Юзеф Принцев - Там вдали, за рекой
"Интересно, как вы на меня тогда будете смотреть, Глафира Ивановна? Тоже как сквозь окошко, или какой другой интерес объявится?"
Степан приподнял голову. Луна светила в спины идущим, лиц видно не было, только два черных силуэта. Странно как-то держат они оружие! Приклад в руке, а дуло завалили за спину. Так охотники по лесу ходят. Только какие сейчас охотники? Степан подождал еще немного, по звуку шагов различил, что неизвестные совсем близко, вскочил, щелкнул затвором винтовки и крикнул:
- Стой! Руки вверх!..
Один из неизвестных присел, охнул по-бабьи и выронил из рук лопату, которую Степан принимал за винтовку. Другая - теперь он уже понял, что это была девчонка, - сказала голосом Глаши:
- Сдурел?
А Екатерина Петровна поднялась, сердито отряхнула юбку и набросилась на Степана:
- Привычку взял людей пугать!.. Для этого тебе оружие дадено? Я вот Ивану Емельяновичу пожалуюсь, он у тебя живо пистоль отберет!
- Пистоль!.. - Степан вскинул винтовку за плечо. - Скажете тоже...
Он не знал, куда девать глаза от конфуза. Это надо же так влипнуть! Ну, была бы тетя Катя одна, отругался бы - и дело с концом. А тут Глаха! Стоит небось и посмеивается в темноте. Ходят в неположенное время и еще жаловаться хотят! Степан разозлился и брякнул:
- Сейчас доставлю вас куда следует - разберутся!
- Куда это ты нас доставишь? - зашлась Екатерина Петровна. - Нет, ты слыхала, Глаха! Доставит он нас! А если я тебя лопаткой по одному месту?
- Я при исполнении обязанностей, - оскорбился Степан.
- Мы им, дуроломам, окопы роем, а они ружья на нас наставляют! остывая, сказала Екатерина Петровна. - Слыханное ли дело, а?
Вот не было печали! С окопов они, оказывается, идут. Весь день лопатами махали, спину не разогнуть, а он чуть на землю их не уложил. Еще немного - и скомандовал бы: "Ложись!" Ну, герой! Проходу теперь не будет!..
Степан лихорадочно соображал, как выйти из этого дурацкого положения, ничего не придумал и буркнул:
- Ладно... Можете идти.
Ему показалось, что Глаша фыркнула. Он вытянул шею, но лица ее в темноте разобрать не мог. Видел только, что она отвернулась и плечи у нее подозрительно вздрагивают. Смеется, факт! С чего ей плакать? Небось рада-радешенька, что с ним такое случилось! У Степана даже перехватило горло, хотел прикрикнуть солидно, а вышло, как у молодого петушка:
- Проходите, граждане!
Екатерина Петровна засмеялась и сказала домашним голосом, как говорят в семье с провинившимся мальчишкой:
- Пройдем, тебя не спросим...
Опять засмеялась и сунула ему в руки какой-то мешок.
- На-ка вот... Помоги. Все равно тебе обратно топать! Один, что ли, ходишь?
- С Федькой. - Степан примерился, как поудобней нести мешок.
- А он где? - заметно встревожилась Екатерина Петровна.
- К переезду пошел, а я сюда, - неохотно объяснил Степан. - Потом поменяемся.
- Вдвоем-то сподручней, - не успокаивалась Екатерина Петровна.
- Здесь и одному делать нечего, - мрачно ответил Степан и вскинул мешок на свободное от винтовки плечо. - Идете вы или нет?
- Идем, идем... - поправила платок на голове Екатерина Петровна. Раскомандовался!..
Через поле они шли молча. Степан широко шагал впереди, Глаша с Екатериной Петровной не поспевали за ним, но подождать не просили, и только слышно было их учащенное дыхание. Потом Екатерина Петровна остановилась и сказала Глаше:
- Погоди чуток... Поясница у меня разламывается!
Степан тоже остановился, подкинул плечом мешок, чтоб лег поудобней. В мешке что-то шуршало и терлось, и пахло от него чем-то сытным. Степан втянул в себя воздух: хлеб не хлеб, но похоже.
- Что принюхиваешься? - сказала сзади Екатерина Петровна. - Жмых там. Перемелем, лепешек напеку... Угощу уж, так и быть!
- Не больно нужно... - проворчал Степан и пошел дальше.
Услышал, что Екатерина Петровна с Глашей двинулись следом, и прибавил шагу.
У дверей барака он скинул мешок на землю и присел на крыльцо. Хотелось курить, в горле пересохло, а до утра еще ходить и ходить! Домой, что ли, зайти? Мать будить неохота, болеет она. И Федьки не слышно. Меняться пора, а он запропастился куда-то! На переезде все веселей, чем на пустыре этом болтаться. А может, и вправду зря он его одного отпустил. Первый раз в патруле. Мало ли что... Степан вгляделся в темноту и негромко свистнул. Никто не откликнулся. Степан свистнул еще раз, погромче.
- Чего рассвистелся? - подошла к крыльцу Екатерина Петровна. - Спят люди...
- Племянничка вашего шукаю... - отозвался Степан, зевнул и поднялся с крыльца.
До чего спать вдруг захотелось... Хоть умри! Зарыться бы сейчас в подушку, одеяло под голову - и никакими пушками не поднять. А если еще пожевать чего-нибудь!..
Екатерина Петровна уже возилась в коридоре с замком, а Степан опять опустился на крыльцо. Вот и ноги какие-то... как из ваты. Часа бы два придавить! Степан поднял голову и посмотрел на небо. Оно было еще темным и звезды вон какие, рассветом и не пахло. Потом увидел перед собой Глашу и подвинулся на крыльце, давая дорогу.
Она прошла так близко, что подол ее юбки чуть не коснулся его лица. Степан хотел отодвинуться подальше, но почему-то не смог. Глаша постояла немного совсем рядом с ним и пошла в коридор барака. У Степана вдруг забухало сердце и стало жарко лицу.
"Заболел, что ли?" - растерянно подумал он, хоть и знал, что жар этот в лице и буханье в сердце оттого, что так близко оказалась Глаша. Если бы она сейчас не ушла, а села рядом, - все ласковые слова, какие знал, сказал бы он Глаше. Только слов таких он знал немного, да и те слышал от матери, когда был совсем маленьким.
А тут, наверно, нужны другие слова. Тоже ласковые, но такие, чтобы плакать и смеяться от счастья. Есть ведь такие слова!
- Степа!.. - окликнула его Екатерина Петровна. - А мешок-то?
Степан поднял мешок и пошел по темному коридору на желтоватый свет керосиновой лампы. Вошел в комнату, встал у порога и положил мешок на пестрый половик.
- Дверь прикрой... - сказала Екатерина Петровна. - Не лето.
Степан прикрыл дверь и огляделся.
Глаша ушла за ситцевую занавеску у кровати и что-то там делала наверно, переодевалась. Стукнули об пол каблуки ботинок, по-над занавеской показались ее голые руки и опять скрылись. Степан вдруг вспомнил больницу и как поднимала она ладонь к лицу, закрываясь от шума в палате, и так же вот обнажалась ее рука. Но тогда смотреть на слабую руку было жалко, но не стыдно, а сейчас он смотрел совсем по-другому и поэтому отвернулся. В горле у него опять пересохло, и он попросил у Екатерины Петровны:
- Водички попить не дадите?
- Пей... - кивнула она на ведро, стоящее на табурете у печки. - На-ка ковшик.
Вода была холодная, даже зубы ломило, но Степан выдул целый ковш и, когда вытирал рот рукавом, увидел, что Глаша уже вышла из-за занавески и надето на ней старенькое платьице, из которого она выросла. Платье было когда-то голубым в цветочек, а сейчас стало чуть ли не белым, цветочки тоже слиняли, и получилось, что платье какое-то рябенькое. Глаша в нем была совсем девчонкой, и Степан удивился, как это можно так сразу измениться. Ему стало как-то вольней, и смотрел он на нее уже не таясь. Она тоже вдруг открыто и прямо взглянула ему в глаза. Степан кожей почувствовал, как начинают полыхать у него щеки и уши, отвернулся и шагнул к дверям.
- Погоди-ка... - Екатерина Петровна развязала мешок и сунула ему кусок жмыха. - На-ка, пожуй!
Степан отломил кусок, сунул в рот и послушно принялся жевать. Поднял глаза на Глашу и поперхнулся: она смотрела на него и улыбалась.
- Буржуйская пища... - с набитым ртом сказал Степан. - С непривычки горло дерет!
Глаша тихонько засмеялась, совсем как раньше, до их ссоры, и Степан до того обрадовался, что испугался: выкинет он сейчас какой-нибудь фортель, а она - раз! - и выпустит, как еж, свои иголки. И все сначала! Лучше сбежать, пока все не испортил.
Степан попятился к двери, открыл ее спиной и затопал по коридору. А Глаша стояла и смеялась. Тихо-тихо...
Екатерина Петровна посмотрела на нее и поинтересовалась:
- Что за праздник?
- А?!. - встрепенулась Глаша.
- И слух потеряла! - покачала головой Екатерина Петровна. Достань-ка шлепанцы мои под кроватью.
Глаша поспешно кинулась к кровати, встала на коленки спиной к Екатерине Петровне и подозрительно долго шарила там.
Екатерина Петровна усмехнулась и спросила:
- Любишь ты его, что ли?
- Кого? - испугалась Глаша.
- Степана.
Екатерина Петровна взяла у нее из рук шлепанцы, присела на стул и, снимая мужнины сапоги, нет-нет да и поглядывала на Глашу. Глаша смотрела в темное окно и молчала. Потом вдруг сказала, не оборачиваясь:
- Не знаю я ничего, тетя Катя... Только увижу его - и как весна на дворе!
- Любишь, выходит... - улыбнулась Екатерина Петровна. - Ну, а он что, Степка-то?
- Говорит, предрассудок, - вздохнула Глаша.
- Тебе говорит? - удивилась Екатерина Петровна.
