Пять снов Марчелло - Светлана Каныгина
Вольпино выбежал из квартиры. Скоро он стоял на улице, взволнованный и дрожащий, а дождь облизывал его белую шерсть и тёк с ресниц в глаза, которые выражали полную растерянность.
Пёс что-то почувствовал, что-то открылось ему. Лишь миг бездействия, и он кинулся со всех ног вверх по дороге, преследуя ускользающую, видимую только ему одному цель.
Попугай закрыл глаза, через несколько секунд с неуверенностью открыл их и тут же, зажмурившись, отвернулся. Он больше не хотел видеть дорогу, не хотел смотреть в окно уснувшей старушки. Он пытался сделать это, но не мог. Марчелло боялся смотреть на кресло, боялся увидеть раздавливающую его пустоту и ещё сильнее страшился встретиться взглядом с тоской, что без сомнений уже властвовала над каждым миллиметром пространства квартиры напротив.
Слишком много неясного для одного утра. Слишком много предчувствий… Если это печаль, то не его, не попугая… Несправедливо мучиться о неизвестном, а тем более о чужом. Пусть печалятся эти люди, этот неугомонный болтливый пёс, но не он- не Марчелло. Он ни при чём…
Какаду стало обидно за себя. Горожане, спрятавшиеся в своих квартирах, ничего не знали и прибывали в покое, а он всё увидел и должен был страдать. Откуда это? Что за обязанность такая- нести муки за то, что стал свидетелем чужой беды? Несправедливо! Нечестно! Жестоко!
Недовольство Марчелло росло. Всё крепче сжимая веки, какаду гнал его и злился от того, что ему это никак не удаётся. В темноте закрытых глаз он не видел ни дороги, ни окна старушки, и всё-таки они всплывали перед ним, представленные сознанием, вынуждая думать о них и мучиться печалью. Попугай был решительно с этим не согласен. Достаточно было и того, что он уже испытал к произошедшему, невольно став свидетелем, и по той причине разделив с участниками событий всю драму. Ему было плохо: такую цену он заплатил за своё сочувствие. Но, на этом всё. Какаду отказывался брать на себя больше, чем уже принял. Его одного не хватит на все печали и слёзы города, на всех тех, кто навсегда заснёт в его стенах. Сердце его не всесильно и он ничем не заслужил необходимость переносить чужую боль.
Марчелло открыл глаза. Его взгляд коснулся витрины кафе, скользнул по ней к двери и немедленно, будто боясь упустить, выхватил из пространства заведения столик и пару молодых людей сидящих за ним.
То были Роза и Тонино. Между ними в центре стола на белой скатерти лежал пышный сноп огненно- алых гербер и царило смущение. Беззвучно для Марчелло оно говорило дрожащими от волнения губами юноши, отвечало улыбкой девушки и светилось румянцем на щеках обоих. Эти двое, знакомые едва, почти не поднимали глаза и говорили точно не меж собой, а лежащим на столе цветам. Произнося слова, Тонино перебирал в руках атласную ленту букета. Смущённо слушая его, Роза касалась пальцами красных лепестков гербер.
За шторой из сырого ветра и дождя, за расписанными стекающей водой окнами кафе, окружённые пустыми столами и стульями, в ярком пятне цветов, взволнованные и робкие они были подобны бабочкам, когда те, влекомые благоуханием бутона, садятся на лепестки и чуть держась и вздрагивая, ощупывают их в поисках желанной сладости. Казалось, если бы возник внезапный звук, появился бы кто-нибудь рядом, или моргнул бы свет, тогда оба они, вспорхнули со своих и мест и закружили по кафе в исступлении, а потом… Потом, возможно, оставив страх и неуверенность, вернулись бы к алому букету и пили его нектар, не боясь, всё так же вздрагивая, но уже от восторга.
Это было красиво. Красивым был дождь за окнами, вымокшая площадь и залитый дождевой водой фонтан. Была красивой безлюдная пустота кафе, огромный сноп гербер и сама пара малознакомых, аккуратно изучающих друг друга молодых людей.
Как удивительно по-иному стал выглядеть город с той минуты, когда попугай заметил Розу и Тонино.
И ведь они тоже изменились.
Марчелло помнил, какой видел девушку всего пару часов назад. Она была той, привычной ему Розой неприметной глазу тихой служащей кафе. А сейчас в ней появилось что-то особенное, некое микро-мерцание, которое сделало её ярче. И даже выбившиеся из косы пряди волос. и всё в одежде девушки, до этого времени казавшееся попугаю небрежным, обрело такое обаяние, какого Марчелло до того дня не находил ни в одном человеке.
Удивительно, но простота и неподдельное смущение, с теми их признаками, в которых всякое движение тела искреннее, подкупили попугая, и сознание его, всегда требовательно ищущее изысканной красоты, умилилось красоте безыскусной, лишённой точности линий и гармонии форм.
Искренность- вот из чего была создана эта красота. Ей не нужны ни утончённость, ни гармония, чтобы сделать прекрасной любую форму и любую линию, потому что она- есть ажур, который украшает всё, к чему прикасается.
Тонино заинтересовал попугая ещё в тот день, когда скрываясь за струями фонтана следил за Розой. Уверенный в том, что никто его не наблюдает, юноша не пытался скрыть своих истинных чувств. Его любопытство, смущение и влюблённость были выражены искренне. Их Марчелло и увидел тогда. Это они так привлекли его в Тонино. А сейчас он видел искренность в Розе и открывал для себя уже её красоту.
Эта пара за столиком с белой скатертью и красными цветами, появись она на том же месте на час раньше, стала бы чудесным явлением в картине с мрачным фоном из пасмурного неба, грома и дождя. Наверное тогда, в сутолоке нагрянувших переживаний, попугай бы удивился возникшему контрасту и, не задумываясь- и, конечно же, ничего для себя не поняв, мысленно отделил бы унылый город от прелестной пары. Однако сейчас этого не произошло. Небо, промокший город и сам дождь виделись попугаю не такими мрачными. И причиной тому- Марчелло был уверен- послужили именно двое за столиком, в присутствии чарующей красоты которых, он ощутил непогоду как неотъемлемую часть происходящего, отчего увидел красивой и её тоже.
При этом он убеждал себя не оборачиваться и не смотреть ни краем глаза в сторону дороги и окна старушки, понимая, что улица разделена, и на той половине другое небо, другой дождь и происходит совсем не то, что хотелось бы видеть и совсем не то, о чём хотелось бы знать. В этом для попугая не было неясностей. Всё было определено: там- тоска и слёзы, тут- душевный покой и красота.
Но сколько времени он сможет
