Донецкое море. История одной семьи - Валерия Троицкая
– Вы Берггольц знаете? – искренне восхитился Игорь.
Кто-то смотрел на Машу с раздражением, кто-то с улыбкой. Она была рыжая, шумная, звонкая, с вечной бесинкой в карих глазах. На лице – веснушки, на плече – хулиганский шеврон с бурундуками и надписью «Слабоумие и отвага». Катя ее обожала. В школе они не очень дружили, а потом сроднились. Сейчас Маша – она была фельдшером и занималась эвакуацией раненых – стала связующей ниточкой между Катей и отцом. Она привозила с направления, где воевал Олег Ковалев, короткие записки. Он старался часто, как только мог, звонить или отправлять дочке сообщения, но эти маленькие бумажки, исписанные папиной рукой, Катя ждала и бережно хранила.
– Удивили вы меня! – признался Игорь.
– Знаю! – гордо вздернула нос Маша. – Сейчас продолжу удивлять…
И, спаяны сильней, чем кровью рода,
родней, чем дети одного отца,
сюда зимой… двадцать второго года,
сошлись – сопротивляться до конца[5].
– Скоро зима двадцать третьего, – грустно заметила Лида Селиванова, спрятавшись в дальний угол этой полутемной комнаты с зелеными тоскливыми стенами и тяжелым низким потолком, куда эхом доносились приглушенные голоса из соседних подвальных помещений.
Лида была строгая и смешная – носила маленькие круглые очки и была похожа на кролика из мультфильма о Винни-Пухе. Лида работала ординатором в этой больнице, как и ее брат-близнец Илья. Они с сестрой были совсем не похожи.
И вдруг – в задумчивом наклоне головы, в быстром взгляде исподлобья, в едва заметной улыбке уголками тонких губ – удивительно похожи. Илья сидел за столом рядом с Игорем Шиманским и задумчиво листал чью-то медкарту.
– Маша у нас и сама стихи пишет, – не поднимая голову, пробормотал он. – Правда, слушать их невозможно. Только если под наркозом.
– Тоже мне, специалист по поэзии! – притворно обиделась Маша. – Илья, подвинься давай, занял два стула!
– Не Илья, а Илья Семенович! – с важным видом поправил он.
– Это мои одноклассники! – улыбнулась Катя удивленно взирающему на эту перепалку Игорю.
– И все врачи? – несказанно поразился он. – И в одной больнице?
– У нас из параллели семь человек в медицинские пошли, – коротко объяснила ему Лида.
– Это Катя нас всех с пути сбила! – оторвался наконец от медкарты Илья и повернулся к Игорю. – Весь последний год твердила: «Буду кардиохирургом, буду кардиохирургом». Ну мы и пошли, кто на хирургию, кто на терапию. А она – на филфак, книжки читать!
Катя рассмеялась и подавилась чаем. Над ее головой тревожно замерцали лампы в продолговатых зеленых плафонах. Связанные друг с другом толстыми проводами, ползущими словно змеи по серовато-желтому потолку, они напоминали Кате странные светящиеся кактусы. Кате иногда казалось, что в этом бомбоубежище пол и потолок волшебным образом заменили местами. Поднимая голову вверх, она видела далекую сухую пустыню, а липкий рыжий пол представлялся огненным небом над саванной. Она бы даже не удивилась, если из соседней комнатки, где хранили старые пыльные медкарты, однажды, осторожно согнув длинную шею, вышел жираф. Катя улыбалась своим глупым мыслям, и этот темный подвал, каждый угол которого она знала лучше собственной квартиры, потому что за последние восемь лет провела здесь даже не дни, а месяцы жизни, этот темный подвал совершенно ее не угнетал.
– Ой, что же вы все чай пустой пьете, – спохватилась Антонина Николаевна. – Давайте конфеток принесу?
– У меня, кстати, где-то бутерброды завалялись! – вспомнила Маша и начала рыться в своем огромном, цвета хаки, рюкзаке. – Кажется, еще нормальные… Игорь, будете? Конечно, обидно выжить под обстрелом и отравиться сыром…
– Маша! – вновь с укором посмотрела на нее Антонина Сергеевна.
– Да хоть пожуем что-нибудь, и время быстрее пройдет! Достало уже здесь сидеть! – она открыла пакет и засунула в него нос. – Вроде бы ничего… Рискнете?
– А давайте! – согласился Игорь, вытер руки прямо о куртку и взял у Маши бутерброд с сыром. – Откуда эти гады бьют?
– Да вон, из Тоненького, – в неопределенном направлении показала Катя. – Смешное название, да?
– Хорошее было село, – со вздохом сказала Антонина Николаевна. – Муж у меня был оттуда, и я там долго прожила. У нас и шутили в больнице: «Ой, приехала Тонечка из Тоненького».
– Сейчас по-другому шутят. Вот бы на это Тоненькое упало бы что-то толстенькое! – нервно бросил Илья.
Подошла Татьяна Александровна Сергеенко, старшая медсестра отделения – светловолосая, высокая, еще очень красивая женщина с умными, внимательными серыми глазами.
– Как вы, Игорь? – первым делом спросила она. – В порядке?
– Да, все хорошо! – совсем смутился он и тут же перевел разговор: – Катя, а ты здесь как волонтер?
– Почему? – удивилась Катя. – Я медсестра. Я здесь работаю.
– Без медицинского?
– Почему без медицинского? У меня два образования. Филфак и сестринское дело.
– Как? Это невозможно! – не поверил он. – Как ты успела?
– Если человек хочет, то все возможно, – устало проговорил Илья и пошел проверять кого-то из своих больных – во время эвакуации лежачих расположили в соседнем помещении.
– Катя, а почему ты на врача не пошла? – спросил Игорь.
– Да я при каждом обстреле дрожу как заяц, – честно ответила она. – Вроде бы уже и не боюсь, надоело бояться, а все равно по нервам начинает трясти. Какой из меня врач? Тут особая психика нужна. А я – трус.
– Вот неправда! – всплеснула руками Антонина Николаевна. – Катя у нас очень смелая. Она… Вы, Игорь, ее в работе не видели! Золотая она у нас! Девчонка совсем была, когда к нам пришла!
– Но врача из меня бы не получилось, – убежденно сказала Катя.
– Катя – смелый трус, – заключила Маша, с аппетитом поедая бутерброд. – Это такой особый подвид трусов: всего боятся, но везде лезут.
– Катя к нам пришла еще тогда, в конце четырнадцатого, – сказала Татьяна Александровна, быстро заварила себе крепкий чай из пакетика и села на место Ильи. – Она в школе еще училась. Просто приходила и помогала, в самое тяжелое для нас время.
– Много тогда… погибло? – сбивчиво произнес Игорь и чуть дернулся, когда она случайно дотронулась до него локтем.
– Много, – коротко кивнула Татьяна Александровна. – И мирных много. И ребят наших – самых лучших. Первыми погибали самые лучшие.
– Да. Первыми всегда погибают самые лучшие, – мгновенно стала серьезной Маша.
– Но Россия, если подумать, это какое-то бездонное море, – задумчиво произнесла Татьяна Александровна, грея руки о чашку. – Самые хорошие, самые светлые люди погибают, а оглянешься, вот – уже новые самые лучшие стоят.
– Вы же рады? – тихо спросил ее Игорь.
– Чему? – опешила она.
– Ну, что вы присоединились к России?
– Конечно, рады, – спокойно ответила ему Татьяна Александровна.
Потом светло и просто
