придется пройти, все они живут, дышат и тратят драгоценную энергию на сплетни и ссоры. И с чего это они решили, что имеют право судить его?