Отчаянная и другие рассказы - Сергей Аникин
Послышались шаги, в палату вошёл в белоснежном медицинском халате высокий худой гладко выбритый главврач Виктор Семёнович Раков. В правой руке он нёс блокнот и шариковую ручку. Левой постоянно поправлял очки. Врач вновь повторил Дмитрию то, что уже говорил не раз.
– Ты должен уяснить: вероятность, что ты встанешь на ноги, равна нулю. Повреждение позвоночника – значит, паралич от груди.
Дмитрий еле сдерживал слёзы.
– Мне неприятно это повторять, – сказал врач. – Но ты на всю жизнь прикован к креслу. Ты понимаешь, что я говорю?
– Да, доктор, – проглатывая слёзы, ответил Дмитрий. И еле слышно спросил:
– А детей я, доктор, смогу иметь?
– Да, это возможно, – не удивился врач.
– Я буду ходить, я знаю, я буду ходить, – сквозь зубы процедил Дмитрий.
Вдруг в коридоре послышались громкие голоса, и в распахнувшуюся дверь палаты вошёл генерал с дочерью Екатериной.
– Спасибо что спас мою дочь! – произнёс властно генерал.
– Служу Отечеству! – приложив правую ладонь к виску, произнёс Дмитрий.
Генерал протянул свою огромную волосатую руку. Они обменялись рукопожатием.
– Мне нужно переговорить с вами с глазу на глаз, – глядя в зелёные глаза главного врача, строго сказал генерал.
– Пройдемте в мой кабинет, – более мягко ответил Раков.
Они вышли из палаты и пошли по длинному коридору в самый его конец.
– Почему нельзя его поставить на ноги? – прервал тишину, воцарившуюся в кабинете, генерал и достал из внутреннего кармана пачку папирос.
– Потому что у него паралич, пуля задела позвоночник. В этом медицина бессильна, – снимая очки, ответил Раков.
– Ну, должно же что-то помочь. Мы живём в двадцать первом веке, – папиросный дым выходил изо рта генерала, заполняя кабинет главного врача.
– Мне грустно об этом говорить, но он на всю жизнь останется инвалидом, прикованным к коляске, – сказал Раков.
Он встал, подошел к окну, открыл его.
– Да ты хоть понимаешь, что он ещё молодой пацан? – повышает генерал голос, почти срываясь на крик. – У него ещё вся жизнь впереди.
– Я всё понимаю, – сказал Раков. – Я – главный врач, у меня огромный стаж и сотни спасенных жизней.
– Да мне плевать на то, кто ты, и сколько человек ты спас! – тыча в него указательным пальцем, выкрикнул генерал. – Ты хоть воевал, ты хоть знаешь, что это такое, ты хоть знаешь, что такое семья, дети, любовь?
– Да, я знаю, – перебил его Раков. – Я видел солдат, которые без рук, без ног, с тянущимися за ними кишками зубами рвали врага, потому что их дома ждали любимые женщины. Я прошел вместе с ними шестнадцать боёв в этой кровавой мясорубке под названием Афганистан.
Генерал молчал, сжав зубы и уставившись в пол.
– Я знаю, – продолжал Раков, – чьи имена они выкрикивали вместе с кровью, когда я отрезал им из-за гангрены руки и ноги, я знаю, кого они зовут тогда.
– И кого же они зовут? – спросил генерал.
– Они зовут своих женщин. И только потому выживают, что те, в их задымленном болевым шоком сознании, приходят к ним, поют им песни о любви, кладут им руки на головы. Вот они и выживают. Не потому, что я – хороший врач, а потому, что им есть, за что держаться в этом аду.
Генерал не смог ничего ответить. Потом он поднял голову, посмотрел врачу в глаза и, не сказав больше ни слова, вышел из кабинета.
Его дочь стояла в коридоре. Генерал взял ее за руку, и они вышли из больницы.
* * *
Наступила ночь. Дмитрий лежал в своей палате и смотрел в окно. И видел, как ветер со свирепой силой раскачивает два стоящих друг напротив друга старых дуба. Листья с них срывались и падали куда-то на землю. Он на мгновение закрыл глаза и почувствовал едкий дым марихуаны. Это на соседней койке Филипп жадно затягивался косяком. Дым наполнил палату.
– Ко мне тут с… одна ходит. Хороша, я вам скажу, – взял из рук Филиппа косяк и затянулся, блаженно закрывая глаза, еще один сосед Дмитрия по палате Кирилл.
– Пока есть палец и язык – ты мужик, – с улыбкой на лице процитировал пошлость Филипп.
– Ладно, не травите душу, я не тр… год, – протянул руку за косяком и Дмитрий. – Вот встану на ноги, и тогда…
– Доктор сказал, что ты никогда не встанешь на ноги, – перебивая Дмитрия, заявил Филипп. – Да мне по барабану этот доктор. Я встану, точно знаю, что встану, – заспорил Дмитрий.
Потом Дмитрий затушил бычок в хрустальной пепельнице и закрыл глаза. Через несколько минут сон овладел им.
* * *
На следующий день в пищеблоке за деревянными столами обедали больные. Пахло жареной картошкой и курицей. Дмитрий, держась за алюминиевые костыли, волочил за собой перевязанные бинтами ноги.
– Вот увидите, я отсюда уйду на своих ногах, – произнёс он. И начал быстро переставлять костыли.
– Да, конечно, – сказал со своего стула в правом углу с улыбкой на губах Андрей Иванов.
Дмитрий ходил на костылях взад-вперед. Очень быстро.
– Может на сегодня хватит? – спросил Андрей.
– Нет, не хватит, – рубанул Дмитрий.
И начал дальше передвигаться, упираясь костылями в пол.
– Может, перекусим? – осведомился Андрей.
– Нет, я не голоден, – ответил Дмитрий.
И продолжил ходьбу, волоча за собой ноги, и опять чуть не упал. Вдруг один костыль прогнулся, а второй начал скользить вперёд, и Дмитрий всё-таки свалился на спину. Сердце колотилось, как отбойный молоток. Пот катился градом. К нему кинулся Андрей.
– Ну, как ты, – подложив ему руку под затылок, спросил Андрей.
– Да чепуха, что-то хрустнуло, – натянул на лицо улыбку Дмитрий.
– Надо быстро доктора звать, – крикнул Андрей, – вылезла наружу коленная чашечка!
Побежали санитары с носилками темно-зеленого цвета и положили на них Дмитрия.
* * *
На следующее утро в палату через плотно прикрытые шторы пробивался яркий свет солнечных лучей, которые разбудили Дмитрия. Он открыл глаза и с удивлением начал осматриваться. Расплывалось перед глазами всё, на что он смотрел: больничная койка, давно не беленный потолок. Дмитрий протёр глаза.
– Кто-нибудь, подойдите! – крикнул он.
К нему подошла Мария Власова в белом халате. Спросила, как ни в чем не бывало:
– Что случилось?
– Куда все подевались? Я лежу в собственной блевотине и дерьме. А ко мне никто не подходит. Я хочу вымыться! – кричал, как сумасшедший, Дмитрий Шмелёв.
– А ну, тихо! – строго сказала Власова. – Не повышай на меня голос, и без грубостей.
– Мне плохо, мне совсем скверно. Мне нужен доктор прямо сейчас, – тыча в
