Собрание сочинений в десяти томах. Том 7 - Юзеф Игнаций Крашевский
Кохан уныло повесил голову.
– Ты слышал? – повторил король. – Собирайся в дорогу. Торопись, чтобы он не убежал… Если скроется, беги за ним… Он должен погибнуть. Как доказательство его смерти ты мне представишь перстень, похищенный им у королевы… Никому ничего не говори, поезжай и не заставь меня долго ждать исполнения данного тебе приказания.
Рава хотел что-то сказать, но, взглянув на короля, не осмелился и, молча поклонившись, удалился.
В замке свита короля все еще не знала, чем был вызван его гнев. Разговор с судьей, вслед за этим вызов Кохана, приготовление последнего к дороге, распоряжение данное Казимиром канцлеру о приготовлении законного акта на имя Кохана Равы о содействии ему властей – все это в высшей степени возбудило любопытство придворных.
Королева тотчас после ухода Казимира заперлась в своей комнате и плакала. Всех охватил страх перед неизвестным страшным происшествием. Хотя никто еще на себе не почувствовал последствий гнева Казимира, однако, все окружавшие его дрожали, зная до чего он может дойти в таком состоянии.
По прошествии часа Вержинек уже знал о случившемся при дворе; весть об этом дошла и до Сухвилька, который поспешил к королю, зная, что в серьезных делах Казимир любит прибегать к его советам.
Когда Сухвильк прибыл к королю, первый пыл его гнева теперь уже прошел, но подобно тому как после вдыхания дыма остается чувство горечи, так и в сердце Казимира осталась боль и обида. Сдерживая себя и стараясь быть спокойным, он рассказал обо всем ксендзу Яну, а также о том, что приговорил Мацека к смертной казни.
Ксендз Сухвильк не посмел вступиться за виноватого.
– Негодяй заслуживает смерть, – произнес он, – но вы, ваша милость, наказывая его, поможете широкому распространению слухов о том, что должно быть покрыто мраком неизвестности…
– Кто же посмеет сказать что-нибудь после приведения в исполнение приговора? – возразил король.
Ксендз Сухвильк ничего не ответил. Король от волнения не мог усидеть на месте и все время ходил по комнате.
– Вы видите перед вашими глазами пример того, что такое рыцарство, и каковы наши дворяне, которые должны быть оплотом моего трона, – с горечью проговорил король. – Мне ставят в вину, как преступление, что люблю мужиков, забочусь о евреях, защищаю мещан! Но, Боже мой, ведь я так поступаю, потому что эти униженные, преследуемые, оскорбленные питают ко мне любовь, а те, которых я осыпал своими благодеяниями и милостями, платят мне черной неблагодарностью и изменой! Да, я этого не скрываю, я хочу поднять одних, а других подтянуть… Это справедливо и Бог меня за это не осудит.
Ксендз Сухвильк, как потомок рыцарей, почувствовал себя обиженным.
– Милостивый король, – произнес Сухвильк, – из-за одной паршивой овцы не следует так строго судить все стадо.
– Если бы только была одна! – со смехом возразил Казимир. – Я знаю и чувствую, на кого я могу рассчитывать и кого должен опасаться… Кто, как не дворяне заставили меня заблаговременно обещать корону племяннику, который насулил им золотые горы?
Король вздохнул и, обращаясь к Сухвильку, шепотом проговорил:
– Одному Богу известно, что будет в будущем. Королева надеется стать матерью…
Сухвильк низко склонился перед королем, поздравляя его и, сложив руки для молитвы, произнес:
– Дай Бог, чтобы она родила наследника престола.
– И в такое время этот негодяй посмел клеветать на королеву, –запальчиво проговорил король, опять поддаваясь гневу, – ведь он этим бросает позорное пятно на колыбель моего наследника…
Ксендз Ян начал успокаивать короля и долго при нем оставался, пока ему удалось привести Казимира в лучшее расположение духа. Этому также содействовало сознание, что дело мести за оскорбленную честь передано в руки Кохана, а в его преданности, любви, храбрости и ловкости Казимир был уверен. Ксендз Сухвильк одобрил выбор короля и нашел, что лучшего нельзя было сделать.
Оставив короля, ксендз Ян счел необходимым повидаться с Равой, который, несмотря на то, что торопился, не успел еще выехать. В помещении королевского фаворита был страшнейший беспорядок: слуги суетились, связывая узлы, собирая оружие. Придворные приходили один за другим под разными предлогами, стараясь что-нибудь выведать. Кохан всем говорил, что его посылают в Прагу… Он не хотел, чтобы кто-нибудь догадался о цели его поездки. Всем, однако, казалось странным, что для сопровождения в безопасную Прагу он подбирает самых сильных и храбрых людей.
Увидев ксендза Сухвилька, входящим в комнату, он поспешно поднялся навстречу королевского советника и провел его в соседнюю комнату, где никого не было.
– На вас взвалили большую тяжесть, – проговорил ксендз Ян.
– Я себя не обманываю никакими ложными надеждами, – быстро ответил Рава, – я знаю, что рискую своей головой, но я должен убить его, потому что король приказал…
Он задумался и прибавил:
– Лишить его жизни – это еще ничего, но каким способом? Ведь его нужно наказать так, чтобы это навело страх на других изменников, которые осмеливаются посягать на честь короля. Я должен быть жестоким и буду.
– Но не через меру, – медленно проговорил ксендз Сухвильк. –Строгость наказания даст пищу для разных подозрений и заставит предполагать большее преступление…
– Большего уже не может быть, – быстро прервал Кохан. – Я знаю больше, чем королю известно… Негодяй замышлял измену, хотел опозорить нашу королеву, хвастался связью с ней… Разве этого мало?
Ксендз посмотрел на него серьезно и внушительно проговорил:
– Надо наказать, но не мстить, потому что месть доказывает личную обиду, а королевское достоинство должно быть настолько недосягаемо, что какой-нибудь негодяй не может его задеть.
Эти разумные слова были молча выслушаны Коханом и не произвели на него надлежащего впечатления. Его решение быть жестоким было непоколебимо. Любовь к королю, гнев его пана, свидетелем которого он был – все это делало его непреклонным. Но Кохан знал, что, несмотря на его горячее желание наказать негодяя и отомстить за короля, предстоявшая ему задача была очень трудна и нужно было много мужества для ее исполнения. Надо было торопиться и днем, и ночью ехать, чтобы добраться до Борковича раньше, чем до него дойдет весть о грозящей ему опасности.
К счастью при дворе ни о чем не догадались, и тайна осталась неразглашенной, так что Мацек, ободренный своим последним пребыванием в Кракове, вовсе не предчувствовал, что его опрометчивая болтовня так быстро и так далеко разойдется…
Он насмехался над королем и грубо высмеивал тех, которые напоминали ему об осторожности и сдержанности.
В то время, когда Кохан выехал их Кракова с намерением его захватить, Мацек как раз покинул Познань, где пробыл довольно долго, и в сопровождении многочисленных единомышленников направился в Калиш. Его что-то туда тянуло и,
