Варлам Шаламов - Вишера
Клубок размотался так. Антонов бежал не один, а вместе с захваченным с ним же антоновским командиром. Этот командир добрался до Китая, принимал участие в рейдах атамана Семенова, был захвачен, отвезен в Москву и там "пошел в сознание". Излагая подробно свою жизнь, командир дошел до своего ареста чекистской группой в 1921 году вместе с Антоновым. Командир этот показывал так: "Мне Антонов ничего не говорил, но по всем обстоятельствам побега я думаю, что тут имело место предательство со стороны командования Красной Армии".
- А кто был тогда командиром?
- Степанов Михаил Степанович.
- А где теперь Степанов?
- Управделами НК РКИ.
- А кого судили за побег Антонова?
- Судили начальника караула. Дали десять лет условно.
- А где этот начальник караула?
- Давно демобилизовался - на земле где-то в Полтавщине.
Арестовывают бывшего начальника караула и везут его в Москву:
- А где ты был в 1921 году? А что ты можешь рассказать о побеге Антонова из-под твоего караула?..
- Человек этот, начальник караула, был мне обязан жизнью,- говорил Степанов,- и, конечно, если бы его взяли в чекистские лапы любой твердости тогда же, на фронте, он бы пошел на смерть, но не выдал меня. А сейчас у него - семья, жена, дети, земля. И вот его волокут в Москву: "Расскажи". Он всё рассказал. Тогда арестовали меня и дали десять лет.
Степанов успел кончить срок по зачетам и остался на службе в Красновишерске начальником аэропорта.
В 1933 году в Москве на площади Пушкина, тогда еще Страстной, Степанов ударил легонько меня палкой по плечу - я проходил мимо со своей женой, и он задержал меня, рассказал о своей жизни и судьбе. Сказал, что не думает переезжать в Москву.
Вряд ли Степанов пережил 1937 год. Я много искал в библиотеках хоть малого напоминания о его пусть прошлой, дореволюционной, шлиссельбургской судьбе. И не нашел. Иногда мне кажется, что всё это мне приснилось: и Антонов, и Степанов, и клюшка, которой хромоногий человек в серой шинели зацепил меня на Страстной площади.
ЛАГЕРНАЯ СВАДЬБА
К устью Улса быстро приближался челнок. Горная река была так крута, что челнок был виден на реке весь, как нарисованный. Челнок уже входил в тихие воды озера, образованного слиянием Улса и Кутима, того самого озера, на которое совсем недавно садился гидроплан Берзина, главного начальника. Пилотом Берзина был Володя Гинце, летчик, осужденный за вредительство, но с "детским" сроком в три года. Берзин был слишком опытен и умен, чтобы заглядывать в "дело" Гинце, когда брал летчика-вредителя своим личным пилотом.
Прилет Берзина и был самым ярким событием нынешнего года. Кроме, конечно, вахминовской свадьбы.
Челнок приближался.
- Начальник едет,- виновато сказал Шурка Вениаминов, секретарь общей части.
- И не один,- сказал я, начальник отдела труда. Мы стояли на берегу и ждали, пока долбленка причалит. Челнок ткнулся в песок, Шурка и я придержали лодку, пока приехавшие выгрузились. Начальник района Степанов и его заместитель Александров - оба вернулись вместе в один и тот же миг. Раньше начальники вместе никуда не ездили и вместе не возвращались.
- Ну, как ваша свадьба? - спросил Степанов.
- Это не наша свадьба, гражданин начальник, это Вахминова свадьба.
- Сколько водки выпито?
- Сколько выписано было, столько и выпито.
- Не два же литра?
- Два, гражданин начальник.
- А не десять? Не двадцать, как мне в Кутиме говорили?
- Два, гражданин начальник.
- Пиши, Вениаминов, приказ. Всем участникам свадьбы из заключенных по пятнадцать суток изолятора...- Степанов помолчал и поглядел куда-то мимо меня и добавил: - С выводом... Всех вольнонаемных - на губу и по выговору. С занесением в личное дело.
- А вы дураки! - сказал Александров, бывший начальник артиллерии Черноморского побережья, царский офицер, отбывший срок и оставшийся на службе в лагере.- Дураки! Взрослые люди! Надо было пригласить на свадьбу этого Сапрыкина, уполномоченного и начальника отряда. Ведь не дети вы. Надо было подождать возвращения - моего или Андрея Максимовича. Спешите всё. Торопитесь.
- Я с Азаровым за один стол не сяду,- сказал Вениаминов хмуро.
- Да и Сапрыкин. Зачем нам Сапрыкин на свадьбе? Ваш заместитель, техрук района Краснов, был.
- Краснов бывает всюду, где можно выпить на дармовщинку,- сказал Степанов.- Знали ведь это?
- Знали.
- Ну, зови жениха.
Курьер побежал за Вахминовым, начальником КВЧ*.
* KBЧ - культурно-воспитательная часть.
Гримасы перековки были не только мрачные, угрюмые. Были гримасы и веселые.
Среди огромного количества приказов, которые присылала в начале тридцатых годов во время перековки Москва, было очень много попыток нащупать какой-то новый путь давления на арестанта.
Меры поощрения, выполненный план стимулировались не только пайкой, не только "шкалой питания".
Лучшими "изотовцами" в лагере были свои "изотовцы", как после были "стахановцы" и "стахановская" пайка на Колыме.
В 1931 году перековка началась. В 1929 году заключенным, систематически перевыполнявшим норму, разрешалось жениться. Документы "личного дела" служили юридической основой для регистрации.
Приезжающим женам не надо было везти московского разрешения на свидание. Московское полагалось брать вредителям, вообще пятьдесят восьмой статье... Часы этого свидания, сутки или часы, оговоренные приказом, дробились по желанию мужа и жены чуть ли не на минуты.
На Вижаихе, где находилось управление Вишерского лагеря, был выстроен специальный дом-гостиница - Дом свиданий. Так этот дом и был назван во всех документах того времени: Дом свиданий!
Шел уже четырнадцатый год с начала революции. Название никому не казалось странным. Память у людей коротка.
Ударница могла назвать своим мужем любого заключенного. И получить свидание в Доме свиданий. Начальство следило только, чтобы в книге Дома свиданий не числилась пятьдесят восьмая статья.
Дом свиданий и его практика вызвали новый вопрос ГУЛАГу: можно ли заключенным жениться на заключенных - в качестве поощрения за отличную работу? Разъяснение ГУЛАГа было получено и разослано по всем отделениям. Можно, если по анкете "личного дела" заключенный не состоял в браке. Северный район Вишерского лагеря получил это разъяснение.
Не откладывая в долгий ящик, Вахминов, начальник КВЧ, подал заявление о желании вступить в брак со своей делопроизводительницей, Раисой Колесниченко.
Вахминов был ленинградский чекист, пьянчужка, потерявший наган во время пьянки в "Астории".
- Очнулся, понимаешь, в канаве. Кабур через плечо повешен. Пустой кабур.
Вахминова судили, дали три года. Он обжаловал приговор в Москву, Москва пересмотрела дело. Срок был увеличен: пять лет. Вахминов решил прекратить переписку с высокими организациями и с головой ушел в воспитательную лагерную работу.
Среди сотен всевозможных КВЧ, которых я встречал в своей жизни, Вахминов еще был один из лучших. Пить он вовсе не пил. Только вот на свадьбе.
Рая Колесниченко была дочь какого-то крупного сектанта. Рае хотелось только одного: забыть отца, вообще забыться, забиться в угол куда-нибудь, не отличаться от подруг, соседей, знакомых, встречных ни одеждой, ни интересами, ни походкой, ни поведением.
С Вахминовым Рая жила уже давно и сейчас обрадовалась официальному предлогу, поводу.
В районе как раз гостил разъездной коллектив "Синей блузы" - подружки Рае нашлись.
По левую руку невесты сидела узкоглазая, узкогубая Шура Фанарина, стукачка из блатных. Рядом с ней - Сорокин, руководитель синеблузного коллектива. "Синяя блуза" в столицах уже умирала, и сам создатель жанра, Южанин, после неудачного побега за границу, жил в лагерях. Всё начинается в Москве, но не в Москве кончается. Уральская лагерная "Синяя блуза" была последним кругом по воде от камня, брошенного когда-то в стоячую воду эстрадного искусства с великой силой. Тексты к ораториям "Синей блузы" писал и я - и как полезный автор был дружен с синеблузниками. С участка на участок передвигалась "Синяя блуза" верхом. Вьючные лошади и лошади верховые. Болота, речки, дожди.
На центральном участке, где мы жили, был клуб. При клубе - художник, осужденный на десять лет по делу розенкрейцеров в Москве, по странному делу масонов.
Этим летом к художнику приехала жена, но он был не в ладах с начальством - портрет, что ли, отказался писать, и жене дали свидание ровно столько часов, сколько разрешила Москва. Жена добиралась за сотни верст от железной дороги, вверх по реке, вверх, вверх...
Вместе с женой художника приехала жена инженера Шитова. Инженер Шитов был в заграничной командировке в Германии, учился там, женился, вернулся в Москву. Шли переговоры о юридическом оформлении приезда жены, о разрешении ей приехать. Разрешение было выдано, но Шитов был арестован. Женщина не вернулась назад, а, не зная ни слова по-русски, отправилась на Северный Урал, на каторгу - искать мужа. И нашла. Свидание их, тоже разрешенное Москвой, было свободное - вольная квартира, прогулка. Инженер и молодая немка ходили по берегу, обнявшись, ходили, ходили. Потом она уехала. Не зная языка, без провожатых.
