У медуз нет ушей - Адель Розенфельд
С тех пор эта девушка, которую звали Матильда, стала моим единственным союзником. Переняв ее тактику сливаться, как хамелеон, с окружающей средой, я однажды подобралась к принтерам и незаметно встала за коллегами из отдела по работе со свидетельствами о рождении.
Харя астматичная / харизматичная
О чем он мог говорить?
Я опять пристально посмотрела на коллегу за принтером:
«Дела у рождения
(солдат вывел на бумажке слово „учреждение“)
идут неважно. Вам сложно,
(„возможно“, — написал солдат)
предстоит дезорганизация».
(«Все нормально, я поняла», — сказала я солдату. Но он не успокоился и написал «реорганизация».)
«Функциональная реорганизация, или пластичность мозга, — вот как называется это явление. Когда у человека перестает работать какой-либо сенсорный орган, кора головного мозга реорганизуется, восполняя утраченные функции за счет оставшихся».
Чтобы не попасть в какую-нибудь неловкую ситуацию, я теперь регулярно читала «Анархическое обозрение нейронаук» — подписку на этот журнал мне подарила мать. Наверняка она предполагала, что подкованная знаниями в области технологий, я перестану так сильно переживать из-за потери слуха и начну более «революционно» смотреть на свою проблему.
Положа руку на сердце, она была права, следовало свыкнуться с мыслью, что однажды мне, возможно, придется поставить имплант. И день этот не за горами. Но когда я с ужасом, как завороженная, читала о разных экспериментах, мне все больше и больше казалось, что наука — это какая-то хардкорная версия фильма «Детектив»: «При исследовании, проведенном на котятах, которых лишали зрения путем сшивания век либо билатеральной энуклеации, количество нейронных связей в клетках зрительной коры за период зрительной депривации значительно уменьшалось по сравнению с нормальными взрослыми кошками».
Я представляла, как мне зашивают уши или как наподобие попкорна из меня вылетает улитка внутреннего уха, а на лбу появляются электроды.
А вот следующая статья нашла во мне живой отклик: «Согласно этим исследованиям, глухие люди демонстрируют повышенную способность к визуальному восприятию движения. Кроме того, они быстрее и точнее считывают движения, находящиеся в поле их периферийного зрения, а волны зрительных вызванных потенциалов, которые они производят, имеют большую амплитуду».
Быстрее и точнее считывают движения, находящиеся в поле их периферийного зрения.
И действительно, я чувствовала, что острота моего зрения удесятерилась. Последние лучи солнца теперь не размывали полностью очертания губ, лабиальные звуки уже лучше различались в полумраке. И мне удавалось даже краем глаза прочесть то, что пишет солдат, желая избавить меня от недоразумений. Он использовал все доступные средства. Иногда, чтобы меня выручить, он даже писал эсэмэски, правда, иной раз напрочь обо мне забывал.
42
По другую сторону окошка шумоизоляционной кабины сурдолог старался твердо и внятно произносить слова и предложения, которые выходили из направленного на меня маленького черного динамика, и мне следовало их вычленять из общего шумового фона. Испуганная, как лабораторное животное, я повторяла «у меня только одна любовь», теплым певучим голосом он произносил «да», я продолжала: «Моя первая любовь — это волк». Не будучи уверенной в услышанном, я колебалась между этой фразой и другой — «моя первая любовь прядет шелк». Появившаяся на лице сурдолога улыбка и моя звуковая память помогли мне выбрать правильный ответ. А прежде я бы углубилась в гипотезы, которые только отдаляли меня от воспоминаний о звуках так же, как пересказ сна отдаляет от зрительных образов. В данном случае первой любовью оказался волк, звучало абсолютно бессмысленно, но было верным ответом. Я радовалась: сумев понять фразу «моя первая любовь — это волк», сама я отдалялась от состояния животного.
В конце сеанса раздались какие-то резкие звуки, сурдолог посмотрел на дверь, и я поняла, что они ворвались из реальной жизни. Вошел долговязый тип, я бросила на него сердитый взгляд, полный презрения к его нетерпению. Не мог подождать, как все? Так же, как ждала я, и как ждали другие, надеясь, что в этих бледно-зеленых стенах, напоминающих аквариум, слух распустится наподобие кувшинки.
Поспешно вскочив, я натолкнулась на дылду, растерявшегося от подобной реакции, ведь эту встречу организовал сурдолог. «Луиза, разве ты не говорила мне, что хочешь познакомиться с другими слабослышащими?» Я пыталась что-то промямлить, но лишь брызнула слюной и теперь зациклилась на малюсенькой блестящей капле на краю стола, которую никто не замечал, — словно это была я сама в миниатюре, вид на меня из космоса.
Сурдолог стал подталкивать нас к двери, энергично подбадривая.
Выйдя из кабинета, мы посмотрели друг на друга, стараясь не задерживать взгляд на глазах, на губах и на руках, каждый из нас озирался, раздумывал, куда бы сбежать, но улица решительно вынуждала обоих двигаться в одном направлении. Все казалось таким тягостно медленным, будто пробираешься по дремучему лесу. Не помню, кто предложил зайти в кафе, чтобы «познакомиться поближе», хотя к тому моменту мы оба уже давно продумали свои стратегии бегства. Устроившись за круглым столиком в кафе, мы больше не могли обманывать себя мыслью, что мы не вместе и что каждый заперт в своей стеклянной капсуле. Начало беседы изобиловало всякими «а?», «что?», попытками прислушаться; промелькнуло и несколько ухмылок, поскольку у каждого возникало ощущение, что его передразнивают. Обескураженный нашей пантомимой официант подал кофе, обходясь без стандартных формул вежливости, а мы так старались предвосхитить вопросы, которые он и не собирался задавать, что нелепо состязались в учтивости: «спасибо», «не за что», «и так нормально», «отлично». Официант ретировался, и мы даже немного посмеялись. Наконец мы могли смотреть друг другу в глаза.
Его глаза, как и мои, были темные, зрачки сливались с радужной оболочкой, поэтому напряжение, с каким он вглядывался в мои губы, почти не замечалось.
